Отцы - Бредель Вилли

Прежде чем отправиться к сестре, Карл предупредил ее по телефону. Он не был у Мими целых десять лет. Погнало его скорее любопытство, чем желание возобновить родственные отношения. Его встретили преувеличенно ласково. Мими не могла сдержать слез радости.

— Ах, Карл, почему же мы, брат и сестра, так отдалились друг от друга?

— Да, могло бы и иначе быть, — сказал брат.

Она кивнула.

— Не правда ли? Ты тоже так думаешь? Ты даже не подозреваешь, как я от этого страдаю. — Она провела по глазам крошечным шелковым платочком и поправила прическу, сбившуюся набок после родственных объятий, — великолепное сооружение, а-ля кронпринцесса, последний крик моды. Так как брат был погружен в созерцание этого удивительного произведения парикмахерского искусства, она повторила: — Как я страдала! Хинрих может подтвердить. Ведь верно, Хинрих?

По правде говоря, она совсем не походила на страдалицу. Брентен вооружился достаточной долей скептицизма, чтобы усомниться в ее словах, но счел за благо промолчать.

Вильмерсы жили в превосходной квартире из пяти комнат, обставленной со всяческим комфортом. Большая, светлая, выложенная кафелем кухня, с электрической плитой и ледником, роскошная, просторная, как зал, ванная. В коридоре — широкая бархатная дорожка, а в гостиной восточный ковер. На стенах картины ярких тонов, в тяжелых, широких рамах, все больше пейзажи и натюрморты.

— Это подарок Гейнца, моего зятя, — с гордостью сказала Мими, заметив, что брат рассматривает картины. — Очень ценные. Одна — подлинный Ван-Гог. Мой зять большой знаток искусства.

— Помнится, он судовладелец или маклер? Или что-то в этом роде?

— Да нет, то Стивен, Стивен Меркенталь. Его отец — судовладелец, а Гейнц — директор банка.

— Директор банка и знаток искусства? — с удивлением и слегка иронически спросил Брентен.

— Ну и что же? — сказал Хинрих. — Уж раз в год Гейнц непременно ездит в Париж, — он подмигнул одним глазом, — только для того, чтобы побывать в Лувре.

Брентен более не выражал сомнений. Впрочем, он ничего не знал ни о Ван-Гоге, ни о Лувре и предпочел не продолжать разговор на эту тему. Он похвалил картины, хотя они показались ему скорее странными, чем красивыми.

Затем пили кофе из тонких, как бумага, фарфоровых чашечек. Земляничный торт Карлу положили на тарелку позолоченной лопаткой. «До чего же благородно, прямо с души воротит, — думал бедный родственник. — Здорово они в гору пошли». Он спросил, как живут Лизхен и Гильда.

— Ах, ты еще называешь ее Лизхен, как это мило! — воскликнула Мими и громко рассмеялась. — Наши дочки уже не девочки, а настоящие дамы. Элизабет поехала в Боркум, у Гейнца были дела в Эмдене. Так вот, когда он покончит с делами, они проведут несколько дней у моря. А Гильдегард уже две недели находится в Зальцкоттене, возле Падерборна, знаешь? У нее, бедняжки, нервы не в порядке. Она нуждается в отдыхе. Стивен — трогательный супруг, надо тебе сказать. Он молится на нее. Ах, наших девочек очень балуют, очень. Им страшно повезло. Обе сделали блестящие партии.

При слове «партии» лицо Брентена омрачилось. Это словечко ему слишком часто приходилось слышать из тех же уст. И всякий раз в тоне упрека. У него чуть было не вырвалось: «Значит, они сделали лучшую партию, чем я». Но он сдержался и промолчал. Когда Мими спросила, как поживают его жена, сын, он стал до небес превозносить Фриду и свою семейную жизнь изобразил, как счастливейшую из счастливых. По его словам, маленький Вальтер был чуть ли не вундеркиндом: не только умный, способный мальчик, но и художественно одаренный.

— В каком отношении? — поинтересовалась Мими.

Брентен сообщил, что у мальчика прекрасный голос; он так музыкален, что выступает в городском театре.

— Да что ты! — изумленно воскликнула Мими.

На самом деле Вальтер через посредство Папке был принят в детский хор городского театра и изредка вместе с другими юными певцами выходил на сцену и таким образом подрабатывал несколько марок в неделю.

Мими Вильмерс рассказала, что старший брат Матиас изредка навещает их.

— Представь себе, он скоро будет произведен в старшие секретари таможни. Он здоров, выглядит превосходно. Ну, конечно, живет спокойно, забот не знает. И представь себе, Агнеса все еще жива! Они над ней дрожат, холят ее, берегут.

Агнеса, единственная дочь таможенного чиновника Матиаса Брентена, была хилым, бледным существом. Говорили, что она больна туберкулезом в тяжелой форме; ее жалели: ведь она со дня на день могла умереть.

Карл Брентен молчал.

Мими Вильмерс заговорила об их так безвременно умершем отце, цеховом мастере в Баркхофе, домовладельце и землевладельце, некогда заседавшем в гамбургском бюргершафте. Да, Брентены — коренные гамбуржцы, старинный бюргерский род.

— Ужасно, — жаловалась она, — ужасно, что семья распадается, что братья и сестры становятся чужими друг другу.

Карл Брентен молчал.

Более десяти лет тому назад старший брат Матиас выгнал его из своего дома: господин таможенный чиновник не пожелал терпеть у себя в доме социалиста. Более десяти лет братья не встречались.

Карл Брентен упорно смотрел в одну точку.

Мими, угадав, должно быть, его мысли, переменила тему.

— Я слышала, у тебя теперь магазин? Как дела? Оправдывает себя торговля?

Карл Брентен очнулся и пошел хвастать без зазрения совести. Дела так хороши, вдохновенно врал он, что он собирается открыть филиал. Кроме того, он намерен поставить производство сигар на более широкую ногу.

Для начала ему потребуется пять-шесть рабочих.

— Значит, ты настоящий фабрикант, — воскликнула Мими, глядя на брата с удивлением и восторгом. — Ах, Карл, надо тебе почаще бывать у нас. Непременно, слышишь? Тебе надо познакомиться с Гейнцем и Стивеном. Знаешь ли, Гейнц может быть тебе полезен своим советом: у него большой опыт в финансовых вопросах. А какие у него связи, ты и не представляешь себе. Право, Карл, тебе надо почаще к нам приходить.

Карл Брентен, усмехнувшись, обещал бывать чаще. Его рассмешил этот «финансовый советчик», который может, мол, ему помочь. В ближайшее время предстояло уплатить долг в тысячу шестьсот марок, и он не знал, откуда взять их.

Беседа протекала мирно и сердечно; только спор с Хинрихом несколько нарушил общую гармонию. Мими вновь убедилась, что обожает своего младшего брата, владельца магазина и будущего фабриканта сигар, который их нисколько не может теперь скомпрометировать.

2

«Минна Верман», груженная машинами и инструментами, стояла в гавани; в полдень она отплывала в Африку. Накануне старик Хардекопф дал сыну последние наставления и под конец сказал:

— Раз уж ты решил быть моряком, будь хорошим моряком.

Рано утром, когда отец позавтракал и, собравшись на работу, снял с крючка кепку, они в последний раз крепко, по-мужски, пожали друг другу руки.

— Ни пуха ни пера, мальчик!

И вот Паулина и Фриц остались вдвоем.

Последние дни она была необычайно молчалива и ни слова не сказала, когда отец разрешил мальчику наняться на один из пароходов Вермана. Когда-нибудь это ведь должно было случиться, ничего неожиданного тут нет. И вот час настал. Ночью мать трижды вставала и прокрадывалась к постели Фрица. Каждый раз она убеждалась, что он не спит.

— Стало быть, спи, Фриц! — шептала она. — Надо же набраться сил на завтра!

— Ничего, мама, встану как ни в чем не бывало.

— Надо же спать.

— Не могу!

— От радости?

— Да, мама.

На цыпочках возвращалась она к себе в спальню.

Паулина лежала рядом с ровно дышавшим мужем, и слезы ручьем текли у нее по лицу. Может, она никогда уже не свидится с мальчиком. Ведь он объедет почти полсвета. Африка, по мнению фрау Хардекопф, была где-то на самом краю земли. Фриц в последние дни все время сидел над картами. Он пальцем водил по карте и показал ей, где побывает в это плаванье.

— Смотри, мама: сначала мы пойдем по Северному морю; это что, пустяк! Потом через канал; ну, тут с одного берега на другой плюнуть можно. Вот Бискайский залив, этот со всячинкой, и затем мимо Испании и Португалии. Первая стоянка — Тенериф, на Канарских островах. Вот Берег Слоновой кости и Золотой Берег, и дальше — Китовая бухта. Затем огибаем мыс Доброй Надежды, идем мимо Мадагаскара в Занзибар и в Германскую Восточную Африку. Потом в Аравию и через Красное море в Египет. Дальше — Суэцкий канал, Средиземное море, снова Бискайский залив, канал, Северное море, и вот я снова дома! Вернусь я, мама, уже не простым юнгой, а матросом второй статьи. Класс, а?