Укридж. Любовь на фоне кур - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

– Послушай, – сказал я, – это же нелепо. Ты говоришь, что твой отец откажется тебя видеть и так далее, если ты выйдешь за меня. Но это же чепуха. Я все-таки не какой-то социальный изгой. И мы были прекрасными друзьями, пока мерзавец Хок меня не выдал.

– Знаю. Но в некоторых отношениях он бывает крайне упрямым. Видишь ли, он считает, что был поставлен в смешное положение, и ему понадобится очень много времени, чтобы простить тебе это.

Я признал, что ее опасения справедливы. Можно простить любую нанесенную вам обиду, но только если она не уязвляет ваше тщеславие. Далее, даже при самом подлинном спасении, когда спасенный обдумывает произошедшее хладнокровно, он не может не почувствовать некоторой досады на своего спасителя. Бессознательно он воспринимает его, как антрепренер воспринимает ведущего актера своего театра: тот обязан ему средствами к существованию, но вызывает у него зависть из-за огней рампы, центрального положения на сцене, рукоплесканий. К тому же никому не нравится чувствовать себя перед кем-то в вечном неоплатном долгу. И если человек обнаружит, что переносил эти смешанные чувства напрасно, как случилось с профессором, его гневу не будет предела.

Приняв все это во внимание, я осознал, что мягких убеждений окажется недостаточно, чтобы профессор дал свое благословение с той сердечной теплотой, какую нам хочется видеть в наших потенциальных тестях.

– А ты не думаешь, что время – Великий Целитель и все такое прочее? И он не почувствует большее расположение ко мне, скажем, через месяц?

– Конечно, все может быть, – сказала Филлис, но в голосе у нее слышалось сомнение.

– Насколько я его знаю, мне он кажется человеком настроений. И возможно, в ближайшее время я сделаю что-то такое, что совершенно изменит его точку зрения на меня. Будем надеяться на лучшее.

– О том, чтобы сказать папе…

– По-твоему, это обязательно? – сказал я.

– Да, обязательно. Мне невыносимо даже подумать, что я буду скрывать от него подобное. По-моему, я никогда ничего от него не скрывала. То есть ничего плохого.

– Так, значит, ты причисляешь подобное к самым черным своим грехам?

– Я взглянула на все это с папиной точки зрения. Он жутко рассердится. Просто не знаю, как к нему приступить.

– Боже праведный! – вскричал я. – Не думаешь же ты, что я тебе разрешу сделать это одной? Сам поджимаю хвост в сторонке, пока ты с ним объясняешься? Как бы не так! Я иду с тобой, и мы сообщим плохую весть вместе.

– Нет, не сегодня. Он, возможно, устал и раздражен. Лучше подождать до завтра. Можешь поговорить с ним утром.

– Но где?

– Он, конечно, пойдет на пляж искупаться перед завтраком.

– Отлично. Я буду там.

– Укридж, – сказал я, когда вернулся на ферму, – мне нужен твой совет.

Мои слова подействовали на него как зов боевой трубы. Наверное, когда у человека есть привычка раздавать непрошеные советы направо и налево, добровольная просьба получить совет действует на него бодряще, как удар электрическим током.

– Выкладывай, малышок! – ответил он сердечно. – Я весь внимание. Идем в сад, там и расскажешь, что тебе требуется.

Это меня вполне устроило. Доверительные разговоры всегда удобнее вести в темноте, к тому же я не хотел, чтобы нас отвлекло вторжение Наемного Служителя или миссис Бийл, как внутри дома могло произойти в любой момент. Мы прошли на выгон. Укридж закурил сигару.

– Укридж, – сказал я, – я помолвлен.

– Что-о?! – Тяжелая лапища просвистела сквозь мрак и впечаталась мне между лопаток. – Черт подери, старичок, желаю тебе всяческого счастья, провалиться мне, от всей души! Для тебя ничего лучше и быть не может. Холостяки – это прыщи. Я и понятия не имел о счастье, пока не женился. Когда свадьба?

– Вот тут мне и нужен твой совет. Со свадьбой возникли, как ты выразился бы, некоторые трудности. Дело обстоит так. Помолвлен я с Филлис Деррик.

– Деррик? Деррик?

– Но ты не мог же ее забыть! Черт возьми, какие бельма на глазах у некоторых людей! Да если бы я увидел ее даже один-единственный раз, все равно помнил бы о ней до конца жизни.

– А, да, вспомнил. Довольно хорошенькая девочка с голубыми глазами.

Я ошеломленно уставился на него. Без особой пользы, так как в темноте он моего лица не видел, однако мне стало легче. «Довольно хорошенькая девочка»! Подумать только!

– Да-да, конечно, – продолжал Укридж. – Она как-то обедала здесь. Ну, с этим недотепистым пузанчиком.

– Как ты тогда соизволил обозвать его прямо в глаза, черт бы тебя подрал! По твоей милости эта каша и заварилась.

– Каша? Какая каша?

– Так ее отец…

– Черт, теперь припоминаю. Из-за всех последних забот и тревог память у меня немножко захромала. Ну конечно же! Ее отец упал в море, а ты его выудил. Черт, ну очень похоже на журнальные рассказики, которые приходится читать.

– И также очень похоже на рассказики, которые я пописывал. Но у них у всех было одно общее, чего эта история лишена. Они неизменно завершались тем, что отец соединял руки героя и героини, благословляя их. К несчастью, в данном случае это вряд ли произойдет.

– Старик не дает согласия?

– Боюсь, что нет. Я еще его не спрашивал, но шансы очень невелики.

– Но почему? Чем ты ему не угодил? Ты замечательный типчик, дыхалка и все четыре копыта у тебя лучше некуда, и ведь ты как-то упомянул, что должен получить неплохие деньги, когда женишься?

– Да, должен. Тут все в порядке.

В голосе Укриджа зазвучало недоумение.

– Ничего не понимаю, старый конь, – сказал он. – Я бы подумал, что старикан сразу примет тебя в свои объятия. Черт подери, ни о чем подобном я в жизни не слышал. Ты спас ему жизнь! Ты выудил его из воды!

– Сначала опрокинув в нее. В том-то и беда.

– Ты его опрокинул в воду?

– Через посредника.

И я объяснил. Укридж, должен с сожалением сказать, захохотал так, что его должны были услышать в самых отдаленных деревушках Девоншира.

– Ах ты, дьявол! – взревел он. – Провалиться мне, старый конь, по твоему виду никак не скажешь, что ты способен на подобное.

– Я не виноват, что выгляжу респектабельно.

– Ну и что же ты намерен предпринять?

– Вот тут мне и нужен твой совет.