Дом разделенный - Перл С. Бак
Сквозь эти мечтательные рассуждения Юаня то и дело пробивался счастливый скрипучий голос Тигра, и Юань мог слушать его гораздо благосклонней, чем раньше, когда внутри у него еще не росла любовь. Он слушал его болтовню точно во сне, не разбирая, когда отец говорил о войнах прошлого, а когда замышлял новые:
– Я все еще получаю небольшой доход от того первенца, которого мне отдал старший брат. Но он не военачальник, не настоящий воин. Я боюсь ему доверять, потому что он лентяй и без конца зубоскалит – родился шутом и помрет шутом, клянусь! Он мнит себя моей правой рукой, но денег посылает очень мало, а я не бывал в тех краях уже шесть лет. Весной поеду – да, весной отправлюсь в военный поход. Полагаться в таком деле на племянника нельзя, он мигом переметнется на сторону любого врага, даже моего…
Юань слушал вполуха, и ему не было никакого дела до этого двоюродного брата, о котором он почти ничего не помнил, кроме слов пожилой тетушки: «Тот мой сын, что стал генералом на севере». Да, очень приятно было сидеть вот так, время от времени поддакивая отцу, а думать лишь о возлюбленной. Эти мысли приносили ему утешение. Он говорил себе, что ей не стыдно будет показать отчий дом и дворы, потому что она поймет его чувства и не осудит. Они оба местные, оба знают свою страну со всеми ее изъянами. Он даже может сказать ей: «Отец – глупый вояка, и в голове у него одни солдатские байки, половину которых он выдумал и забыл об этом. Он до сих пор мнит себя могучим воином». Да, он может так сказать, и она его поймет. Когда он думал о ее простом нраве, с его души словно спадали все покровы. О, скорей бы поехать к Мэй Лин и вновь стать самим собой, не терзаться больше противоречивыми чувствами, а быть цельным человеком, как в те дни на земле, когда он приехал в глинобитный дом деда и жил там, одинокий и свободный! С ней он обретет свободу, и все станет проще. Не придется больше ничего скрывать, можно будет излить ей душу. Юань был настолько уверен в Мэй Лин, что даже мать свою встретил спокойно. Он мог смотреть на нее, не сетуя про себя, что вот перед ним его мать, а ему и сказать ей нечего. Ведь та, хоть и имела цветущий вид, за последние годы превратилась в самую обыкновенную крестьянку. Она глядела на него, опираясь на очищенную от коры палку, что служила ей тростью, и в ее глазах читался немой вопрос: «Что мой сын такое?»
А Юань, рослый и статный в заграничном платье, глядел на старушку в простой черной юбке из бумажной материи и спрашивал себя: «Неужели я мог выйти из тела этой старухи? Почему же я не чувствую никакого родства плоти?»
Однако он больше не страдал от стыда за нее. Той белокожей девушке, если бы он полюбил ее, он сказал бы смущенно: «Это моя мать». Но Мэй Лин можно сказать без всякого стеснения: «Это моя мать», и та все поймет, ведь она знает, что тысячи мужчин ее страны родились от таких матерей, и не удивится, как не удивляется здесь ничему. Она просто знает, что это так, и ей этого довольно. Даже перед Ай Лан ему было бы стыдно за мать, а перед Мэй Лин нет. Он может открыть ей свое сердце, не ведая стыда. От этого осознания в душе воцарилась безмятежность, которой не нарушало даже его нетерпение, и в один прекрасный день он сообщил матери:
– Я теперь помолвлен или считай, что помолвлен. У меня есть избранница.
И старуха спокойно ответила:
– Да, твой отец говорил. Что ж, я и сама побеседовала с парой знакомых девушек, но отец ни к чему тебя не принуждал, ты всегда все делал по-своему. Папенькин сынок, не мой… А характер у отца такой, что и слова поперек ему не скажешь. Да, ученой-то повезло, она сумела уехать, а я сидела тут и позволяла ему изливать на меня свой гнев. Ладно, надеюсь, девушку ты выбрал приличную и покладистую, которая и халат раскроить может, и рыбу переворачивать умеет. Хотелось бы мне, конечно, на нее взглянуть. Но я знаю, какая нынче пошла молодежь и какие у вас теперь нравы. Невестка может вовсе не приехать к свекрови, хотя должна!
Юаню показалось, что мать даже рада, что ее избавили от лишних хлопот. Она села и по своему обыкновению уставилась в пустоту, моргая и едва заметно двигая челюстями. Забыв про Юаня, она начала клевать носом. Они были из разных миров, эти двое, и их кровная связь утратила для Юаня всякое значение. По правде говоря, ничто больше не имело для него значения – кроме желания поскорей увидеться с возлюбленной.
Попрощавшись с родителями – Юань сделал это с соблюдением всех приличий и делая вид, что ему горько с ними расставаться, – он сел на поезд и отправился обратно на юг. Удивительное дело: теперь он практически не замечал других пассажиров. Ему было безразлично, вели они себя подобающе или нет. Мысли его целиком и без остатка занимала Мэй Лин. Он вспоминал все, что знал о ней. Например, что у нее узкие ладони – и при этом очень сильные, – и изящные пальчики. Тут Юаню пришло в голову, что для отсечения больной плоти требуется как раз такая сила и сноровка. Все тело Мэй Лин обладало этой упругой силой, силой крепкого и ладного остова под тонкой светлой кожей. Юань вновь и вновь вспоминал ее расторопность, как хорошо у нее спорились любые дела, как равнялись на нее слуги, как Ай Лан заявляла, что лишь Мэй Лин способна оценить, правильно ли подшит подол халата, и лишь Мэй Лин может сделать все так, как того хочет госпожа. Юань мысленно приговаривал: «В двадцать лет она умелей многих тридцатилетних хозяек».
Еще ему запомнилось ее разностороннее обаяние: она обладала серьезностью и спокойствием женщин в возрасте, которых он уважал, – его мачехи и тети, воспитанных по всем канонам и заветам прошлого, – но при этом в ней нашлось место и новому. Она не стеснялась мужчин и не замолкала в их присутствии, говорила прямо и открыто в любом обществе, как Ай Лан, но на свой особый лад.
За этими воспоминаниями Юань совсем не замечал ни грохота колес, ни тряски, ни полей и городов за
