Мануэль Скорса - Сказание об Агапито Роблесе
– Работать на Монтенегро! Что сказал бы старый Раймундо, если б узнал такое?
– Старый Раймундо умер, Исаак.
– Душа его не успокоилась, он бродит по земле, принадлежавшей общине. Братья Кинтана видели старого Раймундо в Чинче. Он плакал.
Но прошло еще несколько «недель», и Исаак пришел в муниципалитет. Сеньору Монтенегро он прежде знал лишь в лицо. Страшная помещица оказалась вполне приятной на вид дамой. Она устроила Исааку экзамен по чтению и письму и взяла его на службу. Исаак писал мелом цены на черной доске, выставленной на рынке, взвешивал и мерил, собирал налоги. Никто его не упрекал. Так прошло несколько недель, и вот однажды Исаак выходил из пивной Сантильяна. Вдруг Хоакин Рохас крикнул ему вслед:
– Желтяк!
Желтяками у нас зовут подсолнухи. Исаак не понял.
– Желтяк! – повторил Рохас со злобой.
– Что ты говоришь?
– Не знаешь разве, что такое желтяк? – Рохас подошел, дохнул Исааку в лицо водочным перегаром. – Желтяк – значит предатель. Ты вот служишь в поместье «Уараутамбо», вот ты и есть желтяк.
– Чем же я предал свою общину?
– Работаешь на Монтенегро.
– Я работаю в муниципалитете. Служу не Монтенегро, а муниципальному совету. Все свои обязанности перед общиной выполняю, а если не выполняю – плачу штраф.
– А ты знаешь, что Совет общины сжигает твои деньги?
Пьяница покачнулся, уселся с размаху прямо в грязь. Громко поносил он Исаака. А еще через неделю (и это было гораздо хуже) Сесилио Роке плюнул под ноги Исааку…
– Почему вы плюете, дон Сесилио?
– Я всегда плюю, когда вижу предателя.
– За такое оскорбление я мог бы выбить вам зубы, но вы, дон Сесилио, человек справедливый. Скажите, за что вы меня обижаете? Кого я предал?
– Ты не только предатель, а еще и сводник. Разве ты не устраиваешь им вечеринки?
– Велели как-то подать ликер музыкантам.
– Кто велел? Муниципальный совет или твоя хозяйка?
– Муниципалитет оплачивает выступления оркестра. Мое дело – дать музыкантам по рюмочке.
– А кто веселится под эту музыку? Народ или твои хозяева?
Исаак не знал, что ответить. Сесилио Роке прав – половина бюджета муниципального совета Янауанки идет на оплату музыкантов. Одни только братья Уаман – бесправные пленники сержанта Астокури – играют даром. Но Монтенегро надоели их уайно, они потребовали настоящий оркестр, и муниципальный совет нанял музыкантов в Серро. Раз в неделю, когда бывали ночные шествия, оркестр играл для жителей, всю же остальную неделю, днем и ночью, – на пирах у помещиков. Однажды устроили прогулку на лодках. Дорого обошлась эта прогулка! В пятидесяти метрах от пристани Янауанки Матео Роке, саксофонист из ансамбля «Андские щеглы», свалился пьяный за борт катера «Тапукский смельчак» и утонул.
– Знай, Исаак, скоро пробьет твой час, – сказал Сесилио Роке.
Исаак не ответил ни слова, зашагал прочь против ветра. Через три дня тетушка его Фаустина ворвалась в дом с криком:
– Беда, племянник!
Старуха рвала на себе волосы.
– Что случилось, тетушка?
– Община вчера вечером вынесла решение – осудить Карвахалей.
– Что ты говоришь, тетушка?
– Янакоча решила повесить замки на двери домов, где живут Карвахали! В мои-то лета! Выгнать хотят из селения всех Карвахалей. Всех желтяков выдворить.
– Я не желтяк, тетушка.
– Ох, сердце мое разрывается. Говорят, будто Хулио и ты покумились с Монтенегро.
– Хулио – учитель школы в Уараутамбо, а я – служащий муниципалитета. Только и всего.
Но жители Янакочи думали по-другому. При всяком удобном случае поносили они Исаака. Кто-то заплатил Майору Леандро, и тот отнес Исааку конверт с листком желтой бумаги. Еще хуже: Хуан Минайя по случаю крестин сына устроил веселое шествие. Это было в воскресенье, Исаак вернулся домой. Он вышел на балкон полюбоваться ловкими прыжками, плясунов с огромными ножницами в руках. Вдруг прямо против дверей его дома плясуны остановились и дружно крикнули: «Желтяк!» Кровь бросилась в голову Исааку. Оскорбленный, негодующий, кинулся он вниз, но плясуны и фантастические стрекозы были уже далеко. Потом еще хуже: как-то на рассвете пропал весь его скот. Исаак побежал к общинному загону – альгвасилы не могли сказать ничего вразумительного; на чужих лугах его скота не было. Только к вечеру племянник Анаклето сообщил, что лошади Исаака пасутся в Уахоруюке. В Уахоруюке? На той земле, из-за которой спорят Янакоча и Уараутамбо? Исаак побежал туда. У него были две лошади: Индеец и Нерон, очень хорошие, сам субпрефект Валерио брал их иногда напрокат. Кроме того, были у Исаака три ослика. Два – обыкновенные, ничем особенным они не отличались, зато третий, Пачиноно, такой сильный, такой выносливый – просто чудо! И верхом на нем ездить удобно. Так вот, все лошади и ослы оказались раскованными. Кто-то, видимо, загнал их в свой загон и плоскогубцами вытащил гвозди из подков. Скотина хромала; Исаак вернулся в Янакочу. Долго умолял он кузнеца Ампудию снова подковать скотину, великан отговаривался: много работы. Исаак прибавил цену. «Право же, мне очень жаль, инструмента у меня подходящего нет, дон Исаак». Ампудия, разумеется, врал. Пришлось отправиться в Янауанку, просить тамошнего кузнеца. Но прошло семь дней, и тетя Фаустина в слезах явилась в муниципалитет. Лошади опять раскованы, сообщила она. Индеец хромает так, что смотреть больно. Исаак снова подковал лошадей. Теперь все члены семьи по очереди дежурили возле лошадей, но злые соседи оказались хитрее.
Однажды на страстную пятницу, по словам одних, или на рождество, по уверению других, Исаак обнаружил, что его лошади раскованы в третий раз. Разъяренный, полный отчаяния, выбежал он из дому, готовый броситься на первого встречного, который косо на него глянет либо презрительно усмехнется. Но улицы были пусты. Исаак зашел в пивную Сантильяна, выпил три рюмки водки и, забыв о своих служебных обязанностях, отправился в поместье «Уараутамбо». Он решил поговорить начистоту с братом Хулио. На границе поместья Ильдефонсо Куцый, узнав служащего доньи Пепиты, настежь растворил перед ним ворота. Уже смеркалось, когда Исаак вошел в дом брата.
– Кто у нас умер, говори! – воскликнул Хулио, увидев, что брат задыхается от рыданий.
– Ты, я, все Карвахали умерли, брат. Община приняла еще одно решение: всякий, имеющий с нами какие-либо дела, будет осужден. Будь проклят тот час, когда я вернулся в Янакочу! В Лиме я был слугой, и все меня уважали. Когда посол Боливии получил назначение в Соединенные Штаты, он мне сказал: «Исаак, я тебя ценю, ты хороший работник. И хороший парень, да вдобавок знаешь мои привычки. Мы тебя полюбили. Поедем с нами в Соединенные Штаты». Но тут. как раз пришла от тебя телеграмма, что отец совсем плох. Я приехал, чтобы закрыть ему глаза. Отец умер, и вы все стали просить меня остаться. Будь проклят тот час, когда я пожалел вас! Лучше ходить по чужой земле, чем по родной, которая горит у тебя под ногами. Будь проклят тот час, когда я уступил вам! По твоей вине остался я в Янакоче!
– Нам нечего было есть. А ты – старший. Поэтому мы и просили тебя не уезжать, братик.
– Две недели назад селение вышло делить пастбища. Я не мог присутствовать, но хотел выполнить долг члена общины, послал двести караваев хлеба. Знаешь, что они сделали? Бросили мой хлеб свиньям! Им нужен был хлеб, и все-таки они бросили его свиньям. Мы должны снять пятно со своего имени, брат. – Рыдания мешали ему говорить.
– Как же?
Отчаяние и ненависть, будто зарницы, то вспыхивали, то гасли на лице Исаака. Пришла ночь, а братья все говорили. Луна выбелила стволы эвкалиптов. Уже много недель Исаак не спал. Каждую ночь разворачивала перед ним бессонница бескрайнюю свою равнину, а он вспоминал, как ехали они по безлюдной бесконечной степи, и была она еще бесконечнее, еще пустыннее чем эта, ночная. В те времена старый Раймундо не заснул еще вечным сном. Братья проговорили до самого рассвета. И когда наконец расстались, на лицах обоих видна была решимость.
Глава одиннадцатая
О гражданской войне, погубившей Янауанку
Всего лишь пятнадцать дней похвалялся инспектор Искьердо своей победой и своими яркими галстуками, заказанными в Серро-де-Паско. «На моем пути к счастью – кто бы мог подумать – встал этот жалкий тип Эрон де лос Риос, недостойный даже того, чтобы Мака включила его в свою свиту идиотиков. Знаете, как он ее добился? Служил ей письмоносцем! Вы бы только посмотрели, с каким удовольствием этот сводник таскал записочки моей нареченной от всяких ее приятелей и от нее к ним. А я, конечно, даже и представить себе не мог ничего подобного. Однажды ночью (будь проклята эта ночь!) бушевала буря, и вот Эрон, который даже пустой таз не в состоянии переплыть, переплывает вдруг озеро и по поручению моей невесты передает два письма: одно хозяину поместья «Харрия», другое – сыну хозяина поместья «Харрия». Обоим – отцу и сыну! – было назначено свидание в один и тот же день, в один и тот же час, в одной и той же постели. Из-за этого они и разодрались, а вовсе не из-за дела о закладе имения. Моя невеста, конечно, не явилась на свидание. Эту ночь она провела с братьями Чирино. А кто подал им наутро завтрак? Эрон де лос Риос! Он и почтарь, и слуга, и музыкантов нанимал, словом, на все руки, всегда тут как тут, любой ее. каприз выполнял. Должна же была Мака вознаградить его! На следующий день Эрон де лос Риос потребовал у своей жены развода. К его удивлению, достойнейшая донья Магда де лос Риос тотчас же согласилась.
