Отцы - Бредель Вилли

— Сматывайся, старик! — крикнул кто-то возле Хардекопфа. — Тебя по бороде опознают.

«Вздор какой», — подумал Хардекопф и стал протискиваться сквозь возбужденную, кричащую толпу к задержанному товарищу. В ту же минуту кто-то изо всех сил ударил одного из полицейских, державших Менгерса, тот пошатнулся и грохнулся на мостовую. Менгерс вырвался и ударил второго полицейского. Раздались пронзительные свистки. С Баумваля бежал целый отряд шуцманов; они оттеснили рабочих с моста к парапету набережной и там их окружили. Хардекопф смотрел только на Менгерса, у которого лицо было в крови, а рукава куртки висели клочьями.

— Беги, Фите! — шепотом бросил Хардекопф; ему наконец удалось пробиться к Менгерсу.

Тот с удивлением поднял на него глаза и улыбнулся.

— Куда, Ян?

Хардекопф указал на реку.

— В воду?

— В один из баркасов.

Менгерс посмотрел вниз, пригнулся и пополз. Еще мгновенье — и Хардекопф увидел, как он вскочил в один из маленьких баркасов.

Все, кого удалось согнать и окружить на набережной, были арестованы и отведены в Баумвальский полицейский участок. Допрашивали поодиночке. Искали смуглолицего человека с черными усами. Почти все арестованные знали Фрица Менгерса, но полиции так и не удалось установить его имя. Обер-вахтмейстер допытывался, кто ударил полицейского. Многие из арестованных были очевидцами этой сцены, и «виновный» стоял среди них. Но и этого полиция не узнала. Арестованных держали до позднего вечера. Затем стали по одному выпускать. Около одиннадцати часов Иоганн Хардекопф с гордо поднятой головой вышел из ворот участка; он весело рассмеялся, увидев среди ожидавших на улице женщин свою Паулину.

6

Уже пора было запирать лавку, и Карл Брентен считал дневную выручку, когда вошел нежданный клиент, его зять Хинрих Вильмерс. Улыбаясь, подал он руку Брентену:

— Здравствуй, Карл!

Брентен, сам не зная почему, залился краской, пожал протянутую руку и ответил:

— Здравствуй, Хинрих… Давненько не видались!

— Иду это я случайно по Валентинскампу, вижу в окне великолепную ручной свертки «суматру», а на вывеске твое имя. Тут уж я, само собой, не устоял. У тебя собственное дело? Очень рад. Как семья? А ты сам?

— Благодарю, неплохо.

— Вот обрадуется Мими, когда узнает о нашей встрече. Ты превосходно выглядишь, Карл.

Карл Брентен оглядел зятя, которого не встречал уже много лет: статный, элегантный мужчина. А какой холеный! Все на нем добротное, дорогое: и светлый костюм, и серая велюровая шляпа, и легкое осеннее пальто, и черный в белую полоску галстук с жемчужной булавкой. Во всем чувствуется зажиточный буржуа. «Этот выбился в люди — ни дать ни взять тайный советник», — подумал Карл. Вслух он сказал:

— Да и ты превосходно выглядишь, Хинрих: по-видимому, тебе неплохо живется!

— Да, не сглазить бы, — тьфу, тьфу, тьфу! — отозвался Вильмерс и с улыбкой трижды стукнул по прилавку. — У нас также кое-какие перемены. И мы расширяемся.

«И мы», — мысленно повторил Карл Брентен.

— Гильда вышла замуж, Лизхен вот-вот выскочит. Обе расцвели, ты бы их и не узнал.

— Удачное замужество? — спросил Брентен, чтобы что-нибудь спросить. По существу ему было совершенно безразлично, как и за кого его племянницы выходят замуж.

— Очень удачное, — и Хинрих Вильмерс напыжился. — Муж Гильды — директор банка. Один из директоров Дрезденского банка. А Лизхен помолвлена с сыном судовладельца. На рождество сыграем свадьбу. Да, дочки наши счастливо устроились.

В душе Карла Брентена поднялась горечь старых обид. Наступила неприятная пауза. Каждый ждал, чтобы заговорил другой. Вильмерс, не выдержав тягостного молчания, рассказал, что он только что бродил по порту и не может опомниться от того, что там увидел. Доки и эллинги — точно вымерли. Не слышно веселого стука молотков. Ни одна труба не дымит. Гигантские верфи опустели. Зато возле порта всюду группы болтающихся без дела рабочих. Облокотясь на парапет набережной, они глазеют на бездействующие верфи и сплевывают в Эльбу табачную жвачку. Полицейских, на которых возложена задача охранять порядок, подымают на смех.

— Ну и времена… — жаловался он, покачивая головой и с наслаждением пуская кольца сигарного дыма.

Брентен молча смотрел на него недобрым взглядом.

— Седьмую неделю бастуют. Колоссальный ущерб для города.

Вильмерс назвал цифру понесенных городом убытков. Он это знает от своего зятя. Жаль налогоплательщиков: ведь расплачиваться за все это безобразие придется им. И он снова заныл:

— Страшная картина, когда вся деловая жизнь парализована, доки заброшены, суда стоят у причалов и не могут взять груза. Возможно, что безумие это перекинется и на другие предприятия. Уверяю тебя, Карл, из-за эгоизма рабочих станет вся торговля. Ты понимаешь, как ликуют дельцы Антверпена и Роттердама? Какую выгоду извлечет из этих событий Лондон?..

Карл Брентен резко его оборвал. Рассуждения зятя об эгоизме рабочих показались ему верхом бесстыдства, взорвали его: он и без того с трудом сохранял самообладание.

— Что ж ты думаешь, — запальчиво крикнул он зятю, — рабочие бастуют ради собственного удовольствия? Неужели ты настолько лишен воображения, что не можешь себе представить, как тяжко им живется? А вечные придирки, непрерывное ухудшение условий труда, алчность судовладельцев?! Я считаю по меньшей мере бестактным говорить об эгоизме рабочих. Стало быть, эгоистичны, по-твоему, именно рабочие? Замечательно! Хватает же совести у вашего брата!

Хинрих Вильмерс в ответ на это словоизвержение молчал, искоса, уголком глаза поглядывая на Брентена. «Все тот же Карл», — думал он, медленно пуская кольца дыма. И, будто он ни слова не проронил о стачке и Брентен ни словом не возразил ему, Вильмерс медленно огляделся и сказал:

— А у тебя здесь очень мило. Обожаю эти маленькие табачные магазинчики. Да, вот что: отпусти-ка мне ящик «суматры». Сотню, что ли? Ведь они хороши? Легкие?

— Самый ходовой товар, — ответил Брентен, тоже меняя тему и немало радуясь тому, что обрезал уважаемого зятя и напрямик сказал ему всю правду. — Не только оберточный лист светлый, вся она из лучших табаков. — Он взял ящик с полки и, проведя ногтем большого пальца по бандероли, открыл его. — Все как на подбор. И понюхай-ка: импортный товар, высшего качества.

— На вид хороши. Если на вкус не хуже, я твой постоянный клиент, Карл.

Брентен завернул коробку в коричневую бумагу, а Вильмерс достал бумажник.

— Мими часто вспоминает о тебе. «Это все чистое недоразумение», — говорит она… Сколько я тебе должен?

— Арифметика простая, — сказал Брентен, — десять пфеннигов штука, значит — десять марок за все!

— Вышло как-то очень странно, что ты тогда вдруг отдалился от нас, Карл. Мы и теперь еще не знаем — может, мы тебя чем-нибудь обидели… В чем, собственно говоря, дело? Да, кстати, при оптовых покупках разве скидки не полагается? — Вильмерс приторно улыбнулся.

— Оптовая покупка? Сотня сигар? Дорогой Хинрих, об оптовых покупках можно говорить, лишь начиная с тысячи. — И Брентен прибавил не без хвастовства: — Сотнями я продаю сплошь и рядом.

— А скидка на родство? — настаивал Вильмерс.

«Жалкий сквалыга», — подумал Брентен и ответил:

— Ты что, смеешься? О такой скидке я что-то не слыхивал…

— Нет? — воскликнул Вильмерс и с наигранным удивлением добавил: — А я всегда считал, что это само собой разумеется. Правда, наши родственники не придерживаются таких взглядов.

— Ну, раз так, в ближайшем будущем обязательно сниму квартиру в твоем доме, то-то будет дешевка!

Хинрих Вильмерс с минуту помолчал, потом рассмеялся и сказал:

— Почту за честь. — Он запустил руку в открытый ящик, стоявший на стойке, и вынул сигару. Обрезая кончик и зажигая ее, он сказал как бы мимоходом: — Но тебе пришлось бы сначала выбрать район, — у меня дома в Эйльбеке, Бармбеке и Эпендорфе.

— Здорово же ты пошел в гору! — удивленно воскликнул Карл Брентен. У него даже дух захватило: этого он никак не ожидал.