Джон Ирвинг - Правила виноделов
Малышка крепко спала. Стараясь не разбудить, Кенди осторожно взяла ее и протянула матери. С девочкой на руках Роз Роз ступала не очень уверенно, и Кенди обняла ее – так они и вышли вместе из дома сидра.
– Все, все будет хорошо, – сказала опять Кенди и поцеловала молодую женщину в щеку; и Роз Роз, мокрая от пота, оперлась на свою спутницу.
Мистер Роз стоял между джипом и стеной дома. Сборщики все еще сидели на крыше дома.
– Ты вернешься домой, – проговорил мистер Роз на одной ноте. Он не спрашивал, а отдавал приказание.
– Я сказала вам, молчите! – жестко произнесла Кенди, помогая девушке с ребенком сесть в джип.
– Я говорю с дочерью, – пытался сохранить достоинство мистер Роз.
Но Роз Роз ничего отцу не ответила. Она сидела в машине, живое изваяние «Женщина с младенцем», пока Кенди, развернувшись, вела джип к «чудесному» дому. Уже у самой двери Роз Роз всем телом прижалась к Кенди и сказала:
– Я ничего, ничего не могла поделать.
– Конечно не могла, – ответила Кенди.
– Он ненавидел отца девочки. С тех пор он и вяжется ко мне.
– Теперь все будет хорошо, – повторила Кенди на пороге.
В окна они видели Уолли: как он катается в кресле из комнаты в комнату.
– Я знаю отца, миссус Уортингтон, – прошептала Роз Роз. – Он потребует, чтобы я вернулась.
– Этого не будет, – сказала Кенди. – Ты к нему не вернешься.
– У него свои правила.
– А где отец твоей прелестной дочурки? – спросила Кенди, распахивая перед Роз Роз дверь.
– Мой отец порезал его. И он ушел. Не захотел жить с нами, испугался.
– А где твоя мать? – спросила Кенди уже в доме.
– Умерла, – ответила Роз Роз.
И тут Уолли сказал Кенди, что доктор Кедр умер. Она бы сама не догадалась об этом, глядя на Гомера: он был весь поглощен делом – сироты умеют глубоко прятать чувства.
– Как ты? – спросила его Кенди, когда они остались одни.
Уолли катал малышку по дому, а Роз Роз пошла с Анджелом наверх, в приготовленную для нее комнату.
– Немного нервничаю, – признался Гомер. – Внешне все в порядке: инструменты, какие нужно, есть и рука, знаю, не дрогнет. Но на душе тошно. Ведь это живое существо. Не могу тебе этого объяснить… Представь себе, ты берешь кюретку, она касается живой плоти. И эта плоть вздрагивает, протестует…
– Может, тебе будет легче, – резко прервала его Кенди, – если ты узнаешь, кто отец.
В комнате Анджела все было готово – застланная белым хрустящим бельем постель, блестящие инструменты, аккуратно разложенные на соседней кровати, придвинутой почти вплотную. Увидев эту маленькую операционную, Роз Роз съежилась и быстро-быстро заговорила, прижав сжатые кулаки к бедрам.
– Это ведь не шутка. Первого они вынимали через верх, он не мог выйти как надо, – объясняла она.
У нее было кесарево, сразу заметил Гомер: наверное, из-за возраста и тогда еще узкого таза. Он никак не мог объяснить Роз Роз, что в этот раз все будет проще. «Вынимать через верх» еще нечего.
– Пойди к Уолли, – сказала Кенди Анджелу. – Полетайте с малышкой. Можете перевернуть вверх дном всю мебель. – И Кенди поцеловала сына.
– Да, пожалуйста, уйди, – сказала Роз Роз.
– Не бойся, – успокаивала девушку Кенди. – Гомер знает, что делает. Ты в надежных руках.
Пока Кенди протирала Роз Роз красным мертиолатом, Гомер показывал девушке инструменты.
– Это зеркало, – говорил он. – На ощупь холодное, но больно от него не будет. Ты вообще ничего не почувствуешь. А это вот расширители, – продолжал показывать Гомер, но Роз Роз зажмурилась.
– Вы раньше когда-нибудь это делали? – спросила она Гомера.
А он уже поднес к ее лицу эфирную маску.
– Дыши нормально, – сказал он.
Сделав первый вдох, Роз Роз широко открыла глаза и отворотила лицо, но Кенди, взяв в ладони ее голову, мягко вернула ее в правильное положение.
– Пожалуйста, скажите, вы делали это раньше? – глухо прозвучал из-под маски ее голос.
– Я хороший врач, очень хороший, – успокаивал ее Гомер Бур. – Расслабься и дыши спокойно.
– Не бойся, – последнее, что услышала Роз Роз из уст Кенди, и эфир начал затуманивать ее сознание.
– Я могу на нем ездить, – сказала она, вспомнив почему-то велосипед.
Гомер заметил, что пальцы у нее на ногах зашевелились: Роз первый раз в жизни ступала по песку пляжа. Песок совсем теплый. К берегу бежит волна, вода прибоя кипит вокруг лодыжек. «Ничего особенного», – проговорила она, оглядывая океан.
Гомер осторожно вводил зеркало, пока ясно не увидел шейку матки; затем взялся за расширитель, скоро зев шейки смотрел на него, как широко открытый глаз. Шейка матки была слегка рыхлая и чуть увеличена; ее омывала чистая здоровая слизь нежнейшего розового цвета. Внизу слышался грохот летающего инвалидного кресла и заливистый, на грани истерики, смех малышки.
– Пойди скажи им, чтобы не перевозбуждали ребенка, – обратился он к Кенди, как будто она была его многолетней помощницей за операционным столом и он привык отдавать ей распоряжения, а она – беспрекословно их выполнять.
Шум внизу (и уговоры Кенди) не отвлекали его от работы. Наконец зев шейки матки раскрылся достаточно, и он выбрал кюретку требуемого размера. После первого раза будет легче, думал Гомер. Он понимал: самое худшее – выступать в роли Бога, когда в этом замешан личный интерес. Раз он делает аборт Роз Роз, значит может делать любой другой женщине. Распоряжаться жизнью и смертью – прерогатива Бога. Его дело – помогать женщинам. Что они решат, то и будет – аборт или роды.
Гомер Бур дышал медленно и ровно; его самого удивляла твердость его руки. Он не моргнул, когда кюретка коснулась живой плоти; и даже не отвел глаз от продукта зачатия. Этого непостижимого чуда.
Кенди ту ночь провела в комнате Анджела: вдруг молодой женщине что понадобится; но Роз Роз спала как сурок. Из-за отсутствующего зуба она присвистывала во сне, потому что спала с приоткрытым ртом. Но звук был совсем слабый, и Кенди тоже выспалась, заняв кровать Анджела.
Анджел спал внизу с Уолли на широкой двуспальной кровати. Заснули они поздно: Уолли рассказывал, как влюбился в Кенди. И хотя Анджел знал эту историю, сейчас слушал с особым вниманием, ведь он и сам был влюблен. И еще Уолли наказал ему помнить о темных проявлениях жизни, в окружении которых вырос его отец.
– Давно это было… – проговорил он. – Можно вырвать Гомера из Сент-Облака. Но Сент-Облако из Гомера не вытравишь. В любви что главное, – продолжал наставлять он Анджела, – ни к чему никогда не принуждай любимого человека. Естественно желание, чтобы он делал то, что ты хочешь или считаешь правильным; но лучше пусть все происходит само собой. Нельзя вмешиваться в жизнь других, в том числе и в жизнь того, кого любишь. Это трудно, – добавил он, – потому что иногда так и подмывает вмешаться. Диктатором быть приятно.
– Еще труднее, когда хочешь кого-нибудь защитить и не можешь, – сказал Анджел.
– В таких случаях надо не защищать, малыш, а просто любить, – заметил Уолли. – Иногда это все, что мы можем сделать.
Уолли скоро заснул и увидел себя на плоту, плывущем по Иравади. Один из друзей-бирманцев предложил спустить ему мочу. Окунул в шоколадные воды реки бамбуковый побег, насухо вытер о ленту, которой подвязывал к голове корзину, затем поплевал на него. «Хочешь пи́сать?» – спросил он Уолли. «Нет, спасибо», – ответил Уолли во сне и громко сквозь сон произнес:
– Сейчас пи́сать нет.
Анджел улыбнулся этим словам, и сон тоже смежил его веки.
Наверху, в «хозяйской» спальне, Гомер, по обычаю, бодрствовал. Он сам предложил взять к себе на ночь малышку. «Мне все равно не заснуть», – объяснил он. Гомер уже забыл, какую радость приносило ему ночное бдение у кроватки сына. Малыши напоминали ему его самого – им всегда ночью что-то нужно. Дочке Роз Роз он дал бутылочку со смесью, она стала сосать и тут же опять уснула. Гомер опять бодрствовал один; с каким удовольствием смотрел он на малюсенькую девочку, спящую у него на кровати. Темное личико величиной с ладонь, ручки иногда вскинутся, пальчики разожмутся и сожмутся, как будто что-то хватают во сне. Опять рядом живое существо, дыхание напомнило Гомеру спальню мальчиков в Сент-Облаке. И он с болью в сердце представил себе недавнее прощальное благословение.
– Давайте порадуемся за доктора Кедра, – тихо проговорил он. – Доктор Кедр нашел семью. Спокойной ночи, доктор Кедр.
Кто, интересно, произнес эти слова в Сент-Облаке? Наверное, сестра Анджела, и он решил, что напишет именно ей.
Теперь, когда доктора Кедра не стало, мысль о замене дряхлого старца и потенциального гомосексуалиста больше не доставляла миссис Гудхолл того острого наслаждения; но в ее неугомонной голове уже созревал новый волнующий план. Вот бы пригласить вместо доктора Кедра молодого миссионера, который так горячо полемизировал с ненавистным стариком! А для доктора Гингрича забрезжил наконец луч справедливости. Место свихнувшегося старика займет не покорившийся ему человек. Но если честно признаться, доктора Гингрича больше волновало состояние рассудка миссис Гудхолл; он с упоением наблюдал за этой гремучей смесью – манией праведности, помноженной на вдохновенную ненависть.
