Красный гаолян - Мо Янь
После того как наш пес, Красный, оторвал отцу одно яичко, дедушка погрузился в пучину отчаяния. Тетка Лю успокаивала его: «Одна головка чеснока острее». Краса, моя будущая мать, по указке тетки Лю заставила изуродованный после ранения «перчик» причудливой формы встать, подтвердив тем самым, что воскуривание благовоний рода Юй не прервется. Дедушка, услышав радостную новость, выскочил на улицу и, обращаясь к бледно-голубому небу, возносил молитвы. Это было поздней осенью, тогда в небе то и дело строгим строем пролетали на юг караваны гусей, а в низине появились сосульки, похожие на собачьи зубы. Подули северо-западные ветры, и началась такая студеная зима, каких почти не бывало в истории края.
Хибарку, в которой они ночевали, забили доверху сухими гаоляновыми листьями, а в помещении, где готовили пищу, запасли большое количество гаоляна. Дедушка с отцом частенько ходили охотиться на собак, чтобы добыть пропитание, укрепить здоровье и поправить физическую форму. Они надевали сшитые теткой Лю из собачьих шкур штаны и куртки, а также меховые шапки, изготовленные совместными усилиями тетки Лю и матери. Они прятались на холмах позади низины и из засады стреляли по собакам. В низину полакомиться мертвечиной приходили дикие собаки, неорганизованные и недисциплинированные. После того как нашего Красного убили, собаки в дунбэйском Гаоми из армии превратились в разрозненных солдат, стая так и не объединилась. Мир людей, который поздней осенью практически был порабощен собаками, зимой снова взял верх, человеческая натура победила собачью, серо-белые тропки, протоптанные сворой собак, постепенно слились с окружающей черной землей, и только обращаясь к своей памяти и воображению, можно было различить дорожки, оставшиеся после борьбы за господство.
Отец и дедушка ходили на охоту раз в два дня и каждый раз убивали по одной собаке. Благодаря полезному собачьему мясу отец и дедушка получали нужное количество питательных веществ и калорий и на следующий год весной были полны энергии и сил. Снятые с собак шкуры прибивали на разрушенной стене вокруг деревни, издали они напоминали прекрасные фрески. Весной сорокового года отец внезапно резко вырос на два кулака, и все благодаря жирному собачьему мясу. Псы, питавшиеся замерзшими трупами, нагуляли жир. Всю зиму отец питался собачатиной – можно сказать, это было замаскированным людоедством. Потом отец вырос очень крепким и здоровым и убивал, не моргнув глазом. Связано ли это с тем, что всю ту зиму он, в общем-то, ел человечину?
Разумеется, время от времени они пытались разнообразить свое питание, и тогда дедушка с отцом ходили в низину поохотиться на диких гусей.
Они отправлялись в путь, когда солнце заходило за гору, и прятались среди спутанных увядших гаоляновых стеблей, глядя, как огромное солнце, похожее на приплюснутый кровавый блин, потихоньку опускается за горизонт. Казалось, что по белому льду в низине кто-то разбрызгивал алую кровь. Трупы людей и собак, раньше наполовину скрытые водой, теперь торчали изо льда, мертвые псы, как и мертвые люди, скалили зубы. Набившие животы вороны летели к деревне, размахивая золотисто-красными крыльями. Там на высоких деревьях они свили себе гнезда. В низине мерцали блуждающие фосфорные огоньки – через несколько десятков лет в пасмурный день здесь их будет великое множество, а тогда всего лишь около десятка. С ног до головы одетые в собачьи шкуры мехом наружу, дедушка и отец скорее походили на собак, чем на людей. У отца разыгрался аппетит, и он с жадностью пожирал блины из гаоляновой муки, в которые была завернута собачатина, щедро приправленная крупинками соли. Дедушка велел ему чавкать потише – боялся, как бы их не услышали низко кружившие в небе дикие гуси. Он объяснил, что у гусей очень острый слух, с подветренной стороны они могут услышать за десять ли, а против ветра – за пять. Отец не поверил и продолжил лакомиться блинами с собачатиной, но уже не чавкал. Солнце закатилось, между небом и землей клубился фиолетовый туман, белый лед искрился матовым блеском. В стае было больше сорока гусей, они с громким гоготом реяли в небе, и в этих звуках звучала скорбь. Отец вспомнил свою мать, мою бабушку. Тут он выпустил газы, очень зловонные, и дедушка, прикрывая нос, тихо выругался:
– Ты жри-то поменьше!
Отец улыбнулся:
– Воняю, как псина!
Дедушка ущипнул отца:
– Сейчас я тебе наваляю, негодник мелкий!
Тут гуси полетели над ледяной гладью, вытянув шеи и опустив ноги. Они перестали гоготать, и было слышно, как от трения шуршат перья на крыльях. Дедушка с отцом задержали дыхание, глядя, как сначала сел первый гусь, а потом и вся стая. Они неуклюже ковыляли по льду всего в десяти шагах от того места, где прятались отец с дедушкой. Затем стая сбилась в кучу, а один гусь остался стоять в одиночестве поодаль, задрав голову и выпятив грудь, как часовой на дежурстве. Небо и земля стали золотистыми, как шкурка мандарина, а потом небо приобрело стальной оттенок и, наконец, почернело. Зажглись семь или восемь звездочек. Они мерцали, но на поверхности льда их отблески были не заметны, а стая гусей превратилась в размытое пятно. Тут дедушка раздул тлевшие в закрытом крышкой жестяном ведре сухие гаоляновые стебли, дозорный гусь подал сигнал тревоги, вся стая встрепенулась и взлетела. Все произошло не так, как гласило предание: охотник должен схорониться, потом разжечь огонь, дозорный крикнет, стая проснется, посмотрит, но не увидит никаких движений и продолжит спать, и если повторить так три раза, то птицы решат, что дозорный подает ложные сигналы тревоги, они всем скопом накинутся на него и начнут клевать, а охотник, воспользовавшись неразберихой, может изловить нескольких гусей голыми руками. Возможно, в этом и есть здравый смысл, но на деле все пошло совсем не так. Нельзя исключить, что такое срабатывает пару раз на десять тысяч случаев. Забавная рекомендация, но далеко не столь эффективная, как придуманная отцом техника «выуживания гусей». Вот что отец рассказывал матери в хибарке:
– Краса, мы пойдем выуживать диких гусей. Нужно из иглы сделать рыболовный крючок, нанизать на него кусок вареного собачьего мяса, а сам крючок привязать к длинной леске. Первый гусь проглотит крючок, он у него выйдет из гузки, второй гусь проглотит крючок, и он снова выйдет, потом третий, четвертый, пятый и так далее. Потом надо просто потянуть за жердь, к которой привязана леска, и вот гуси уже на крючке. Как тебе идея?
Мать воскликнула:
– Ты собачатины объелся, вот в голове и помутилось!
Когда стая испуганно взлетела, отец бросился вперед и чуть было не поймал одного гуся за ноги, но не удержал. На следующий день они пошли с винтовкой и довольно быстро пристрелили трех гусей, вернулись, ощипали начисто, выпотрошили и сварили. Когда гуси были готовы, они вчетвером уселись
