Под знаком незаконнорожденных - Владимир Владимирович Набоков
На наш взгляд, однако, история барона у Набокова в первую очередь развивает его давний мотив тела-тюрьмы (а также времени-тюрьмы) и «освобождения духа из глазниц плоти»: увезенный солдатами в кабине лифта барон так и остается пленником собственной внутренней несвободы и страха, в отличие от непокорных Цинцинната и Круга. Неподвижный лифт становится в романе прообразом тюремной камеры и – шире – сознания, ограниченного рамками непосредственного восприятия вещей и явлений. В «Даре» метафора тела-дома приписана вымышленному философу Делаланду (его же афоризм служит эпиграфом к «Приглашению на казнь»): «Опять же: несчастная маршрутная мысль, с которой давно свыкся человеческий разум (жизнь в виде некоего пути), есть глупая иллюзия: мы никуда не идем, мы сидим дома. Загробное окружает нас всегда, а вовсе не лежит в конце какого-то путешествия. В земном доме вместо окна – зеркало; дверь до поры до времени затворена; но воздух входит сквозь щели. “Наиболее доступный для наших домоседных чувств образ будущего постижения окрестности, долженствующей раскрыться нам по распаде тела, это – освобождение духа из глазниц плоти и превращение наше в одно свободное сплошное око, зараз видящее все стороны света, или, иначе говоря: сверхчувственное прозрение мира при нашем внутреннем участии” <…>» (Набоков В. Дар. С. 403). Подр. о этом см.: Бабиков А. Образ «дом-время» в произведениях В. Набокова: способ построения и композиционное значение // Культура русской диаспоры. Владимир Набоков – 100. С. 91–98.
С. 258. Некоторые мысленные образы настолько искажены понятием «время», что мы начинаем верить в реальное существование постоянно движущейся яркой щели (точки восприятия)… – В этих рассуждениях можно усмотреть влияние русского эзотерического философа и путешественника П. Д. Успенского (1878–1947) о времени и «щелевом» восприятии действительности: «Время – это самая большая и самая трудная загадка, которая стоит перед человечеством. <…> Действительность непрерывна и постоянна. Но мы для того, чтобы иметь возможность воспринимать ее, должны расчленять ее на отдельные моменты, т. е. представлять ее себе в виде бесконечного ряда отдельных моментов, из которых для нас всегда существует только один. Иначе говоря, мы воспринимаем действительность как бы через узкую щель. И то, что мы видим в эту щель, мы называем настоящим, то, что видели, а теперь не видим, – прошедшим, а чего совсем не видим, но ожидаем, – будущим. <…> Но наше представление о нашем “бытии во времени” у нас до невероятия спутанное и неясное» (Успенский П. Д. Tertium Organum. Ключ к загадкам мира. Изд. 2-е, доп. Пг., 1916. С. 28). На возможное влияние Успенского (без связи с «Незаконнорожденными») указал В. Е. Александров в своей известной книге «Набоков и потусторонность» (1991), в которой он заметил: «Некоторые переклички между Успенским и Набоковым наблюдаются и в рассуждениях по поводу сознания в его отношении к движению, пространству и времени. В книге мемуаров Набоков говорит, что процессы, формирующие жизнь, есть источник переживания времени и что через космическую синхронизацию подлинный художник может достичь вневременного пространства: превозмочь время и уловить мерцание того, что, возможно, лежит за пределами смерти. Это напоминает мысль Успенского об отношении “четвертого измерения” к времени и движению <…>. Наконец, размышления Успенского по поводу “протяжения во времени”, которое есть “распространение в сторону неведомого пространства, в результате чего время становится четвертым измерением пространства”, находят отклик в набоковской идее, связанной с отношениями времени, пространства, мысли и высших измерений бытия» (Александров В. Е. Набоков и потусторонность / Пер. Н. А. Анастасьева. СПб.: Алетейя, 1999. С. 273–274). Проблеме времени и отделения времени от пространства Набоков посвятил отдельную часть в «Аде» (трактат Вана Вина «Текстура времени»).
…золотая секунда не хранится в ящичке в Париже… – Одна секунда – общепринятый эталон единицы времени. Набоков обыгрывает так называемый эталон метра, отлитый из платины французскими учеными в 1799 г. Более точный международный эталон метра был изготовлен из сплава платины и иридия в 1889 г.
15
С. 260. Генри Дойл. <…> по отношению к идее субстанции: «Когда все тело сладкое и белое, движения белизны и сладости повторяются в разных местах и смешиваются…» – На наш взгляд, здесь не имеется в виду американский филолог и испанист Генри Граттан Дойл (1889–1964), как предположили комментаторы романа (НСС, 600; Œrc, 1603). Под этим именем, как отметил Д. Уайт в работе «Nabokov and His Books» (2017), Набоков вывел британского философа-неореалиста С. Александера (1859–1938), что становится ясно из приведенной цитаты, взятой из сборника лекций Александера «Пространство, время и божество» (1920). Цитата осталась нераспознанной комментаторами романа, хотя эту же книгу Набоков процитирует в «Аде», где Александер назван прямо (условное имя Генри Дойл, в котором могут быть зашифрованы Генри Джеймс и Артур Конан Дойл, увлекавшиеся спиритизмом, Набоков использовал, очевидно, с целью избежать сравнения цитируемого автора с отталкивающим персонажем романа «биодинамиком» д-ром Александером). В гл. 6 кн. II («Категории»), рассуждая о субстанции, Александер писал: «Различия между сладостью и белизной заключаются не только в том факте, что движения, соответствующие этим качествам, происходят внутри контура субстанции, но и в том, что эти движения происходят в разных местах. Свойства субстанции не взаимопроникают друг в друга. Можно только предположить, что они взаимопроникают, если рассматривать качества как ментальные творения или идеи, и, поскольку они являются таковыми, каким-то образом рассматривать их как находящиеся вне пространства или времени. Но, во всяком случае, движения, соответствующие качествам, отделены друг от друга и расположены по-разному. Они кажутся взаимопроникающими только потому, что не различаются нашим восприятием. Движение белизны (которая для нас и есть белый цвет), по нашему грубому восприятию, может находиться в том же месте, что и сладость; и мы можем сказать, что сахар весь белый и сладкий. Но два разных движения, если они не объединены в единое результирующее движение, не занимают в точности одного и того же места. Одно может происходить как бы в промежутках между другим и быть для нас неразличимым по локальности. Когда все тело сладкое и белое, движения белизны и сладости повторяются в разных местах и смешиваются, как синие и красные точки могут быть разнесены по странице, одна группа среди другой» (Alexander S. Space, Time and Deity. The Gifford Lectures at Glasgow. 1916–1918. L.: Macmillan and Co, 1927. Vol. I. P. 275. Пер. мой).
