Укридж. Любовь на фоне кур - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
Следующее утро занялось светлое и ясное, и пока мы мчались назад в Лондон, солнце ласково улыбалось нам в окно нашего купе третьего класса. Но оно не вызвало ответной улыбки на лице Укриджа. Он сидел в своем углу, грозно хмурясь на проносящиеся за окном зеленые луга. Казалось, он нисколько не радовался тому, что его тюремная жизнь закончилась, и он не принес мне благодарности за быстроту и сообразительность, с какой я добился его освобождения.
Указанное освобождение обеспечила пятишиллинговая телеграмма Чокнутому Коуту. Вскоре после завтрака Укридж пришел в мой отель вольным человеком и сообщил, что Чокнутый протелеграфировал редбриджской полиции инструкции отодвинуть засовы темницы. Но свободу Укридж считал мелочью в сравнении с нанесенными ему оскорблениями. И теперь, сидя в поезде, он мыслил, мыслил.
Я не удивился, что едва поезд доставил нас на Паддингтонский вокзал, Укридж немедленно погрузился в такси и потребовал от шофера без промедления доставить его по адресу Чокнутого Коута.
Сам я, хотя из сострадания умолчал об этом, был всецело на стороне Коута. Если Укридж вздумал лямзить автомобили своих друзей без единого слова объяснения, то, на мой взгляд, проделывал он это на свой страх и риск. Я не понимал, как можно требовать от Чокнутого Коута, чтобы он телепатически узнал, что его исчезнувший «винчестер-мерфи» находится в руках старого школьного товарища. Однако Укридж, судя по его каменному взгляду и крепко сжатым губам, не говоря уж о том, что его воротничок спрыгнул с запонки, а он и не подумал водворить его на место, рассудил иначе. В такси он предавался мрачным раздумьям, а когда мы достигли места назначения и были препровождены в роскошную гостиную Чокнутого, он испустил один долгий глубокий вздох, как боксер, услышавший, что гонг возвестил начало первого раунда.
Чокнутый выпорхнул из смежной комнаты в пижаме и цветастом халате. Все говорило о том, что он из тех, кто поздно встает от сна.
– А, вот и ты! – сказал он радостно. – Послушай, старина, я жутко рад, что все в порядке.
– В порядке! – Укридж издал выстраданное фырканье. Его грудь надулась под макинтошем. – В порядке!
– Мне жутко жаль, что случилось такое неприятное недоразумение.
Укридж секунду не мог найти слов.
– Ты знаешь, что я провел ночь на мерзкой дощатой кровати?
– Да неужели? Подумать только!
– Ты знаешь, что сегодня утром меня умыли представители власти?
– Да не может быть!
– А ты говоришь: все в порядке!
Он явно достиг точки, с которой намеревался произнести длинную речь, рассчитанную на то, чтобы привести душу Чокнутого в отчаяние: он поднял стиснутый кулак, страстно им потряс и раза два сглотнул. Но прежде чем он разразился сокрушительной филиппикой, которую, несомненно, стоило бы послушать, гостеприимный хозяин опередил его.
– Не вижу, как я могу быть в этом виноват, – вслух проблеял Чокнутый Коут то, что я думал про себя.
– Ты не видишь, как ты можешь быть виноват в этом! – прогремел Укридж.
– Послушай, старина, – сказал я, проливая масло на бушующие воды. – Мне не хотелось говорить этого раньше, поскольку ты как будто был не в настроении для такого разговора. Но что еще мог сделать бедный типус? Ты забрал его авто без слова объяснения…
– Что-о?
– …и он, естественно, подумал, что оно украдено, и по полицейским участкам было разослано указание задержать того, кто в нем окажется. Собственно, обратиться в полицию ему посоветовал я.
Укридж смотрел на Чокнутого тусклым взором.
– Без слова объяснения! – повторил он. – А как насчет моего письма, длинного, тщательно написанного письма, которое я тебе послал со всеми объяснениями?
– Письма?
– Вот именно!
– Я никакого письма не получал.
Укридж рассмеялся злобным смехом.
– Думаешь сделать вид, что оно потерялось на почте, э? Натянуто, и очень натянуто. Я уверен, что письмо было отправлено. Я помню, как положил его в карман с этой целью. А теперь его там нет, а я не снимал этого костюма с тех пор, как уехал из Лондона. Сам посмотри. Вот все содержимое моего…
Его голос замер, и он уставился на конверт в своих пальцах. Наступило долгое молчание. Челюсть Укриджа медленно поехала вниз.
– Как, черт подери, это могло случиться? – пробормотал он.
Должен сказать, что Чокнутый Коут в эту трудную минуту проявил достойное великодушие, на которое я бы способен не был. Он только сочувственно кивнул.
– Вот и со мной всегда так, – сказал он. – Вечно забываю опускать письма. Ну, теперь все объяснилось, так выпьем, старина, и выкинем из головы.
Блеск в глазах Укриджа сказал, что это предложение ему по вкусу, но потрепанные остатки совести помешали ему тут же оставить эту тему вопреки настояниям гостеприимного хозяина.
– Но провалиться мне, Чокнутый, старый конь, – забормотал он, – я… черт, не знаю, что и сказать… То есть…
Чокнутый Коут возился в буфете, подбирая ингредиенты для дружеской пирушки.
– Ни слова больше, старина, ни слова! – взмолился он. – Такое может случиться с каждым. И правду сказать, мне это пошло на пользу. Обернулось чертовской удачей. Видишь ли, послужило своего рода знамением. В третьем заезде в Кемптон-парке на следующий день после пропажи авто участвовал Украденный Товар, абсолютный аутсайдер, и почему-то мне показалось, что все произошло не зря. Я поставил тридцать фунтов при ставке двадцать пять к одному. Все, кто стоял вокруг, покатились со смеху, когда увидели, что я ставлю на этого бедного, запального с виду одра, и, черт подери, он пришел к финишу первым, ну просто играючи! А я выиграл солидненькую сумму!
Мы наперебой поздравили его с этим счастливым концом. А Укридж так с особым восторгом.
– Да, – сказал Чокнутый Коут, – я выиграл семьсот пятьдесят фунтов. Как пальцами щелкнул! Ставку я сделал у этого нового типчика, про которого ты мне говорил на нашем банкете, старина, – у этого типуса Айзека. Это его совсем разорило, так что ему пришлось закрыть лавочку. И пока он уплатил мне только шестьсот фунтов, но он говорит, что у него есть какой-то там пассивный компаньон,
