К востоку от Эдема - Джон Эрнст Стейнбек
– Я видел Золотоволосого. Он смотрел прямо на меня.
– Тем более следует возблагодарить Господа, что он избавил нас от этого чудовища.
– А что он совершил?
– Его преступления чудовищны, и рассказывать о них не стоит.
– Ни у кого не встречал таких странных глаз. Словно у козы.
– Допивай-ка лучше молоко, а потом я куплю тебе палочку с лентами и длинный серебряный свисток.
– А блестящую коробочку с картинкой?
– Ладно уж, куплю. Пей молоко и больше ничего не клянчи.
Вот какие воспоминания откопал Сэмюэл в покрытом толстым слоем многолетней пыли прошлом.
Акафист, спотыкаясь о камни, преодолевал последний холм, с вершины которого была видна лощина и ранчо Гамильтонов.
«Да, разумеется, все дело в глазах, – подумал Сэмюэл. – Только дважды в жизни я видел такие странные глаза, в которых нет ничего человеческого. А может быть, во всем виноваты ночь и яркая луна на небе? Ну скажите на милость, какая связь между золотоволосым злодеем, повешенным много лет назад, и прелестной хрупкой женщиной, ожидающей ребенка? Нет, Лайза определенно права: безудержная фантазия увлечет меня прямиком в геенну огненную. Надо выбросить эту чушь из головы, а то так и буду искать в этом невинном дитя источник всех зол. Вот так и попадаешь в ловушку, расставленную собственным воображением. А теперь обдумай еще раз все хорошенько и забудь. Может быть, необычен разрез глаз или цвет? Нет, все дело во взгляде, а форма и цвет тут ни при чем. Так что же в ее взгляде зловещего? Разве не может быть такой же взгляд на лике святого? Все, хватит фантазировать, и больше никогда не забивай себе голову подобными глупостями. – Сэмюэл зябко поежился. – Нельзя давать воли черным мыслям», – напоследок решил он.
Дабы искупить вину за непотребные мысли, Сэмюэл дал себе слово всеми силами способствовать созданию райского сада в Салинас-Вэлли.
2
Утром Сэмюэл зашел на кухню и застал там Лайзу, которая с грозным видом расхаживала перед печью, словно загнанный в клетку леопард. Круглые, похожие на спелые яблоки щеки жены горели гневным румянцем. Вьюшка была открыта, и в растопленной печи гудел огонь, разогревая духовку для выпечки хлеба. Белые караваи подходили на противнях в ожидании своего часа. Лайза, как обычно, встала еще до рассвета. Валяться в постели после восхода солнца считалось таким же грехом, как и прогулки после заката, так как в обоих случаях наносился удар по добродетели. Лишь одному человеку на свете разрешалось безнаказанно нежиться на хрустящих отутюженных простынях, когда солнышко уже вовсю светило на небе, а утро приближалось к полудню. Этим счастливцем был младшенький Джо. Из всех детей на ранчо с родителями жили только Том и Джо. Рослый рыжеволосый Том, уже успевший отрастить красивые пышные усы, сидел за столом, предварительно опустив и застегнув рукава рубашки, как того требовали хорошие манеры. Лайза лила из ковшика тесто на раскаленную сковородку, и оладьи разбухали на глазах, словно взбитые подушки, образуя по всей поверхности извергающиеся вулканы, постепенно застывающие в кратеры. Вот тогда Лайза переворачивала их на другую сторону. Готовые оладьи манили аппетитной золотистой корочкой с коричневатыми разводами, наполняя кухню соблазнительным сладким ароматом.
Сэмюэл зашел в дом со двора. Он уже успел умыться, и на лице и бороде поблескивали капельки воды. Прежде чем появиться на кухне, он опустил рукава синей рубашки. В доме миссис Гамильтон не позволялось садиться за стол с закатанными рукавами. Подобное безобразие разоблачало либо полного невежу, либо человека, умышленно пренебрегающего хорошими манерами.
– Матушка, я малость задержался, – начал Сэмюэл, но жена даже не удостоила его взглядом. Лопаточка сновала в ее руках со скоростью бросающейся на несчастную жертву змеи, и горячие оладьи с шипением шлепались белыми боками на сковородку.
– И когда же ты вернулся домой? – поинтересовалась наконец Лайза.
– Ох, очень поздно, часов в одиннадцать. Я не посмотрел, боялся тебя разбудить.
– Меня ты не разбудил, – с мрачным видом заявила Лайза. – Ты, наверное, решил, что рыскать всю ночь невесть где – вполне достойное занятие для приличного человека, а вот Господь Бог думает иначе и поступит с грешником, как он того заслуживает. – Все знали, что Лайза и Господь Бог придерживаются одинаковых убеждений по большинству вопросов. Повернувшись к сыну, она поставила перед ним тарелку, полную горячих хрустящих оладий. – Ну и что делается в поместье Санчеса? – обратилась Лайза к мужу.
Сэмюэл подошел к жене и, наклонившись с высоты своего немалого роста, поцеловал в румяную круглую щечку.
– Доброе утро, матушка. Благослови меня.
– Благослови Господь, – машинально откликнулась Лайза.
Сэмюэл сел за стол и, благословив сына, сообщил:
– Мистер Траск задумал большие перемены. Перестраивает старый дом. Хочет приспособить его для жилья.
Лайза тут же оторвалась от плиты:
– Тот, где годами жили коровы и свиньи?
– Ну, он перестелил полы, заменил оконные рамы. Все новенькое, свежевыкрашенное.
– Свинячий дух ничем не истребить, – не допускающим возражений тоном заявила Лайза. – Эту вонь не вывести ни водой, ни краской.
– Матушка, но я же заходил внутрь, осмотрел весь дом и ничего не почувствовал, кроме запаха свежей краски.
– А когда краска высохнет, снова будет пахнуть свиньями, – настаивала Лайза.
– Он разбил сад, провел по нему ручей и подготовил место для цветника. Собирается выращивать розы и прочие цветы. Некоторые кустарники выписал из Бостона.
– И как только Господь допускает подобные безумства, – с суровым видом заявила Лайза. – Я тоже люблю розы, но чтобы вот так
