Уильям Голдинг - На край света (трилогия)
Мистер Преттимен откашлялся.
– Никто не сомневается в том, что наш старший офицер именно таков, как вы говорите. Но дело в том, что, на мой взгляд, вы не учитываете разницы между человеком, наделенным математическими способностями, и тем, кто их не имеет. А она велика – и дело тут не в количестве, но в качестве.
Мне нечего было ответить.
– Утверждают, что вы помогали мистеру Саммерсу у штурвала, сэр. И снова я перед вами в неоплатном долгу. Прошу, примите мою благодарность, – произнесла миссис Преттимен.
– О Господи, мадам! Да не стоит! Совершенно не стоит…
– Поскольку совсем недавно я была о вас совсем иного мнения, сейчас я рада сказать, что нахожу ваше поведение достойным настоящего мужчины!
Мистер Преттимен покачал головой.
– И все-таки не понимаю – он собирается свериться с затмением юпитерианского спутника? Но как? Это совсем не просто…
– Алоизий, дорогой, может быть, попробуете заснуть? Я уверена, мистер Тальбот…
– Конечно, мадам. Мне пора…
– Останьтесь, Эдмунд. Что за спешка? Я в своем уме, Летиция, и четко представляю себе небесный свод. Созерцательные размышления всегда идут на пользу.
– И все-таки не стоит вам перевозбуждаться, сэр!
– «Этот… царственный свод, выложенный золотою искрою…»[119].
– Скорее, сэр, он «весь выложен кружка́ми золотыми…»[120].
– Неужели мистер Бене именно так видит звезды в свой секстан?
– Молодой человек – поэт, Алоизий. Не правда ли, мистер Тальбот?
– Да, мадам, он пишет стихи, однако кто их не писал?
– И вы тоже?
– Только на латыни, мадам. Не смею доверить свои скудные мысли обнаженной простоте английского.
– Вы все больше поражаете меня, мистер Тальбот.
– Ловлю вас на слове, мадам, и рискую обратиться с просьбой: не могли бы вы, следом за мистером Преттименом, звать меня Эдмундом?
Мое предложение, похоже, обескуражило ее. Не давая ей опомниться, я продолжил:
– В конце концов, мадам, это будет вполне пристойно, учитывая ваш… как бы это сказать… учитывая мой… и ваш…
Миссис Преттимен рассмеялась от всего сердца.
– Учитывая мой возраст, вы имели в виду? Эдмунд, мальчик мой, вы просто неподражаемы!
– Мы вели серьезную беседу, Летиция. На чем я остановился?
– Вы с Эдмундом обменялись цитатами, чтобы подвести под вселенную надежную литературную основу.
– Что может быть лучше, чем возвыситься над пустяками, вроде нашего точного положения на земном шаре, и перейти к раздумьям о вселенной, в которой мы рождены?
– Выражать размышления сии лучше стихами, а не прозой, сэр!
– Алоизий, может, и согласен с вами, Эдмунд, а я женщина простая.
– Вы на редкость несправедливы к себе, Летти. Но продолжайте же, Эдмунд!
– Дело в том, что только сейчас, во время нашего плавания, мало-помалу, то по одной, то по другой причине, поэзия обернулась для меня не простой забавой и красивыми словами, но – высотой, которой способен достичь человек. Особенно ночью, когда светят звезды, когда кругом непостижимая Природа – честно сказать, мне неловко об этом говорить…
– Юноша, послушайте! Разве это не само добро? Если нет – то именно таковым добро и должно стать! Неужели вы не видите в этом жеста, свидетельства, указания, не слышите того, что называют музы́кой или гласом абсолюта? Если жить в мире с этими понятиями, впустить их в себя, довериться и открыться им – уверяю вас, Эдмунд, даже самый закоренелый преступник в том краю, к которому мы движемся, сможет поднять голову и заглянуть в горнило этой любви, этой благодати, о которой мы с вами говорили!
– Преступник?
– Представьте нашу процессию: мы – пламя земное, пламя негасимое, искры Абсолюта – сталкиваемся с пламенем небесным! Во тьме ночной мы движемся по пустыне нашего нового мира к Эльдорадо, и ничто не встанет между нашим взором и Абсолютом, между нашим слухом и дивной музыкой сфер!
– Да, я понимаю. Это будет приключение из приключений.
– Присоединяйтесь к нам, Эдмунд. Мы всех принимаем. Никто не встанет у вас на пути!
– А ваша нога, сэр? Кажется, вы о ней забыли.
– Нет, не забыл. Я поправлюсь, точно знаю. Пламя души моей вылечит меня. Я поправлюсь и поеду, куда задумал!
– Как бы то ни было, прислушайтесь к миссис Преттимен. Лежите спокойно, сэр.
– Так вы пойдете с нами?
Я ничего не ответил. Тишина росла и длилась до тех пор, пока в шипении воды, трущейся об обшивку, не зазвучал чей-то бессловесный зов… Наконец я понял, что слова не нужны – есть то, что понятней слов: холодный, рассудочный голос здравого смысла.
И все же – и все же я видел! На мгновение в зловонной душной каюте я ощутил силу ее обитателя, невероятную притягательность его страсти. Передо мной мелькнуло, или мне показалось, что мелькнуло, видение нашего мира: огромный пузырь на поверхности необъятного золотистого океана Абсолюта и мириады вспышек, каждая из которых – драгоценный камень во лбу животного, способного «поднять голову и заглянуть в горнило…».
Преттимены смотрели на меня. Я почувствовал, как сами собой сжались кулаки, по лбу заструился пот. Меня охватил странный стыд – стыд за то, что я нашел в себе сил ответить им: «Да, пойду». И еще злость на то, что меня как будто припер к стене странный разбойник с поэзией в одной руке и философией – в другой. С трудом я оторвал взгляд от его пылающего лица и выжидающих глаз и посмотрел на миссис Преттимен. Она опустила взор и изучала свои руки – не так, как матрос, который разглядывает мозоли, а по-женски, глядя на тыльную сторону ладоней и ногти. Она взглянула на мужа.
– Алоизий, постарайтесь заснуть.
Я неуверенно встал, балансируя на ненадежной палубе.
– Я почитаю вам завтра, сэр.
Он нахмурился, словно не сразу понял:
– Почитаете? Ах да, конечно!
Я изобразил жалкую гримасу, долженствовавшую служить улыбкой для миссис Преттимен, неловко выбрался из каюты и, закрывая дверь, услышал, как она что-то шепчет мужу. Что – не знаю.
Я уверял себя, что при случае мы обязательно возобновим этот разговор, укрепим возникшую симпатию друг к другу. С внезапно вспыхнувшей страстью, похожей на Преттименову, я возмечтал назвать себя товарищем этих людей. Однако даже тогда я чувствовал, что цена непомерно высока. Я, в конце концов, животное политическое[121], но с искрой – ежели позволительно обратиться к «языку солдафонов» – scintillans Dei[122], пусть и скрытой. Надеюсь, Абсолют простит меня, зная, что я хочу употребить все свои силы на благо родины; к счастью, в случае с Англией, это означает – на благо всего мира. Не будем об этом забывать.
В ту ночь меня разбудили пораньше. Я поднялся на полуют, под звездное небо, украшенное луной и облаками, и стал ждать Чарльза. Не скрою – я любовался небесным сводом и наслаждался его красотой, но, как ни бился, не мог разглядеть ни Добра, ни Абсолюта. Увы, логика не рождает веру, в то время как страсть и убежденность делают это с легкостью, поэтому, когда мистера Преттимена не было рядом… Да что об этом говорить! Его воспаленное воображение было мне необходимо: в его отсутствие в памяти возникали прозвучавшие слова, но не возрождались чувства и – если можно так выразиться – ощущения. Пришлось с грустью признать, что я сделан не из того теста, из которого лепят сторонников и последователей, и жаль, что миссис Преттимен во мне разочаровалась. Я страшно обрадовался появлению Чарльза, однако он держался прохладно. Некоторое время мы стояли бок о бок, не решаясь начать разговор, а потом заговорили разом, да так дружно, что тут же расхохотались.
– Только после вас, сэр.
– Нет, лейтенант, я – после вас. Гардемаринам до́лжно знать свое место!
– И все-таки.
– Ну хорошо… Это что – Юпитер? А где Южный крест?
– Южный крест вон за теми облаками. В любом случае для навигации он не обязателен.
– Даже для мистера Бене с его новым методом?
– И не напоминайте. Я от этого просто…
– Просто – что?
– Не важно.
– Зависть вам не к лицу.
– Зависть?! Кому мне завидовать – этому шарлатану?! Не очень-то по-дружески так говорить, Эдмунд!
– Прошу прощения.
Он кивнул и ушел проверить компас. Облака уплыли, но я так и не смог определить Южный крест, хотя Чарльз несколько раз мне его показывал. Что за неприметное созвездие!
Чарльз вернулся.
– Простите меня, Эдмунд. Я хожу, как в воду опущенный, и никак не могу вынырнуть.
– Вот что, старина, вам необходима доза очень необычного лекарства – пропишу-ка я вам курс Преттименов!
– Они чересчур остроумны, а у меня плохое чувство юмора.
– Ох, Чарльз! Преттимены вытащили бы вас из вашей воды. Они с легкостью заставляют забыть о мелких неприятностях: не успеешь сообразить, где ты и с кем, а уже что только не обсуждаешь…
– И вы тоже?
– Да, когда я с ними. Только Преттимен способен жить в неизменном горении, на невероятной высоте!
– И что в этом хорошего?
– Попробуйте хотя бы одну дозу!
