чулану. Едва он приоткрыл дверцу, внутри что-то прошелестело. Его величество бросился вперед со шпагой в руке – ни души, ни даже духа, а шорох, судя по всему, вызван был падением упавшего плаща, что висел на крючке у двери. Слегка пристыженный, вернулся император на ложе. Не успел он вновь смежить веки, свет трех восковых свечей в серебряном подсвечнике на каминной полке внезапно померк. Его величество поднял глаза – огоньки свечей заслонила черная тень. Обливаясь потом от ужаса, император потянулся к звонку, но некая невидимая сила вырвала шнурок из его руки, и в то же мгновение зловещая тень исчезла. «Пфе! – воскликнул император. – Это всего лишь обман зрения». – «Так ли? – глухо прошептал таинственный голос над самым его ухом. – Неужто и впрямь обман зрения, о император Франции? Нет! Все, что ты видел и слышал, – печальная действительность и предостережение. Встань, о возносящий орлиное знамя! Пробудись, держащий лилейный скипетр! Следуй за мной, Наполеон Бонапарт, и ты увидишь больше!» Голос умолк, и пред изумленными очами императора возник некто высокий и тощий, в синем сюртуке с золотым позументом. Туго обмотанный вокруг шеи черный галстук удерживался двумя палочками, крепившимися за уши. Лицо посинело, меж зубов виднелся распухший язык, налитые кровью глаза вылезли из орбит. «Mon Dieu![37] – вскричал император. – Что я вижу? Дух, откель явился ты?» Привидение, не отвечая, заскользило вперед и пальцем поманило Наполеона за собою. Он последовал за призраком, совершенно покорившись неведомой власти, не в силах ни мыслить, ни действовать самостоятельно. Стена комнаты раскрылась при их приближении и вновь затворилась у них за спиной с грохотом, подобным раскату грома. Непроглядную тьму рассеивало лишь бледное голубоватое сияние, окутывающее призрака и озаряющее сырые стены длинного сводчатого коридора. В безмолвии быстро шли они вперед. Вскоре порыв холодного ветра, свидетельствующий о том, что они приближаются к выходу, заставил Наполеона плотнее запахнуть халат. Недолгое время спустя коридор закончился. Император оказался на одной из главных улиц Парижа. «Достойный дух! – сказал он, дрожа от холода. – Позволь мне воротиться и надеть что-нибудь потеплее. Я немедленно вновь к тебе присоединюсь!» – «Вперед!» – ответил призрак сурово. Император не мог не подчиниться вопреки зарождающемуся гневу. Они долго шли по пустынным улицам и наконец очутились перед высоким домом на набережной Сены. Здесь дух остановился. Ворота распахнулись, и они вошли в просторный вестибюль, отделанный мрамором. Часть помещения скрывал протянутый поперек него занавес, хотя сквозь складки прозрачной ткани пробивался ослепительный свет. Перед занавесом выстроились в ряд богато одетые дамы. Головы их были украшены венками из великолепных цветов, но лица закрывали ужасные маски, изображающие череп. «Что за лицедейство? – воскликнул император, усиливаясь стряхнуть мысленные оковы. – Где я и зачем меня сюда привели?» – «Молчи! – отозвался дух-провожатый, еще дальше высунув почерневший окровавленный язык. – Ни слова, если не хочешь погибнуть ужасною смертью!» Природное мужество императора превозмогло минутный страх, и он готов уж был ответить, когда загремела безумная потусторонняя музыка, занавес заходил волнами, вздымаясь, будто терзаемый неистовым противоборством воюющих ветров. Тот же час по зачарованному залу разлился невыносимый смрад тления вперемешку с ароматами восточных благовоний. Вдали послышался ропот множества голосов. Его величество грубо схватили за руку. Император обернулся, и взор его упал на хорошо знакомый облик Марии Луизы. «Как, и вы тоже здесь, в этом Богом проклятом месте? – промолвил он. – Что привело вас сюда?» – «С позволения вашего величества, я хотела бы спросить о том же», – отвечала императрица с улыбкой. Наполеон умолк в изумлении. Больше ничто не заслоняло свет – занавес исчез, точно по волшебству. С потолка свисала великолепная люстра, вокруг толпились пышно разодетые дамы, уже без масок с изображением мертвой головы, и с их толпою мешалось соответствующее количество галантных кавалеров. Музыка все еще звучала, однако теперь стало видно, что источник ее – расположенный неподалеку оркестр из обычных смертных музыкантов. В воздухе по-прежнему разливался аромат благовоний, но уже без примеси тлена. «Bon Dieu![38] – воскликнул император. – Как все это случилось и где Пиш, во имя неба?» – «Пиш? – отвечала императрица. – О чем вы говорите, ваше величество? Не лучше ли вам удалиться и немного отдохнуть?» – «Удалиться? Но где я?» – «У меня в гостиной, среди нескольких избранных придворных, приглашенных мною на бал. Вы несколько минут как вошли, в ночном платье, с широко раскрытыми глазами и застывшим взором. Судя по вашему удивлению, я заключаю, что вы ходили во сне». После этих слов император впал в состояние каталепсии, в котором и оставался весь остаток ночи и большую часть следующего дня.
Как только человечек закончил свою повесть, некто в синем с золотом мундире протолкался через толпу и слегка ударил рассказчика по плечу официального вида посохом со словами:
– Именем императора, ты арестован!
– За что? – спросил человечек.
– За что?! – повторил чей-то голос в дальнем конце зала. – Он тебе покажет, за что! Любопытно знать, к чему эти злонамеренные анекдоты? В Бастилию его, немедленно, без разговоров!
Все взоры обратились к говорившему так повелительно, и чу! Император собственной персоной, в привычном зеленом сюртуке и лиловых панталонах, стоял, окруженный двумя десятками жандармов, непрерывно нюхавших табак. Общее внимание приковалось к le grand Napoleon[39], в то время как le pauvre petit conteur[40] был уведен в Бастилию, никем не замеченный, не удостоившись ни единого сострадательного взгляда, поскольку час был поздний и на постоялом дворе царили суета и суматоха по случаю приезда столь прославленного гостя. Бутон и Гиффорд, кому видеть императора было не в новинку, сочли за лучшее отправиться восвояси. До угла они шли вместе, а там пути их разошлись, и приятели простились, пожелав друг другу спокойной ночи.
2
День открытия Африканских олимпийских игр[41] занялся ясный и свежий. Ранним летним утром (как пишут в газетах) амфитеатр на открытом воздухе был набит до отказа. Свободной оставалась только арена для состязаний, размером в квадратную милю, и места, зарезервированные для знати и других выдающихся людей.
В то время арена выглядела не совсем так, как теперь. Окружающие ее с трех сторон дома были только-только построены, иные даже и не закончены, а под некоторые всего лишь вырыли котлован. Высокий холм под названием скала Фредерика, замыкающий круг с четвертой стороны и в наши дни покрытый садами и роскошными частными жилищами, в эпоху нашего рассказа занимал густой лес, где еще не звучал топор дровосека. Посреди недавно расчищенной арены виднелись пни от поваленных деревьев. Не знаю, впрочем, пошли ли перемены пейзажу на пользу и не утратил ли
