Сливовый календарь любви - Тамэнага Сюнсуй
О-Тё. Вот, оказывается, в чем дело! Кто бы мог подумать!.. А я-то занялась разговорами и забыла дать вам лекарство! Ойран, можно в эту чашку налить? (Наливает лекарство и ставит перед Коноито.) Ах, ойран, вот вы сейчас сказали, что собираетесь пойти к Кихэю и что будете сидеть у него, пока не добьетесь своего. Но мне так будет тяжело, если вы от нас уйдете! Пожалуйста, не делайте этого, останьтесь здесь, со мной! Пожалейте меня! Мне страшно, что вы вдруг покинете дом…
Из глаз ее катятся слезы. Если бы родители ее были живы, разве стала бы она упрашивать женщину, которая, по существу, ей служит? А ойран сочувствует О-Тё, понимая, как горько оказаться в юные годы сиротой. У самой Коноито тоже глаза полны слез.
Коноито. Мне и правда жаль тебя. В прежние времена, когда хозяин с хозяйкой были живы, такого и представить нельзя было, чтобы ты, как простая служанка, в фартуке, разносила гейшам снадобья! При виде этого у меня слезы наворачиваются…
Коноито в порыве чувств привлекает О-Тё к себе, обнимает ее и горько плачет. Эти слезы искренни, и они говорят о добром сердце гейши.
Сам автор, когда писал эти строки – а было это в начале месяца хризантем[19], седьмого дня, уже за полночь, – услышал первую в этом году перекличку диких гусей на перелете. Он сложил такие строки:
О, ты нежна была…
К твоему изголовью
И нынче помыслы мои летят.
Пусть вестовым мне дикий гусь послужит,
Ведь стая первая сегодня поднялась.
Но оставим это…
А О-Тё тем временем от ласковых слов Коноито расплакалась в голос. Она вся сотрясается от рыданий. Наконец, подняв лицо, она произносит следующее.
О-Тё. Ах, ойран, когда вы так со мной разговариваете, мне кажется, что матушка опять со мной. Мне ведь так одиноко!
К коленям Коноито прильнула совсем еще девочка: узенькие плечи, и даже кимоно с боков ушито, как у ребенка… Она и сердцем-то дитя, думает ойран, и охватившее ее чувство жалости становится еще острее.
Коноито. Ну почему именно мне суждено вас опекать? Да еще не одну, а двоих!
О-Тё. Двоих?
Коноито. А… Ну, я имела в виду тебя и молодого хозяина… (Она вышла-таки из затруднительного положения! Смахивает слезы.) А что там нынче внизу? В каком он настроении? (Это она про управляющего Кихэя.)
О-Тё. Я совершенно измучилась. Слушать то, что он мне говорит, противно, а если я его не слушаю, он с утра до вечера досаждает придирками. Ну что же мне делать? А теперь еще брат пропал… (Братом она называет Тандзиро. В глубине души она думает о нем как о женихе, но из чувства стыдливости зовет старшим братом, ведь они вместе росли.) Где он, что с ним? Он и не знает, как мне здесь тяжело, как я страдаю… (Для О-Тё нет иного способа унять душевную боль, кроме как дать волю слезам.)
Коноито. Ну-ну, успокойся, мы что-нибудь придумаем. (Понижает голос.) У тебя еще есть возможность ускользнуть отсюда! Но надо отказаться от этой скорбной мины. Пусть все думают, что ты весела и довольна. Возьми себя в руки! Скоро уже хозяйки гостиных пойдут из купальни наверх, пора теперь тебе идти.
О-Тё. Да, хорошо. Пойду вниз.
О-Тё выходит в прихожую. Из коридора доносятся шаги. На пороге появляется девочка по имени Сигэри. Она пока еще только ученица гейши кабуро.
Сигэри. Ах, госпожа О-Тё, вас как раз внизу зовут! Бегите скорее по черной лестнице! Наш-то так распалился, что страх смотреть. Вас призывает! Бывают же такие зловредные люди… У-у, противная образина!
Коноито. Сигэри, что за выражения! Иди, О-Тё, спускайся скорее! Бояться тебе нечего.
Несмотря на ее слова, О-Тё трепещет от страха перед Кихэем, своим собственным управляющим и, по существу, слугой. Ее робость так трогательна, что даже стороннему наблюдателю стало бы жаль ее.
Коноито. Сигэри, сходи вместе с ней! А то он опять на нее накинется.
О-Тё. Ойран, если он будет ругать меня, спуститесь, пожалуйста! (Голос ее дрожит, она готова расплакаться.)
Коноито. Бедная милая девочка! И Ёнэхати, и это дитя… Ради них берешь на себя столько хлопот! И почему это суждено именно мне?
Так говорит она сама себе и глубоко вздыхает. Как раз в этот момент сёдзи раздвигаются и появляется гейша бансин, помощница ойран.
Бансин. Что-то вы долго, уже и вода остыла…
Коноито (лукаво улыбается). Ничего, в самый раз! А ты, когда шла сюда, не слышала внизу шума?
Бансин. Нет, не слышала.
Тут как раз вбегает Сигэри.
Сигэри. Ойран, он опять к ней придирается! Спуститесь, пожалуйста, скорее вниз.
Коноито. Ну беда! (Надевает сандалии и выходит в коридор.)
Бансин. Опять выручать госпожу О-Тё? Жалеете вы ее! С ней хлопот не оберешься…
Коноито. И все же постараюсь помочь чем смогу.
Коноито уходит, а гейша бансин принимается расчесывать волосы после бани.
Бансин. Сигэри, дай-ка перечень блюд на сегодня! А потом возьми письмо для господина Тобэя. Оно уже написано, отнесешь в чайную «Томохэя». Да, если придет книгоноша из читальни «Касивая», что в Канасуги, вели ему принести последний выпуск «Истории старца» и продолжение «Реки Тамагава»[20]. Отправляйся сейчас же, чтобы успеть к приходу ойран. (Достает чайные принадлежности и заваривает чай.)
В этой повести автор главным образом стремился изобразить переживания Ёнэхати, О-Тё и других героинь, а отнюдь не обычаи веселых кварталов. Автор никогда не был завсегдатаем подобных мест. По мере необходимости он лишь вскользь упоминает о некоторых особенностях тамошнего быта. Это ни в коей мере не может послужить поводом для нареканий, подобных тем, какие выпали на долю книжек «сярэбон».
И наконец, замечу попутно следующее. Глядя на описанные выше несчастья и горести О-Тё, цените же ваших родителей и никогда не пренебрегайте их наставлениями! Разве одна только О-Тё оказалась в таком положении? Иные еще более, чем она, испытали на себе чужое злонравие, подвергаясь постыдным унижениям из-за того, что рано покинули их отец с матерью. Так не следует ли, пока родители ваши с вами, в этом мире, дорожить родительской опекой превыше всех земных сокровищ?
За суетностью дней
Случалось больно ранить
Того, кого теперь со мною нет.
