Брайан Макгрори - Приятель
У ветеринара, к которому я обычно водил Гарри, в такое позднее время было уже закрыто, и мы направились сразу в ветеринарную клинику «Энджелла», до которой было пятнадцать минут езды – четверть часа адских терзаний, в течение которых я не переставая разговаривал с лежавшим на заднем сиденье лучшим другом, стараясь заглушить собственную тревогу.
– Все будет в полном порядке, Медвежонок Гарри. Скоро ты поправишься. Ничего с тобой не случится, ты же молодчина.
Мне очень хотелось самому в это поверить. Гарри, похоже, не разделял моего деланного оптимизма – он понуро смотрел в пол или прямо перед собой, а не разглядывал, как обычно, проплывающую за окном панораму. В клинике мы записались в регистратуре, представительница которой смотрела на нас с полнейшим равнодушием и потом направила в большущую приемную, наполненную звериной какофонией, в которой сливались мяуканье, чириканье, тявканье и ворчание всех оттенков. В царстве животных даже в лучшие дни царит полный хаос, что уж говорить о нем в минуты бедствий в больничных покоях, лишенных всякой привлекательности? Гарри здесь совсем не понравилось. Он протиснулся между моими ногами, спрятался, насколько смог, под старенькой лавкой и с отвращением ждал дальнейшего, широко открыв глаза от своего личного страха и содрогаясь от всего происходящего вокруг нас. Я не снимал руку с его головы, поглаживал за ушами, тихонько уверял его, что все будет отлично.
Через час с лишним нас пригласили в необычно пустую смотровую комнату, где уставшая дежурная (судя по всему, только вчера получившая диплом) просмотрела регистрационный листок и спросила:
– Мы хорошо себя чувствуем?
Ага, просто прекрасно. Я, пока суд да дело, впитывал идею внутренней отделки: мне страшно понравились привинченные к стене лампы. Ну, этого я, конечно, ей не сказал. Вообще молчал до тех пор, пока дежурная через несколько минут не оторвалась от своих записей и не взглянула на меня.
– Его зовут Гарри, – стал объяснять я. – Совершенно замечательный пес. – Уже произнося это, я подумал, что именно так говорят все (или почти все) владельцы собак, входящие в этот кабинет. – Сегодня вечером, когда я пришел домой, он оказался болен. Не встретил меня у порога. И показал вот эту рану внизу живота.
Гарри, кстати, совсем не хотелось иметь никакого дела с ветеринаром. Он отлично понимал, где мы находимся, зачем здесь эта женщина и что может ждать его в ближайшие минуты. Поэтому он намертво вжался в пол у моих ног. Закончив изложение жалоб, я наклонился, взял Гарри за плечо и перевернул на спину. Глаза его снова наполнились страхом, однако он понимал, зачем я это делаю.
Дежурная долго всматривалась, проводя пальцами по внешнему окровавленному краю небольшой раны. Я прижимал Гарри к полу, а она подхватила какой-то инструмент и взяла из раны маленький кусочек ткани, отчего Гарри яростно задергал ногами. Я отпустил его.
– Все в порядке, – проговорила дежурная, хотя явно имела в виду не состояние здоровья Гарри. Потом взяла стетоскоп и внимательно прослушала бока и грудь пса, посмотрела в большие карие глаза, открыла ему пасть и заглянула туда.
– Подождите здесь пару минут, – сказала она мне.
На самом деле ждать пришлось не менее получаса, и каждая следующая минута заставляла меня нервничать все сильнее.
Когда дежурная снова вошла в кабинет, я сидел на металлическом табурете, а Гарри буквально прикипел к полу у моих ног. Доктор облокотилась о стол и проговорила на редкость буднично:
– Надо еще провести детальный анализ, но я могу почти с полной уверенностью сказать, что это рак, злокачественная мастоцитома.
Я почувствовал, как кровь отлила от лица. Рак. Бросил взгляд на Гарри – как он на это отреагирует? – и только потом сообразил, что слово «рак» не входит в его довольно обширный словарный запас. Пес по-прежнему смотрел прямо перед собой, мечтая об одном: сейчас же оказаться дома, устроиться на коврике или прямо на паркете, в знакомой обстановке, среди привычных звуков и набитых опилками игрушек. Пока я приходил в себя, доктор все говорила и говорила – то ли ей совсем не было дела до моих переживаний, то ли у нее просто не было времени меня успокаивать.
– …Самое обычное явление у таких крупных собак, а процент выздоровления очень большой, – разобрал я наконец. – Но операцию нужно сделать не откладывая, прямо на этой неделе.
* * *Сделали две операции (ветеринары нашли еще и вторую опухоль), и уже через несколько дней Гарри выздоравливал, привычно попивая молоко и принимая у нас дома посетителей. Он старательно обнюхивал и осматривал миски с курятиной и рисом (я готовил для него каждое утро и каждый вечер), выискивая наиболее прожаренные кусочки. Выходит, в печальной истории была и позитивная глава: в этой квартире я прожил больше пяти лет, но только теперь начал пользоваться газовой плитой.
Итак, зимой он вроде поправлялся, и ни один из нас не знал, что худшее еще впереди, и это «впереди» не за горами.
Гарри начал быстро сдавать, а мастоцитома, как оказалось, была только одним из предвестников такого оборота дел. К марту пса уже рвало всем, что он съедал, некогда гордая фигура стала худеть – сперва почти незаметно, потом все быстрее и быстрее. Я уже не мог не обращать на это внимания, и нам пришлось обратиться к доктору Памеле Бендок – ветеринару, лечившему Гарри всю его жизнь. У нее нам приходилось бывать нередко – желудок у Гарри был очень нежным, да и хронический артрит его донимал.
Опишу Пэм одним словом: красавица. Можно добавить еще два: умеет успокаивать. Она принадлежит к тем редким очаровательным людям, которые начинают нравиться в ту же минуту, как только с ними познакомишься. Клиника ее располагалась на втором этаже старинного дома по Ньюбери-стрит, улицы, которая славится самыми фешенебельными в Бостоне магазинами. Клиентура у нее была богатая, не скупившаяся ни на вопросы, ни на высокие запросы – последнее относится и ко мне. Совсем не то, что в отдаленном пригороде, где врачи диктуют, а посетители беспрекословно выполняют все, что им велено. По всем названным и по многим другим причинам Пэм стала искушенным дипломатом. Она распахивала дальнюю дверь и почти неслышно входила в смотровой кабинет: светлые волосы собраны в аккуратный длинный хвост, а белый халат закрывает стройную высокую фигуру с ног до головы, оставляя на виду только отвороты джинсов и пару сабо. В общем, к счастью, она ничем не напоминала Джеймса Хэрриота[14].
– Ну, как у вас дела, ребята? – улыбнулась она, переводя взгляд с меня на Гарри и обратно.
Гарри даже не старался скрыть своей многолетней влюбленности в доктора, да и мне это не особенно удавалось, если говорить честно. Пес подошел к Пэм, а она присела на корточки, прикоснулась щекой к его морде и проговорила:
– Ты не очень хорошо себя чувствуешь, Гарри? Ну, мы постараемся, чтобы тебе стало лучше. – Выпрямилась, одним широким движением вскинула Гарри на смотровой стол – мы с ним даже ахнуть не успели. Это было очень похоже на Пэм, скроенную из сплошных контрастов: худощавую, но удивительно сильную, привыкшую верить неумолимым результатам обследований, но исключительно гуманную, когда дело доходило до объяснения диагноза. Она могла не задумываясь опорожнить кишечник пациента, даже не надевая перчаток, теми самыми пальцами, которые только вчера заботливо обрабатывал мастер маникюра в салоне на Ньюбери-стрит – а услуги там стоят недешево.
Когда она прижимала стетоскоп к груди Гарри, было похоже, что выслушивает доктор не только сердце-мотор, но и самые потаенные уголки души. В кабинете воцарилась тишина, а Гарри поднял голову, чтобы доктору было удобнее слушать.
– Давно у вас был полноценный отпуск? – спросила меня Пэм.
А? У меня? Я сделал усилие и вернулся мыслями к окружающей действительности.
– Какой там отпуск, – ответил я. – Я в последнее время пишу, работы слишком много.
Между прочим, не спешите с выводами. Пэм была замужем, имела детей. Я не строил на ее счет никаких серьезных планов. Всего-навсего был ею очарован, и в этом отношении далеко не одинок. Невозможно было находиться рядом с ней и не пасть пред чарами успокаивающего голоса, нельзя было ей не верить – например, когда она говорила Гарри, что может ему помочь и непременно поможет. Эти чары действовали не только на мужчин, но и на женщин. Такова уж Пэм Бендок.
С Гарри они были знакомы уже без малого десять лет, с тех пор, когда он еще был неловким щенком месяцев четырех от роду, а Памела, незадолго до этого получившая диплом ветеринара, работала в переполненном посетителями зоомагазине на Ньюбери-стрит, причем сразу было видно, что долго она на этом месте не задержится. Такая женщина заслуживала гораздо большего, чем зоомагазин с орущими птицами, вонью аквариумов и сплошь покрытыми татуировкой молодыми покупателями, которые только для потехи заходили взглянуть на ящериц. За много лет она хорошо узнала Гарри, которого мучили приступы артрита, такие жестокие, что порой он вынужден был ковылять по улицам на трех лапах. Пэм досконально изучила все особенности его хрупкого организма, которому требовался, кажется, постоянный уход. Знала она и то, что хозяин Гарри ни за что не согласится «оставить его на денек» (как советовала регистратор), что меня нужно звать сразу по окончании любой процедуры, что я предпочитаю – да нет, настаиваю на том, чтобы сидеть в приемной, пока он не очнется от наркоза.
