Мишель Ростен - Звезда и старуха
– Одетт, мы исполним это прямо сейчас. Согласна? Давай, выходи на сцену, как ты сказала, попробуй.
Нужно же с чего-то начать.
Занавес опущен, Одетт сыграла за кулисами: Соль, ми, до, ля. Ее не видно. Соль, ми, до, ля. Затем появилась на сцене, сделала три шага согласно собственному сценарию, а дальше следовать ему не смогла. Вместо обещанных вариаций-импровизаций, вызывающих «саспенс», ее пальцы упрямо играли все тот же простенький вальс. Одетт остановилась:
– Нет, я задумывала иначе.
Звезда решила, что сбилась случайно, однако «идея» никуда не годится, если ее нет в кончиках пальцев. Одетт заспешила обратно, чтобы выйти из-за кулис еще раз. Аккордеон перевесил, она едва не упала. Вот конкретное возражение: Одетт тяжело играть на ходу.
– Может, я сыграю вступление сидя? Так будет лучше. Звуки вальса, занавес поднимается, я уже на сцене.
Переубеждает только практика. Не эстетическое пристрастие, а физическая данность придает спектаклю зримую форму. Одетт не в силах играть стоя, стало быть, табурет стоит в центре ее мизансцены. Всю свою роль она исполнит сидя на нем. Не беда. Мирей в Шайо вообще не отходила от пианино, что не мешало ей покорить все сердца, ведь так?
За 9 дней до премьеры
У служебного входа Одетт поджидал подросток с листком бумаги.
– Что тебе нужно? Ты хочешь автограф? Этот жалкий клочок не подходит, дай что-нибудь другое. Я охотно подписываю пластинки (акроним CD и другие современные реалии отсутствовали в словаре старушки), афиши и билеты своих концертов – вещи, связанные с Одетт, а не просто мятые бумажки.
Разумеется, у мальчишки ничего раритетного не нашлось.
– Ты идешь из школы? Тогда дай мне тетрадь для контрольных работ.
Он стал рыться в портфеле, она – в сумочке в поисках ручки.
– Скажи, как тебя зовут.
Школьник промямлил:
– Я не для себя, я для ба.
Бабушка прислала внука за автографом, как трогательно!
– А как зовут твою бабушку?
Мальчик опять смутился, замялся – он не знал: ба – это ба, и все.
– Ладно. Все равно скажи твое имя.
Одетт приказала постановщику:
– Встань ко мне спиной.
Он повернулся, став на миг походным планшетом – звезда прислонила к нему тетрадь и написала свое обычное безличное сердечное искреннее послание между заданием по математике и проверочной по географии: «Бабушке Люка с дружеским приветом, Одетт».
Вернула парнишке тетрадь, подарила еще фотографию и предложила с царственной щедростью:
– Хочешь прикоснуться к моей руке? Только будь осторожен, не обожгись! Звезды раскаленные, ты же знаешь.
Одетт протянула ему ладонь. Школьник дотронулся до нее с опаской: а вдруг бабуля – ведьма и правда жжется? Так и есть, обожгла! Мальчишка отдернул руку и убежал стремглав. Одетт смеялась, как дитя, задорно, весело, в глазах заплясали лукавые огоньки, такой лучистой шаловливой звезде можно все простить.
Она доверчиво взяла постановщика за руку:
– Все они сначала просят автограф, а потом хотят ко мне прикоснуться.
За 8 дней до премьеры
Так прошли три репетиции: на сцене – мимолетные проблески вдохновения, в жизни – победоносная раздача автографов. Спектакль не складывался: у постановщика и Одетт ни в чем не совпадали взгляды, а за плечами был слишком разный опыт. Разногласия вели к недоразумениям. Одетт пеняла ему:
– Не пойму, о каком общем языке ты толковал.
На четвертый день они все-таки поняли друг друга. Неведомо как, неизвестно почему эти двое внезапно настроились на одну волну.
Постановщик, как всегда при встрече, наклонился, чтобы поцеловать Одетт, – ничего особенного. Однако звезда неожиданно наполнила обычное приветствие совершенно новым смыслом. Она потянулась к нему всем существом, приподнялась на цыпочки, потерлась лбом о его подбородок. Потеряв равновесие, Одетт покачнулась, постановщик подхватил ее за плечи, и тут между ними пробежала искра, электрический разряд! Они замерли, прислушиваясь к внутреннему сигналу, их словно соединил невидимый провод. Выдержав паузу, она встала на всю стопу, но и тут контакт не прервался. Опускаясь, ласково заскользила лбом по его груди. Их сердца открылись, наполнились нежностью, безмятежностью, примирением. Нетерпение, беспокойство, нервные судороги предыдущих дней изгладились из памяти. Впервые Театр вступил в свои права, магическое действо началось. Удивительное переживание, нежданная радость, благоговейное молчание.
Одетт продолжила игру. Взяла его за руки, закрыла глаза. Он тоже закрыл глаза, доверившись ей. Она выпустила его руки, обняла постановщика за плечи. Он обнял ее. Она вела, он слушался. Одетт открыла глаза, он тоже открыл в тот же миг, хотя не мог ее видеть. Что это? Интуиция, телепатия, гиперчувствительность? Неизвестно, но именно так актеры играют вместе, подчиняясь отнюдь не зрению, не логике, не здравому смыслу.
Постановщик крепче обнял Одетт. И она сжала его в объятиях. Он склонил голову влево, она склонила голову вправо. Они двигались в едином ритме, зеркально отображая движения друг друга, подчиняясь правилам неведомой игры и своему безмолвному соглашению. Он шаркнул правой ногой, она шаркнула левой. Статичный танец. Теперь уже неясно было, кто ведет: он, она – неважно, никто никому не диктует, никто ничего не решает, они едины, это и есть театр – совместное самоценное самоуглубленное действо. Они стали звеньями единой электрической цепи. Можно было бы сказать, что у них возникла общая вибрация, если бы это слово хоть что-нибудь значило. Ничего, черт с ним, пусть будет вибрация, даже энергетическое поле, хотя постановщик терпеть не мог расплывчатых определений.
Таинственная сила наполнила их и не отпускала. В Театре, если на вас снизошло вдохновение, удерживайте его, питайте, словно огонь углем. Таинственная сила наполнила их, и все вокруг тоже ее ощутили. Священный трепет охватил звукорежиссера, осветителей, ассистенток, помрежа, администратора, завсегдатаев Театра, живущих по соседству, которые не пропускали ни одной репетиции.
Конечно, если посмотреть на них объективно, как говорится, «со стороны», смеху не оберешься: на огромной пустынной сцене две крошечные фигурки играли в зеркало. Однако актеры и зрители упрямо внушали себе, что произошло нечто очень важное, необыкновенное. И, как ни странно, самовнушение действовало, иллюзия становилась правдой. Правдой, реальностью, а почему – неведомо.
– Из них песок сыпется, а они туда же, в шарады играть, – проворчал ипохондрик-администратор, но про фляжку с текилой забыл.
Добрый знак.
Даже настройка звука в тот день прошла на удивление весело. Одетт пошутила:
– Ты же знаешь, я псих, у меня слуховые галлюцинации.
– Ну да. То гул-реверберация, то тембр не тот, то комбик глючит, – подхватил звукорежиссер.
– Давай, не лажай, звукооператор! – поддразнила его Одетт.
Тот притворился обиженным – можно себе позволить в приятной дружеской компании. Стал настаивать, что звукорежиссер – это мастер, художник, а оператор – так, технический персонал. Одетт возразила, что в таком случае профсоюз его не поддержит, а элита не примет. Цеховая перепалка вздорной пары развеселила остальных, все набросились на новоявленного звукомастера, он запальчиво огрызался, шутки-колкости посыпались со всех сторон, хохот не смолкал, Одетт заиграла песенку с берегов Марны, гений звука, враг технарей, ловко орудовал за микшерным пультом, и вдруг из-под пальцев звезды полилась настоящая музыка. Не заезженный мотивчик – россыпь драгоценностей, живая радость.
– Жарь, оператор, жги, оператор, громче!
Одетт перебирала пальцами с немыслимой быстротой, музыка била фонтаном во все стороны, затопила весь зал, они едва не захлебнулись, десять тонн децибелов обрушилось на них! Не звезда, а комета неслась в космическом пространстве, сжигая все на своем пути, одолевая пропасти мигом, как минует в полете овраги карета в мультфильме.
Легкая, летучая, огневая музыка.
– Легкая и пустая, – ехидно прошипел администратор.
– Неправда, легкая и живая, – запальчиво возразил постановщик, опьянев от музыки.
– Ты что, забыл, как эта старушенция едва-едва на кнопки жала и все путала?
– Заткнись! Взгляни на Одетт: мчится, будто лучшая скаковая лошадь – глаза косят, пена на губах… Так, Одетт, так, покажи им!
Постановщик не на шутку разгорячился.
Администратор съязвил, что он носится со своей Одетт, как Леон Зитрон[66] со всяким старьем…
– Не нравится Зитрон? Ладно! Тогда ты похож на Мишеля Денизо[67] с его ток-шоу на «Canal+»…
Администратор, не таясь, изрядно отхлебнул текилы и предложил приложиться к фляге и постановщику.
– Неужто не хочешь?
Нет, постановщик и без текилы пьян, звезда вскружила ему голову.
