Подземные. Жив - Джек Керуак
Прокатили мы по всем тем людным улочкам Нью-Джерси, да опять на дорогу выехали, и тута глядь – знак, а на нем грится «Юг» и стрелочка показывает в аккурат налево, а стрелочка «Запад» прям дальше тычет, и мы прям дальше по этой стрелочке и поехали на самый Запад. Стемнело, а вокруг глушь сельская, а скоро и горки начались.
За сколько-то часов добрались мы до Пенсильвании, куда дядька тот и ехал, а за пять доехали до Гаррисберга, Пенсильвании, где он жил. Часть дороги я проспал. А дожжь все шел да шел. В кабине тепло было и удобно, и вообще хорошее начало у нас с Дылдой вышло. Он сказал, что не так далеко от Шилы мы и отстаем.
В Гаррисберге в полночь дядька сказал, что могет нам времени сберечь и высадит нас за городом на развилке, да показал нам ее, када мимо проезжали, – одинокая такая дожжевая развилка, я аж слюнями чуть не подавился, до тово темно тама, тока дядька сказал, что все равно нас довезет, чтобы уж наверняка направились в Питтсбург да на запад, и еще грит, что знает другие напрямки через город. Хорошо это для нас было, напрямки эти. Гаррисберг весь в огоньках такой, под дожжем тама нимбы везде, а на вид так тихий да угрюмый. Большие серые мосты тама, да река Саскуэханна под ними, а на главной улице в городке все ждут в полночь ахтобусов.
Мы с Дылдой выпрыгнули из кабины на красном светофоре, и дядька нам еще разок наставленья все повторил, а Дылда весь радый насказал ему спасиб, а потом мы назад уже ногами и отправились, поперек городка наискось к другому большаку, и надежд у нас было выше крыши.
– Хорошая это ездка была, – грит Дылда, – и я б один ее себе не спроворил. Тебе все сочувствуют, раз ты такой маленький, и до Побережья мы шустро доберемся. Жив, ты моя детка на удачу. Ну, пошли уж, папашка.
Дома в Гаррисберге шибко старые, аж со времен Джорджа Вашингтона, Дылда грит. В одной части города сплошь старый кирпич, а трубья на них кривые все да по виду все они древние, тока все чистенькие такие. Дылда грит, город такой старый, птушта на великой старой реке стоит.
– Ты небось про Саскуэханну и не слыхал-то ничего, про Дэниэла Буна18 да Бенджамина Франклина, про французские да итальянские войны? В те времена все тут были, и понаехали с Нью-Йорка, откуда сами мы, с ручными тележками да волами через те горки, по которым грузач кряхтел, под дождем да в непогодь, страдали да помирали по пути, лишь бы сюда добраться. То было начало большой долгой натуги до Калифорнии, и ты ж теперь помнишь, сколько мы сюда грузовиком ехали, – а теперь прикинь, сколько было б на воловьей упряжке, а потом уж мне расскажешь, как мы до Сан-Франциско доберемся, про вола-то. А я у тебя еще разок спрошу, когда через лоханку в Невадье переедем. В Невадье у них лоханка есть, которая целый океан выпила и с тех пор сухая стоит, у нее края замерить – так целый месяц уйдет. И никто над лоханкой этой зубы себе не чистит. Ничего-то ты еще не видал в жизни, мальчонка.
Ну, мы еще в Саскуэханне-то сами, а в Невадью нам уже не терпится, поэтому Дылда и грит: мы счас съедим Горячую Собаку Номер Два да Горячую Собаку Номер Три, а то и Четыре. Зашли мы в едальню да и съели их, а сбоку нам фасоли с катчупом еще поставили и кофию обоим налили. Дылда грит, мне надоть кофий научиться пить, чтоб снутри греться на дороге. Деньги он посчитал, грит осталось у нас $46.80, да в чемодан залез, чтоб больше одежи на себя напялить, коли дожжь сильней пойдет. Грит, надеется, что скоро мы себе еще попутку словим, чтоб мне опять спать, да что проснусь я в следующий раз в Питтсбурге, а оттуда мы прям вперед двинемся, а спать уж не будем.
– Впереди солнце сияет в Иллиное да Миссури, я точно знаю, – грит.
Ну, тишком-бочком, да опять в ночь мы сунулись, а Дылда еще две пачки курева себе купил, отчево осталось у нас $46.40, и пошли мы на окраину города. Публика на нас поглядвала косо да не понимала, что это мы такое затеяли. Ну, жись есть жись. «Человеку надо жить да добираться, куда надо», – Дылда про такое всегда грил.
– Жизнь – чихнуть, фьють – и в путь, – грит. Тута машина катит, дядька с работы домой едет, а Дылде все едино – руку выставил, да как свистанет меж зубов пронзитьно, а как увидал, что дядька не остановится, так и ногу выставил, штанину на ней задрал да грит: – Смилуйтесь над бедненькой девчоночкой на дороге. – Такая умора мне, как он дурака валял везде, где ехал.
Холодина кругом, да промозгло так, а нам просто загляденье красота, кабутто мы с ним дома. То и дело я тревожился, как мы себе постель с домом в Калифорне найдем, да про Шилу тревожился, да вдруг устану я сильней, чем нынче, да больше отсырею в таком месте, где темнотищи больше, чем тута, да тока с тем, как Дылда дальше двигался, я и забыл про все.
– Только так и можно жить, – грит Дылда, – просто не помирай. У-ю-юй, иногда и мне хоть ложись да мри, только мне теперь выждать как можно дольше охота. Коль скоро еще наваливаешь, Господи, не боюсь я, что пальцы-то подзамерзнут, лишь бы нога целиком не сломалась. Господи, денег никаких ты мне не дал, но дал мне право жаловаться. Ухуу! Жалуйся подольше на левую руку, так правая отвалится. Ну, у меня-то моя малышка есть. Я еще немного подержусь, погляжу, как Калифорня нынче смотрится да в себе самом поосмотрюсь, на спор. Я, Господи, только пинаться-то и могу – сюда пинаться, туда пинаться, а то и как следует пну. Ты за мальчонкой-то своим приглядывай, Господи. – Дылда всегда с Господом так грил. Мы друг дружку хорошенько узнали и с собой самими могли када
