Брайан Макгрори - Приятель
И вот теперь все это закончилось.
Осень того года в Бостоне была богата событиями. «Ред Сокс», проиграв со счетом ноль три команде «Нью-Йорк янкиз», сумели в финальной серии игр устроить самый впечатляющий реванш за всю историю профессионального спорта и привезти в ликующий родной город титул абсолютных чемпионов США впервые за восемьдесят шесть лет. Наш Джон Керри из Массачусетса боролся за пост президента Соединенных Штатов, и было похоже, что он может выиграть. Да, в октябре 2004 года жизнь так и бурлила в нашем городе, знаменитом и спортсменами, и политиками. Я ходил на стадион «Фенуэй» на каждую финальную игру, дважды ездил в Нью-Йорк на стадион «Янкиз» и мотался по всей стране, освещая избирательную кампанию Керри. Мне не нужно было беспокоиться о присмотре за Гарри или испытывать чувство вины из-за того, что я оставляю его, а сам уезжаю. Вообще-то я должен был бы радоваться свободе… но никто и ничто не тянуло меня домой, не ждал меня там великолепный зверь, преданный друг, которого я растил с тех пор, как щенку исполнилось одиннадцать недель. И я чувствовал себя как бы лишенным привязи. Полная свобода – это звучит круто, пока не получишь ее на деле: вот тогда начинаешь осознавать, какая тонкая грань отделяет понятия «независимость» и «пустота».
Тогдашняя моя подруга, та самая англичанка, хорошенькая, очень мило коверкавшая слова на английский лад, сочувствовала мне – насколько может сочувствовать человек, равнодушный к собакам. Но она не понимала степени моих переживаний, а у меня не хватало ни сил, ни желания объяснять ей. Так что она ни в чем не виновата, скорее уж это моя вина. Я не звонил ей в течение нескольких часов после смерти Гарри и тогда понял, что нашим с ней отношениям тоже пришел конец.
Вот так пространно я объяснил читателю, отчего однажды днем во вторник, сидя у себя дома, вместо того чтобы писать очередную колонку, рассеянно перебирал старые фотографии Гарри. В этот момент мне позвонили из вестибюля. Поскольку квартира у меня была на первом этаже, рядом со входом, я просто-напросто отворил дверь и посмотрел, кто пришел. И столкнулся нос к носу с доктором Бендок, которую не видел, кажется, уже несколько недель, с того самого дня.
Как всегда, она была невероятно привлекательна, хотя и трудно сказать, что в ней привлекает сильнее: внешность или душевная теплота. Нагруженная пакетами с покупками, она улыбалась мне из-за стеклянной двери.
– Извините за вторжение, – проговорила она, и я помолчал минутку, чтобы дать ей закончить мысль и объяснить, что привело ее сюда. Она тоже немного помолчала и добавила: – Просто хотела удостовериться, что у вас все в порядке.
– Входите, смелее, – пригласил я, немного смущаясь, и придержал для нее дверь.
Памела Бендок вошла в квартиру и села на диван, на то самое место, где сидела в день смерти Гарри. Я быстро сгреб фотографии и положил в шкафчик, но все равно она успела их разглядеть. Предложил ей бутылочку воды из печально опустевшего холодильника. Гостья согласилась.
По ее позе, по какой-то внутренней замкнутости, по необычно мрачному лицу, по слишком тихому голосу я догадался, что у нее какие-то неприятности. Но мне странно было видеть перед собой ветеринара Гарри, пусть я и был знаком с нею уже целых десять лет, тогда как самого Гарри рядом не было. Кроме него, нас ничто не связывало, хотя иногда мы и говорили об отпусках или кратко обменивались впечатлениями от ресторанов – просто досужие разговоры, как бы интересны они ни были сами по себе.
Я сел на стул в уголке комнаты.
– У вас все хорошо?
– Дела идут отлично, – ответила гостья. Немного рассказала о своих детишках, о работе в клинике, об успехах – все это так, по верхам, ничего существенного извлечь из ее монолога не удалось бы. И все же в ней чувствовалась какая-то напряженность, что-то ее тревожило, тогда как я, часто бывая в ее кабинете, давно уже привык к спокойной уверенности доктора. Она спросила меня, как я себя чувствую, и по ее тону ощущалось, что она точно знает, как я должен себя чувствовать: грустить, испытывать некоторую неуверенность, но, несмотря на жестокость перенесенного удара, надо встряхнуться и жить дальше. Так уж устроен наш мир.
– Несколько труднее, чем я ожидал, – ответил я ей. – Но на этом нельзя зацикливаться, иначе можно позабыть все, что узнал о жизни, пока был вместе с ним.
– А вы думаете завести себе другого пса? – Памела Бендок на секунду смутилась, сообразив, что рановато, быть может, заводить такой разговор, но все же продолжила: – Вы слишком любите собак, чтобы обходиться без них.
По правде говоря, еще в последние недели жизни Гарри я категорически отверг для себя всякую возможность завести в будущем какую бы то ни было собаку, и на то имелось множество причин. Я не желал снова причинять себе боль; мне необходима была свобода уезжать и приезжать, когда потребуется; к тому же сейчас у меня была совсем не та жизнь, как во время появления в ней Гарри. Все это так, но главное заключалось в другом: я очень боялся, что любая новая собака будет во всем уступать ушедшему любимцу. Разве совершенство так легко найти?
Однако мне очень не хватало пса, как и ставшего привычным распорядка дня, на котором основывалась наша с ним славная жизнь. Я тосковал по постоянному спутнику, по утренним прогулкам и долгим путешествиям по городу. Благодаря Гарри у меня появились цели и привязанности. И существовать без всего этого значило отказаться от той жизни, к которой я привык и которая мне очень нравилась. Да и сам я потихоньку перестал бы быть тем человеком, каким стал благодаря дружбе с Гарри.
– Еще не решил, – ответил я на вопрос Пэм, но по ее глазам сразу стало видно: она понимает, что я лгу.
– Будет у вас пес, и очень скоро, – сказала она и оказалась права уже далеко не в первый раз и далеко не в последний.
И тут меня поразила мысль, то ли возникшая внезапно, то ли вызревавшая уже давно, исподволь, и вот сейчас созревшая окончательно. Мне вдруг вспомнился галстук, дорогой галстук «Эрмес», который уже много месяцев лежал в своем оранжевом футляре на полке в моей гостиной. Вычислить загадочного отправителя я не сумел, потому что суровая действительность отвлекла меня от этой увлекательной головоломки. А вот сейчас я заметил галстук, спокойно лежавший на полке, и невинным тоном проговорил:
– Вы просто не поверите, что я получил по почте несколько месяцев тому назад.
Она бросила на меня странный взгляд и стала смущенно потягивать воду из стакана.
– Что же?
– Галстук, – ответил я. – Галстук фирмы «Эрмес». – Повисло молчание. – С открыткой без подписи, – добавил я. – Вероятно, от тайной поклонницы. – Помолчав еще немного, я задал вопрос: – А вы делаете покупки в «Эрмес»?
Она не знала, что ответить. Пэм Бендок не привыкла лгать, поэтому убедительно делать это не умела – в этом она вся.
– Ну, не то чтобы часто, – выговорила она наконец. – Я к такой роскоши не приучена. К тому же у них вещи скорее для официальных случаев.
Заметьте, она ни слова не сказала о нелепости такого анонимного подарка. И не стала вслух гадать, кем могла бы быть отправительница. Я обратил внимание и на то, что она надолго уставилась в пол. Тогда я чересчур поспешно вскочил со своего места, взял с полки футляр и положил перед ней.
– Вот, посмотрите, – предложил я ей, а сам снова уселся на стул.
Она не подняла головы, только смотрела на галстук. Никаких возгласов типа «Ах, какой красивый!», или «Отличный подарок!», или «Что этим хотели сказать?» Она молчала, и молчание это резко отличалось от реакции, наблюдавшейся примерно у двухсот женщин (по грубым подсчетам), которых я успел допросить на сей предмет раньше.
Мой экспромт поставил все на свои места. Мы с нею были знакомы целую вечность, и она никогда не смотрела на меня как на заурядного клиента ветклиники, и о Гарри заботилась очень горячо. Глядя на то, как Пэм ерзает от смущения, заглянув ко мне домой в конце рабочего дня, я пришел к однозначному выводу:
– Это пришло от вас.
Она не подняла глаз, когда я это сказал. Голова по-прежнему была опущена, а глаза смотрели в пустоту, куда-то в сторону галстука.
– Мне, право, очень жаль. Я поступила так, не подумав как следует.
* * *Десять лет я знал Пэм Бендок, и всегда общение с ней было приятным, но ни к чему не обязывающим. Говорили мы об отдыхе, о ресторанных трапезах, о районе Бэк-Бэй, о моей собаке. Пэм излучала непоколебимую уверенность и спокойствие. Одетая в джинсы и футболку, спрятанные под белым врачебным халатом, эта женщина, казалось, видит мир таким же, каким вижу его я. Но личные отношения? Встречи за стенами ее клиники? Нет. Нет. И еще раз нет. Оглядываясь теперь назад, я понимаю, что должен был заподозрить Пэм гораздо раньше. Наверное, где-то в глубинах подсознания я и догадывался, но в список явных подозреваемых ее так и не включил.
Во-первых, она никогда и ни от кого не скрывала, что у нее есть муж и две маленькие дочери. И, в отличие от некоторых, вовсе не склонна была по воле каприза поглядывать на сторону. В этом был отчасти секрет ее привлекательности.
