Агнета Плейель - Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля
Ничего подобного.
Тишина не имеет ни голоса, ни запаха, ни цвета. У нее нет ни протяженности, ни массы, ни текстуры. Она ни о чем не спрашивает и не дает ответов. У нее их нет. И сама она ничто. Ее невозможно себе представить. Как постичь разумом или воображением то, чего не существует?
Мальчик лежит в узкой кровати в комнате с грязно-желтыми занавесками. Из кухни доносится звон посуды. Вчера вечером глухонемой влепил ему пощечину, да такую, что мальчика отбросило к стенке. В глухонемом дремлет ярость. Когда она хлещет через край, мало никому не покажется.
Но все это для мальчика не так важно. Он хочет знать, где начинается страна молчания, и учится различать ее границу.
Вещество тишины – ничто. Она – само отсутствие. У нее нет глаз, однако она зряча. Она не имеет ни фронта, ни тыла, однако может повернуться спиной. Она – само беззвучие и бесформенность. Кроме того, она безвременье, потому что настенные часы формируют время тиканьем и боем. Если их не завести, наступит тишина.
Она ничто, само несуществование.
Тем не менее она живет в любимом теле. В его костях, коже, глазах, пальцах, волосах и половых органах. Есть она и в глухонемом. Он ведь тоже занимает часть пространства. Кто хоть что-нибудь занимает или имеет – существует. Только не тишина. Ничто есть ничто. В этом предложении действительно только «есть». Когда мальчик о нем думает, у него кружится голова.
«Есть» что именно?
Этого не скажет никто.
Тишина есть и в глухонемом, и она придает ему нечеловеческую силу.
Иногда она просачивается из своего мира в другой. Это происходит незаметно, и тишина может поглотить мир звуков, если тому вовремя не воспрепятствовать. У нее нет пасти, она сама – пасть, пожирающая все живое без разбора.
Тишина не имеет рук, но иногда выбрасывает вперед разящий кулак. И мальчик, заливаясь слезами, отлетает к стенке. Он жалок, его рот беззвучно открывается, как у выброшенной на берег рыбы. И тогда немой поворачивается на каблуках и уходит, погруженный в свое зловещее молчание. За что он его ударил? Этого Абель не знает. Неужели только за то, что мальчик коснулся пальцем непросохшего полотна в дощатом сарае, выстроенном под ателье? Он всего лишь хотел потрогать ультрамарин в правом нижнем углу картины. Или это за то, что они с Оскаром без разрешения пробрались на лодку возле буйка? Или – что гораздо хуже – за то, что прошлой ночью Абель встал с постели, потому что не мог заснуть? Оскар громко храпел, но тишина снаружи была еще невыносимей. Холодный лунный свет просачивался сквозь шторы. Откуда это все известно глухонемому?
Ни в чем нельзя быть уверенным. Кошка видит в темноте, а глухонемой – сквозь стены и крышу. И все это благодаря той страшной силе, что таится у него внутри.
Хотя что такое оплеуха? Абель привык, Оскар часто его бьет. Иногда Абель прячется от него в сосновой роще, но брат настигает его и там и, повалив, тычет лицом в устланную хвоей землю, пока щеки не начинают кровоточить.
Иногда брат поджидает на берегу, спрятавшись за мостиком. А когда Абель заходит в воду, нападает сзади. Схватив за затылок, Оскар погружает брата в воду и держит там, пока тот не начинает захлебываться. Когда Абель снова поднимает голову, перед глазами расплываются цветные пятна.
Если он пытается сбросить с себя руку Оскара, брызги летят в разные стороны. Но Оскар не ослабляет хватки. Он надавливает еще сильнее, так что Абель почти касается лбом камней на дне. Оскар сильный, его мускулы, как канаты, натянутые под кожей. Он старше Абеля на четыре года, а потому непобедим.
Но Сульт – это совсем другое.
Удар Оскара – просочившаяся сквозь щель злоба, она объяснима и ограничена. Оскар нападает из засады, ругается, пыхтит, хватает за шею. Абель катится в овраг. Острые колени Оскара упираются Абелю в живот.
Пальцы Оскара сжимаются вокруг его горла, глаза застилает чернота. Сдавайся, маленький гаденыш!
Случается, их замечает Анна и отвешивает Оскару звонкую пощечину. Он откатывается в сторону. Последнее слово остается за матерью, пусть даже брат такой же сильный и здоровый, как она. Анна поднимает Абеля и прижимает к себе. Мальчик тает в ее объятиях, на мгновение забывая, что за эту нежность Оскар воздаст ему сторицей.
Но глухонемой – совсем другое. Его оплеуха – удар тишины.
У молчания – жадная пасть и мощные плотоядные челюсти. Оно может поглотить луну, солнце и звезды. В его бездонной глотке хватит места и лесистым горам, и домикам на побережье, не говоря уже о словах и прочих звуках.
Каждое слово окружено ореолом молчания. Против него бессильны любые звуки. Человеческая речь словно горох бьется о его непроницаемую стену. Каждый день тишина поглощает обрушивающиеся на нее потоки слов, будто их и не было.
Но слова необходимы. Они наполняют реальность видимыми предметами – домами, кораблями и небесными телами – так, что те обретают присущую им форму и пропорции. Для мальчика по имени Абель битва между двумя мирами не прекращается ни на минуту. И этим летом он не может позволить себе расслабиться.
Потому он и кричит, как дурачок, петляя между соснами. Все слова, что у него были, он уже бросил в глотку тишины. Когда Оскар настигнет брата, зажмет ему рот. Прекрати орать, недоумок!
Потому что для Оскара все выглядит иначе. Абель помешал ему смотреть на собиравших малину соседских девушек через щель в заборе. Оскар ничего не понял, поэтому и ударил Абеля. А может, просто удовольствия ради. Оскар ненавидит мир всей силой своего вытянувшегося подросткового тела.
Словно змей, он ерзал на брюхе по земле. Его шея покраснела от натуги. Припав к щели, Оскар ловил обжигающие, как дуновение огня, мгновенья. Впивался глазами то в мелькнувшую под юбкой белую лодыжку, то в обозначившуюся вдруг под блузой девичью грудь – как вдруг из леса появился этот гаденыш и принялся так орать, что девчонки бросились к забору посмотреть, в чем дело.
Оскару некуда было девать переполнявшие его силы. Он оставался равнодушен и к чтению, и к морским прогулкам, если они совершались без глухонемого. А глухонемой писал картины. Все ровесники Оскара в округе были молчаливы и озлоблены.
Они удили рыбу, валялись на сеновале или столярничали в сарае. Встречаясь с Оскаром на узкой дорожке, мерились с ним силой. Потому что Оскар приехал из города и принадлежал презренному клану дачников. И крестьянские ребятишки знали еще одно: отец Оскара не мог сказать ни слова по-человечески.
То есть: он был придурок. Сумасшедший, что днями напролет пачкал холсты в дощатом сарае. Оскар как-то пытался заговорить с деревенскими, но те ему не ответили и молча удалились в лес. А самый рослый даже плюнул через плечо. Оставались девушки из соседнего домика, такие же дачницы – две улыбчивые сестры в белых шляпах, чуть постарше Оскара. Но он избегал их. Воротник на рубахе Оскара был потерт, так же как и штаны на коленях, а отец девушек занимал пост директора в одном из стокгольмских банков. Поэтому Оскар и смущался – сын жалкого пачкуна, с трудом сводившего концы с концами. И все этот сарай, где глухонемой пишет воздух над морем. Оскар не хотел сюда приезжать. Будь его воля, он остался бы на лето в городе. Продавал бы газеты, проворачивал дела, зарабатывал деньги. Но Анна никогда ему этого не позволит.
А потому не остается ничего другого, как только пялиться на соседок через щель в заборе. Оскар бушует, как зверь в клетке. Он бьется и царапается, ползая на животе, словно хочет вырваться на свободу. Собственное тело для него – ловушка. Это его мучение и единственная радость.
Но вот за деревьями раздается голос брата, и девушки спешат к забору посмотреть, в чем дело. На мгновение Оскар замирает от ужаса, а потом, красный от стыда, устремляется в лес за недоумком. Он настигает его возле высокой сосны по ту сторону холма и одним ударом опрокидывает на землю.
Оскар пыхтит, тыча Абеля лицом в заросли брусники, бьет по голове – раздается глухой звук.
Чертов гаденыш!
Проклятый лягушонок!
Абель стихает. Одной рукой прижимая его голову к земле, Оскар другой утирает слезы. Стыд огнем выжигает ему глаза. Потом Оскар переворачивает брата на спину и садится ему на живот. Абель действительно похож на лягушку.
Он лежит смирно, не сопротивляется. Под носом Абеля кровоподтек. Он смотрит на Оскара ясными испуганными глазами. Они голубые, как у Анны, и такие чистые, что Оскар видит в них верхушки сосен и собственное лицо. Оскар отворачивается.
«И этот придурок – мой брат», – с отвращением думает он.
Оскар знает, что, сколько бы он ни бил Абеля, тот не будет ни защищаться, ни мстить, ни скулить. Если он что и перенял от брата, так это презрение к малодушию. Потому и не просит пощады, ползая у ног победителя. Никто так не жалок, как трус.
Поэтому Оскар может бить сколько угодно. И Абель напрасно напрягается, демонстрируя свое мужество – единственное, что у него осталось. Оскар ненавидит в нем совсем другое, то, что каждый раз встречает в его глазах в такие минуты, – любовь.
