Укридж. Любовь на фоне кур - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
Ее папа! Как будто он имел хоть какое-то значение.
– Но вы, вы простите? – сказал я пылко.
– Я думаю, что вы не так виноваты, как мне казалось раньше.
– И только?
– Вы не можете избежать всех последствий. Вы совершили большую глупость.
– Я не устоял перед соблазном.
Небо стало тускло-серым. Смеркалось. Трава, на которой я сидел, намокла от росы.
Я встал.
– Не слишком ли темно для этюдов? – сказал я. – Вы уверены, что не простудитесь? Тут очень сыро.
– Пожалуй. И уже поздно.
Она закрыла коробку с красками и вылила воду из кружечки на траву.
– Могу я помочь вам нести ваши вещи? – сказал я.
Мне кажется, она заколебалась, но лишь на секунду.
Я завладел складным табуретом, и мы отправились в обратный путь.
Мы оба молчали, поддавшись чарам тихого летнего вечера.
– И в воздухе торжественная тишь, – сказала она негромко. – Я люблю этот обрыв, мистер Гарнет. Самое умиротворяющее место в мире.
– Я в этом убедился сегодня вечером.
Она быстро взглянула на меня.
– Вы не очень хорошо выглядите, – сказала она. – Вы уверены, что не переутомляетесь?
– Нет, дело не в том.
Почему-то мы остановились, словно по взаимному согласию, и повернулись лицом друг к другу. В ее глазах было выражение, какого раньше я никогда в них не видел. Сумерки повисли между нами и остальным миром, точно занавес. Мы были вместе – одни в нашем собственном мире.
– А в том, что вы сердились на меня.
Она засмеялась высоким неестественным смехом.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидел, – сказал я упрямо.
Глава XVIII
Укридж дает мне совет
Много часов спустя – во всяком случае, так мне чудилось – мы оказались у развилки, где наши пути расходились. Мы остановились, и у меня возникло ощущение, будто я внезапно и жестоко сброшен в скучный, полный будничных забот мир с какой-то дальней и несравненно более приятной планеты. Думаю, Филлис испытала похожее чувство, потому что мы внезапно стали чрезвычайно практичными и деловитыми.
– Но твой отец, – сказал я.
– В том-то и трудность.
– Он не даст нам своего благословения.
– Боюсь, никогда.
– Ты не могла бы уговорить его?
– Если бы речь шла о чем-то другом, то да. Но относительно этого – нет. Видишь ли, даже если бы ничего не произошло, ему было бы тяжело потерять меня именно сейчас. Из-за Норы.
– Норы?
– Моей сестры. В октябре ее свадьба. Не знаю, будем ли мы счастливы, как они.
– Счастливы! Да в сравнении с нами они будут слезы проливать! Хотя я и не знаю, кто он.
– Да Том же. Или ты хочешь сказать, что правда не знал?
– Том! Том Чейз?
– Ну да.
Я охнул.
– Будь я… не тем помянут, – сказал я. – Как подумаю, какие муки я терпел из-за этого негодяя, и понапрасну, просто не знаю, что сказать.
– Тебе не нравится Том?
– Очень нравится. С самого начала. Но я жутко ревновал к нему.
– Не может быть! Глупыш.
– Бесспорно. Он все время крутился возле тебя и называл «Филлис», и вообще вел себя так, будто вы с ним были героиней и героем музыкальной комедии. Так что мне было думать? Один раз я слышал, как вы распевали дуэты после обеда. И пришел к самому ужасному выводу.
– Когда это было? Что ты там делал?
– Вскоре после того, как Укридж подействовал на нервы твоему отцу и положил конец нашему знакомству в самом начале. Я каждый вечер приходил к изгороди напротив окна вашей гостиной и томился там час-другой.
– Бедный мальчик!
– Надеясь услышать твое пение. А когда ты пела, он тут же присоединялся, и я разражался проклятиями. Вероятно, вы обнаружите, что на дереве, к которому я прислонялся, вся кора обуглена.
– Бедный старичок! Но ведь теперь это все позади, правда?
– А когда я хотел щегольнуть перед тобой на корте, ты ушла, чуть только я вошел в форму.
– Прошу прощения, но я же не могла угадать? Я думала, это твоя обычная манера игры.
– Знаю. Я так и знал. У меня волосы чуть не побелели. Я просто не мог себе представить, чтобы девушка обратила внимание на такого мазилу.
– Людей любят не за то, что они отличаются в теннисе.
– Но на ЧТО обращает внимание девушка, чтобы полюбить? – без обиняков спросил я и умолк на пороге великого открытия.
– Ну-у, не знаю, – ответила она более чем неудовлетворительно.
И я не сумел вытянуть из нее ничего конкретнее.
– Но о папе, – сказала она. – Что же нам все-таки делать?
– Он меня не приемлет.
– Он в полном бешенстве.
– Дуй же, дуй, зимний ветер! Все равно добрее ты…
– Он никогда тебя не простит.
– …неблагодарности людской. Шекспир, как всегда, прав. Я спас ему жизнь. Рискуя собственной. Нет, я даже вправе предъявить ему иск! Кто когда слышал, чтобы человек, чья жизнь была спасена, не пришел бы в восторг, когда спаситель делает предложение его дочери? Твой отец под корень рубит источник скромных гонораров автора романтических рассказов. Этого нельзя допустить.
– Джерри!
Я вздрогнул.
– Еще! – сказал я.
– Что такое?
– Еще раз скажи это. Ну пожалуйста. Сейчас же.
– Ну хорошо. Джерри!
– Ты в первый раз назвала меня по имени! Конечно, ты и понятия не имеешь, как прекрасно оно звучит, когда его произносишь ты. В нем есть что-то поэтически прямо-таки священное.
– Джерри, прошу тебя!
– Еще, еще!
– Но будь же разумен. Неужели ты не понимаешь, насколько это серьезно? Мы должны думать о том, как уломать папу.
– Хорошо, – сказал я. – Займемся этой проблемой. Извини, что мне не хватает серьезности. Но я так счастлив, что ничего не могу с собой поделать. Ты дала мне согласие, и больше я ни о чем думать не в состоянии.
– Все-таки попробуй.
– Я возьму себя в руки… А теперь повтори еще раз.
– Мы не можем пожениться без его согласия.
– А почему? – сказал я, не испытывая особого почтения к капризам профессора. – Убегать в Шотландию для заключения брака по тамошнему древнему обычаю теперь не принято. Но есть же бюро гражданской регистрации.
– Никакого бюро, – сказала она решительно. – И кроме того…
– Что?
– Бедный папа этого не вынесет. Мы всегда были такими друзьями! Если я выйду замуж против его желания, он… ах, но ты же понимаешь! Навсегда захлопнет передо мной дверь и не будет мне писать. И будет страдать из-за этого. Без меня он умрет от тоски.
– Не он один, – сказал я.
– Видишь ли, Нора всегда
