Гейвин Максвелл - Кольцо светлой воды
Аппетит у неё был просто потрясающий. Она весьма интересовалась нашей едой и частенько приходила к столу то за одним, то за другим лакомым кусочком. Она отвергала жареное мясо, кроме свинины и ветчины, ей нравились некоторые овощи, особенно фасоль, с удовольствием ела печенье и неистово обожала мороженое. Она хватала кусочек его обеими руками и набивала себе пасть, при этом в экстазе урчала и страшно измазывалась. Если ей предлагали лакомый кусочек, который ей очень хотелось попробовать, она испускала легкий стон и затем урчала в нос, прежде чем взять его.
Она часто пила и проводила много времени в ванной, так как даже если она и не купалась, то любила поспать там днём. Ей нравилось спать на полотенце, и если никто ей его не приготовил, она сама сдёргивала с вешалки полотенце и тащила его в укромный уголок. Подмяв под себя, она тормошила его до тех пор, пока не находила подходящее место, и начинала его сосать. Сосала она с громадным усердием, глаза крепко закрыты, она мурлыкала и ёрзала до тех пор, пока не засыпала.
Лестница теперь не представляла для неё никакой преграды, и она входила и выходила, когда хотела. От Присциллы она научилась узнавать мою машину по звуку, и когда я вечером возвращался домой, они обе спешили ко мне наперерыв и устраивали бешеный приём. Эдаль хватала Присциллу за заднюю лапу, заставляя ту обернуться, а затем ныряла у неё между ног и выигрывала ярд-другой.
Она выходила с нами вечером на прогулку вместе с Присциллой, Овинк и кошками.
Когда мы уходили из дому, она становилась очень осторожной, не отходила от нас и встревоженно шипела при любом резком движении с врождённым, казалось, инстинктом к тому, что её могут преследовать. Даже дома она иногда визжала и дрожала от страха, когда там появлялся чужой, и её приходилось увещевать и поглаживать, так как она всё время смотрела на нас в поисках защиты и указаний.
На воле она бы довольно долго находилась под родительской опекой, теперь же ответственность лежала на нас, мы должны были обеспечить ей понимание и ласку.
Пока она чувствовала себя в безопасности, то была удивительно дружелюбным и игривым существом, но в её любезности не было никакого заискивания, всё строилось на основе взаимного уважения. У неё появилось много друзей, так как только немногие из наших гостей не были очарованы ею, она была нежной и приветливой с детьми.
Наступил Новый год, и мы стали задумываться о будущем нашей подопечной. Нам надо было возвращаться в Соединённое Королевство в начале марта, и хотя добрые люди предлагали оставить её у себя, мы даже и думать не хотели о том, чтобы расстаться с ней. Она ведь была ручной лишь в первом поколении, и хотя её звериный инстинкт приспособился к жизни с нами, она могла и не установить такого же понимания с другими. Она ведь ещё была очень молода, её реакция в таких обстоятельствах непредсказуема, так как она была глубоко привязана к нам, да и мы также. В то время мы были почти уверены, что в конечном итоге лучшим домом для неё будет хороший зоопарк, где она сможет получить соответсвующий уход у профессионалов, но потом мы с грустью убедились, что это далеко не так.
Однажды мне нужно было встретить Паулу на пароме Сапеле. Эдаль увязалась со мной до машины, и я взял её с собой, надеясь приучить её путешествовать. Вначале она нервничала в машине, боязливо цеплялась мне за шею и вся прижималась ко мне. Я медленно ехал к берегу реки, всё время разговаривая с ней, убеждая её в том, что бояться нечего.
Мы сидели в ожидании парома, всё кругом было тихо и спокойно. Мимо нас, напевая, прошла какая-то африканская девушка с корзиной перцев на голове.
Когда она увидела Эдаль, корзина наклонилась, а глаза у девушки широко раскрылись.
- Вот это да! Гляньте! Что за зверь!
Мгновенно нас окружила многоголосая толпа.
- Ты только погляди!
- Ну и зубы!
- Не хуже, чем у собаки!
- Да она и человека может загрызть!
- А почему она не кусает белого человека?
- А, да ведь это доктор! Он сделал ей укол!
Какой-то человек с осунувшимся лицом в обтрёпанных шортах, очевидно рыбак, протолкался сквозь толпу.
- Эге! Да это водяная собака! Она охотится на рыбу. Для нас это плохо! При возможности она может укусить человека!
Я завёл мотор и пока выжимал сцепление, наш сведущий приятель всё распространялся о кулинарных качествах молодых выдр.
- Когда её убьёшь и разделаешь...
Было решено, что Эдаль поедет с нами. И Полли тоже. За оставшееся недолгое время я получил разрешение на их ввоз в Лондон и забронировал место на самолёте. Эдаль полагалось ехать в вентилируемом ящике, а Полли в лёгкой дорожной клетке.
Наше путешествие началось в ужасно жаркий день в начале марта с перелёта из Бенина в Лагос. Самолётик раскалился как сковородка на жгучем полуденном солнце.
Во время полёта мы попадали в воздушные ямы, и самолёт бросало как утлую лодчонку в шторм. Мы ужасно волновались за Эдаль.
В Лагосе она была без сознания и на грани смерти. Мы бросились с ней в гостиницу, её обмякшее тело просто пылало, дыханье было трудным и прерывистым, а сердечко еле стучало, пока она из последних сил боролась с последствиями перегрева. Мы положили её на спину в ванну, где было на два пальца холодной воды, смочили ей иссохший рот и обмыли ей лапы водой из холодильника.
Когда ей стало полегче, мы положили её на мокрое полотенце под вентилятор в нашей спальне с зашторенными окнами. Пока Паула отправилась в город за самыми необходимыми покупками, я сидел с Эдаль, купал её и смачивал ей рот ледяной водой. Постепенно жар у неё стал спадать, она стала дышать ровнее, и сердце стало биться не так сильно; затем она погрузилась в сон.
Вечером мне нужно было выйти из комнаты на несколько минут. Закрывая дверь, я, должно быть, потревожил её, так как, когда вернулся, она заползла под кресло и сидела там сбитая с толку и напуганная. Когда я стал на колени и заговорил с ней, в глазах у неё засветилось узнавание и облегченье, она слабо потянулась и прижалась мне к шее, заскулила и стала тыкаться мне в лицо.
На следующий вечер мы сели в самолёт "Стратокрузер" компании БОАК назначением в Лондон. Эдаль отдохнула и поправилась, и я дал ей успокоительную таблетку. Ей надлежало ехать в герметизированном отсеке под передним пассажирским салоном.
Нам предстояла дозаправка горючим в Кано перед большим ночным перелётом через Сахару до Рима.
Когда мы вышли в Кано, то с облегчением и удовлетворением обнаружили, что она совсем сонная и вовсе не беспокоится. Она непринуждённо проследовала за нами в здание вокзала, где подружилась с командиром корабля, а на крошечном клочке травы, -назвать его газоном было бы слишком лестно, - она обнаружила фонтанчик и счастливо поплескалась в нём.
Мы дали ей ещё таблетку снотворного, и она, должно быть, проспала всю ночь, так как совсем не беспокоила нас до тех пор, пока мы не оказались над Ла-Маншем и начали спускаться к Лондону. Тогда она заскулила и заплакала, стюардесса посочувствовала нам, но в отсек к Эдаль во время полёта попасть было нельзя.
В зале таможни как обычно было много народу, сонные пассажиры и энергичные носильщики. Угрюмый таможенник перелистал нашу пачку экспортных и импортных деклараций, посмотрел ветеринарный сертификат и молча пометил мелом наш багаж.
На улице нас уже ждали друзья с машиной. Полли так и красовался, помахивая огненно-красным хвостом и посвистывая вслед проходящим мимо. Кто-то крикнул ему:
"Гляди, приятель, у тебя зад горит!"
Эдаль была в жалком состоянии, ей хотелось пить и есть, она совсем обессилила, стараясь выбраться. Пальцы у неё были содраны и кровоточили, и на морде была досадная ссадина. Её испытания теперь уже почти закончились, но впереди ещё было ночное путешествие на поезде в Инвернесс.
На вокзале Юстон проводник отнёсся к нам с пониманием и решил помочь. Он не мог пустить Эдаль к нам в купе, а взял коробку с ней к себе, где было тепло, и мы отблагодарили его должным образом.
В Инвернессе было прохладное светлое утро. Я взял на вокзале свою машину, куда мне её пригнали, и мы направились в деревню, остановившись только раз, чтобы купить ей рыбы. Был ясный, чудный день, в воздухе уже пахло весной, и мы кружили по горам в направлении западного побережья, восхищаясь пастельными тонами холмов, сравнивая их с яркими цветами Африки, и частенько останавливаясь, чтобы дать Эдаль исследовать свою новую родину. Она была счастлива, что снова свободна и с нами, и не сердилась на нас за ужасы путешествия. Она хорошо чувствовала себя в машине, но была беспокойным пассажиром, постоянно перебиралась со стороны на сторону, чтобы смотреть в окна.
В следующие несколько недель, пока расцветала весна, я снова обследовал с Эдаль морское побережье и горные ручьи, которые знал с детства. Хотя она сначала отпрянула, ступив в холодную воду, наш более холодный климат, кажется, устраивал её.
