Ледяные объятия - Мэри Элизабет Брэддон
– В ней, конечно, – прервал его Скегг. – Да ведь Мария об том не знает.
Мистер Баском вернулся к книгам, и о сироте из Ярмута не вспоминал, пока однажды утром, к своему почти испугу, не обнаружил у себя в кабинете незнакомую девушку в опрятном черном хлопчатобумажном платье с белой отделкой. Девушка смахивала пыль с увесистых томов, что целыми стопками высились на просторном письменном столе, причем делала это с таким вдумчивым старанием, что у мистера Баскома не возникло даже секундного порыва отчитать ее за такую вольность. Старая миссис Скегг чуралась этого занятия, объясняя свой отказ смиренным невмешательством в хозяйский образ жизни. Как результат, одной из составляющих этого образа жизни стало вдыхание хозяином изрядных порций книжной пыли.
Новая служанка была хрупкого, очень изящного сложения, личико имела бледненькое, черты востренькие, вроде тех, которые встретишь на старинных портретах; ее льняные волосы, заплетенные в косу, прикрывал свежий муслиновый чепчик. Кожа была чистая и очень белая, глаза бледно-голубые. Никогда еще Майкл Баском не встречал таких светлых глаз у человеческого существа; впрочем, кротость и незлобивость взора сглаживали впечатление, производимое этим безжизненным оттенком.
– Вы не против, сэр, что я смахиваю пыль с ваших книг? – осведомилась девушка, сделав книксен.
Она произносила слова четко, что весьма понравилось Майклу Баскому.
– Я не противник чистоты при условии, что наводящий ее не путает мои книги и бумаги. Если вам нужно взять со стола какой-нибудь том, потрудитесь положить его точно на прежнее место. Вот и все, чего я требую.
– Я буду очень внимательна, сэр.
– Когда вы здесь появились?
– Только сегодня утром, сэр.
Ученый муж уселся за стол, а девушка исчезла – беззвучно, как цветок, перенесенный через порог порывом ветра. Майкл Баском не без любопытства посмотрел ей вслед. Молодые особы крайне редко встречались ему, ведь, поглощенный науками, он вел жизнь почти отшельническую. Девушка заинтересовала его, как могло бы заинтересовать существо, принадлежащее к неизученному виду. Что за точеная фигурка; кожа, можно сказать, прозрачная, а какие нежные звуки срываются с этих розовых, подобным лепесткам, уст! Без сомнения, она очень недурна, эта помощница кухарки! Жаль, что в суетном мире для нее не нашлось лучшего занятия, чем скрести горшки да сковороды.
А затем мистер Баском погрузился в описание ископаемых останков и больше уже не думал о бледненькой служанке. Не встречалась она ему и в кабинете. Вероятно, она прибирала здесь рано утром, еще до того, как ученый муж садился завтракать.
Мария прожила в доме неделю, когда мистер Баском вновь увидел ее в холле – и был потрясен переменой, которая постигла ее наружность.
Девичьи уста больше не напоминали цветом розовый бутон, в бледно-голубых глазах застыл ужас, а под глазами залегли темные тени, словно ее мучила бессонница либо ночные кошмары.
Взгляд Марии, выражение коего не поддавалось определению, до того встревожил Майкла Баскома, что он, в ком природную сдержанность усилили привычки, позволил себе высунуться из скорлупы – то есть взялся расспрашивать девушку.
– Я уверен: что-то за этим стоит, – произнес он. – Что же?
– Ничего, сэр, – отвечала Мария после заминки (вопрос как будто дополнительно напугал ее). – Право же, ничего – то есть ничего, на что вам не зазорно было бы обратить внимание.
– Ерунда. Думаете, если я живу книгами, у меня уж и сочувствия к ближнему возникнуть не может? Расскажите, что стряслось, дитя. Вы скорбите по отцу, которого недавно потеряли, не так ли?
– Нет, сэр, дело не в этом. Скорби по отцу мне никогда не избыть; это горе останется со мной на всю жизнь.
– Значит, есть другая причина? – заговорил Майкл, проявляя нетерпение. – Я вижу: вам здесь плохо. Черная работа не для вас. Я так и думал.
– Прошу вас, сэр, не надо так думать! – воскликнула Мария с неподдельной искренностью. – Я рада работе – рада быть полезной, только…
Она снова замялась и вовсе замолчала; слезы медленно катились из глаз, полных отчаяния, несмотря на то что Мария всеми силами старалась взять себя в руки.
– Что «только»? – вспылил Майкл. – Ишь вы какая скрытная, просто ходячая загадка. Отвечайте, что вы имеете в виду; я вам приказываю.
– Я… я знаю, это очень глупо, сэр. Дело в том, что моя комната наводит на меня ужас.
– Ужас? Почему?
– Должна ли я сказать всю правду? Обещаете ли вы, что не рассердитесь?
– Не рассержусь, если вы будете говорить прямо; пока что вы меня провоцируете своими заминками и умолчаниями.
– Пожалуйста, сэр, не рассказывайте миссис Скегг того, что я вам поведаю. Она выбранит меня, а то и вовсе прогонит.
– Миссис Скегг не выбранит вас. Я слушаю, дитя.
– Вы, может, и не входили в комнату, где я ночую, сэр: это большая комната в дальнем крыле, окном на море. Мне видна темная линия воды, и я, случается, задаюсь вопросом, а не на это ли самое море я глядела, когда жила в Ярмуте. Там очень одиноко, сэр, под самой крышей дома. Мистер и миссис Скегг спят в комнатке, смежной с кухней, как вам известно, сэр, и я совсем, совсем одна там, наверху.
– Скегг говорил мне, Мария, что вас воспитывали с расчетом на более завидное положение в жизни. По моему разумению, имея такое преимущество перед людьми одного с вами сословия, вы должны быть выше глупых фантазий, порождаемых уединенными комнатами.
– Прошу вас, сэр, не считать, будто всему виной мое образование. Отец так старался ради меня, не жалел денег на то, чтобы я постигла все науки, о каких дочь торговца может только мечтать. Притом он был глубоко религиозным человеком, сэр. Он не верил… – Мария помедлила, подавляя дрожь. – Не верил, будто души покойников приходили к живым с тех пор, как закончилась эпоха чудес, когда Саулу явился призрак Самуила[58]. Отец никогда не внушал мне подобных глупых идей, сэр. Я и не думала бояться, когда впервые легла спать в этой огромной одинокой комнате под крышей.
– Допустим; и что же дальше?
– Уже в первую ночь, – продолжала девушка, делая судорожные вдохи, – я во сне почувствовала, что на грудь мне давит какая-то тяжесть. Это не был ночной кошмар; это было ощущение, будто меня преследует беда, идет за мной, пока я сплю. А когда рассвело – сейчас светает в седьмом часу, – я резко пробудилась. Лоб мой холодила ледяная испарина. Я знала: в комнате находится нечто ужасное.
– Нечто ужасное? Какого рода? Вы видели что-то конкретное?
– Почти ничего, сэр, но кровь в моих жилах застыла, когда я поняла, что именно ОНО меня
