Приключения капитана Гаттераса (litres) - Жюль Верн
У печи постоянно стоялъ часовой, поддерживавшій въ ней горѣніе. Не слѣдовало допускать, чтобы огонь погасалъ: какъ скоро онъ ослабѣвалъ, стужа проникала въ комнату, стѣны покрывались льдомъ, и сырыя испаренія, мгновенно сгущаясь, осаждались снѣгомъ на злополучныхъ обитателяхъ брига.
Среди такихъ, невыразимыхъ страданій наступило, наконецъ, 8-е число декабря; утромъ, по своему обыкновенію, докторъ отправился взглянуть на термометръ, находившійся на палубѣ, и нашелъ, что ртуть въ чашечкѣ инструмента замерзла.
– Сорокъ четыре градуса ниже точки замерзанія! – ужаснулся докторъ.
Въ этотъ день въ печь бросили послѣднюю горсть угля.
XXVII. Рождественскіе морозы
Наступила минута отчаянія. Мысль о смерти, о смерти отъ холода, предстала во всемъ своемъ ужасѣ; послѣдняя горсть угля горѣла съ зловѣщимъ трескомъ; огонь готовъ былъ потухнуть, температура въ помѣщеніи значительно понизилась. Джонсонъ отправился за новымъ топливомъ, доставленнымъ морскими животными, наполнилъ имъ печь, прибавилъ пакли, смѣшанной съ замерзшимъ жиромъ, и такимъ образомъ возстановилъ въ комнатѣ достаточную степень тепла. Запахъ сала былъ невыносимъ; но какимъ же образомъ избѣжать его? Самъ Джонсонъ сознавалъ, что новое топливо оставляетъ желать многаго и не имѣло бы успѣха въ домахъ жителей Ливерпуля.
– Однакожъ,– сказалъ онъ,– этотъ непріятный запахъ можетъ имѣть благіе результаты.
– Какіе именно? – спросилъ плотникъ.
– Онъ приманитъ медвѣдей, вообще очень падкихъ до подобнаго рода запаховъ.
– A зачѣмъ намъ медвѣди? – спросилъ Бэлль.
– На тюленей разсчитывать нечего,– отвѣтилъ Джонсонъ. – Они скрылись, и, притомъ, на долго, и если съ своей стороны и медвѣди не доставятъ намъ топлива, то я не знаю, что станется съ нами.
– Да, Джонсонъ; наша участь далеко не обезпечена… наше положеніе ужасно. И если намъ не удастся запастись такимъ топливомъ… то не знаю, въ какому средству…
– Одно только еще средство и остается!..
– Только одно? – спросилъ Бэлль.
– Да, Бэлль, въ крайнемъ случаѣ… Впрочемъ, капитанъ никогда… Но, быть можетъ, придется прибѣгнуть и въ этому средству.
Старикъ Джонсонъ печально покачалъ годовою и погрузился въ размышленія, которыя Бэлль не хотѣлъ прерывать. Онъ зналъ, что этихъ кусковъ жира, съ такимъ трудомъ добытыхъ, не хватитъ больше, какъ на восемь дней, даже при соблюденіи самой строгой экономіи.
Джонсонъ не ошибся. Нѣсколько медвѣдей, привлеченныхъ запахомъ жира, были замѣчены невдалекѣ отъ Forward'а. Здоровые матросы пустились за ними въ погоню; но медвѣди бѣгаютъ съ замѣчательною быстротою и одарены чутьемъ, дающимъ имъ возможность избѣгать всѣхъ охотничьихъ уловокъ. Не было никакой возможности приблизиться къ нимъ, и пули, пущенныя самыми искусными стрѣлками, не достигли своей цѣли.
Экипажу брига грозила серьезная опасность умереть отъ холода; онъ не выдержалъ бы и сорока восьми часовъ, если бы внѣшняя температура проникла въ общее помѣщеніе. Каждый съ ужасомъ видѣлъ, что топливо на исходѣ.
Наконецъ, 20-го декабря, въ три часа пополудни, все топливо вышло. Огонь погасъ, матросы, стоявшіе вокругъ печи, угрюмо поглядывали другъ на друга. Одинъ только Гаттерасъ неподвижно сидѣлъ въ углу; докторъ, по своему обыкновенію, тревожно ходилъ по комнатѣ; онъ положительно не звалъ, какъ извернуться въ настоящемъ случаѣ.
Температура мгновенно опустилась на семь градусовъ ниже нуля (-22° стоградусника).
Но если докторъ сталъ втупикъ, если онъ не зналъ, что дѣлать, то другимъ это было хорошо извѣстно. Шандонъ, спокойный и рѣшительный, Пэнъ, сверкая гнѣвными глазами, и два или три ихъ товарища, которые могли еще двигаться, подошли въ Гаттерасу.
– Капитанъ! – сказалъ Шандонъ.
Гаттерасъ, погруженный въ размышленія, не слышалъ его.
– Капитанъ! – повторилъ Шандонъ, дотронувшись до него рукою.
– Что такое? – спросилъ Гаттерасъ.
– Капитанъ, у насъ нѣтъ топлива.
– Такъ что-жь? – отвѣтилъ Гаттерасъ.
– Если вы желаете, чтобы мы умерли отъ холода,– съ жестокою ироніею сказалъ Шандонъ,– то мы покорнѣйше просимъ васъ увѣдомить насъ объ этомъ.
– Я желаю,– важнымъ голосомъ отвѣтилъ Гаттерасъ,– чтобы каждый исполнялъ свою обязанность до конца.
– Есть нѣчто выше обязанностей, капитанъ,– сказалъ Шандонъ,– и это – право самосохраненія. Повторяю вамъ, что у насъ нѣтъ топлива, и если настоящее положеніе вещей продлится два дня, то никто изъ насъ не останется въ живыхъ.
– Дровъ у меня нѣтъ,– глухо отвѣтилъ Гаттерасъ.
– Въ такомъ случаѣ,– дерзко вскричалъ Пэнъ,– ихъ можно нарубить тамъ, гдѣ они есть.
Гаттерасъ поблѣднѣли отъ гнѣва.
– Гдѣ же это? – сказалъ онъ.
– На бригѣ,– грубо отвѣтилъ Пэнъ.
– На бригѣ? – повторилъ капитанъ, сжавъ кулаки и сверкнувъ глазами.
– Разумѣется,– отвѣтилъ Пэнъ. – Когда судно не можетъ нести свой экипажъ, тогда судно это жгутъ.
Въ началѣ этой фразы Гаттерасъ схватилъ топоръ; въ концѣ ея топоръ уже былъ занесенъ надъ головою Пэна.
– Негодяй! – вскричалъ Гаттерасъ.
Докторъ бросился съ Пэну и оттолкнулъ его; опустившійся топоръ глубоко вонзился въ полъ. Джонсонъ, Бэлль и Симпсонъ, стоя подлѣ Гаттераса, казалось, рѣшились защищать его. Но вдругъ съ коекъ, превратившихся въ смертные одры, послышались жалобные, тоскливые, скорбные голоса:
– Огня! огня! – стонали несчастные больные, продрогнувшіе подъ своими одѣялами.
Гаттерасъ преодолѣлъ себя и, помолчавъ нѣсколько мгновеній, спокойнымъ голосомъ сказалъ:
– Если уничтожить бригъ, то какъ мы возвратимся въ Англію?
– Быть можетъ,– отвѣтилъ Джонсонъ,– можно сжечь менѣе существенныя части судна, напримѣръ, борты, ванты…
– Шлюпки все-таки останутся,– говорилъ Шандонъ. – Впрочемъ, что мѣшаетъ намъ построить новое судно изъ остатковъ брига?…
– Никогда! – вскричалъ Гаттерасъ.
– Однако…. возвысивъ голосъ, замѣтили нѣкоторые матросы.
– У насъ много виннаго спирта,– отвѣтилъ Гаттерасъ. – Сожгите его до послѣдней капли.
– Что-жъ, если спиртъ, такъ спиртъ,– сказалъ Джонсонъ съ беззаботностью, которой далеко не чувствовалъ.
При помощи большихъ свѣтиленъ, пропитанныхъ спиртомъ, блѣдное пламя котораго стлалось по стѣнкамъ печи, Джонсонъ успѣлъ на нѣсколько градусовъ поднять температуру помѣщенія.
Втеченіе нѣсколькихъ дней, послѣ этой прискорбной сцены, дулъ южный вѣтеръ; термометръ поднялся; снѣгъ кружился въ менѣе холодной атмосферѣ. Въ часы дня, когда сырость нѣсколько уменьшалась, нѣкоторые изъ матросовъ могли оставлять бригъ, но большую часть экипажа офталмія[22] и скорбутъ держали на суднѣ. Впрочемъ, ни охотиться, ни ловить рыбу было невозможно.
Но жестокая стужа превратилась только на нѣкоторое время; 25-го числа вѣтеръ неожиданно перемѣнился, замерзшая ртуть опять скрылась въ чашечкѣ термометра, такъ что необходимо было прибѣгнуть въ спиртовому термометру, который не замерзаетъ даже при самыхъ сильныхъ холодахъ.
Докторъ ужаснулся, увидѣвъ, что спиртъ въ термометрѣ опустился на шестьдесятъ шесть градусовъ ниже точки замерзанія. Едва ли человѣкъ подвергался когда-либо такой температурѣ.
Ледъ стлался по полу длинными матовыми зеркалами; въ комнатѣ стоялъ густой туманъ; сырость осаждалась на всѣхъ предметахъ толстымъ слоемъ снѣга; нельзя было видѣть другъ друга; животная теплота удалялась изъ конечностей тѣла; ноги и руки синѣли; голову сжимало какъ желѣзными обручами; неясныя, ослабѣвшія мысли путались въ головѣ и вызывали безумный бредъ… Страшный симптомъ: языкъ не могъ произнести ни одного
