Дом разделенный - Перл С. Бак
– Ты не вправе оспаривать приходящие сверху приказы. Мы должны их выполнять, ибо только так мы можем подготовиться к великому будущему, которое уже не за горами. Я не могу позволить тебе задавать подобные вопросы, потому что остальным это не позволено, и они станут судачить и обвинять меня в кумовстве.
Даже тогда Юаню пришлось проглотить невольно родившийся внутри вопрос: разве это свобода, если он все равно должен выполнять чьи-то невразумительные приказы? Он сказал себе, что свобода будет потом и что другого выхода все равно нет, поскольку отец никогда его не освободит и он уже повязан с этими людьми.
Он стал прилежно исполнять возложенные на него обязанности. Готовил к шествиям флаги, составлял письменные обращения к учителям по разным поводам, потому что у него был самый понятный и красивый почерк, и не ходил на занятия в дни забастовок, если учителя не выполняли требуемого, однако втайне изучал пропущенные темы сам, по учебникам, а еще ходил по домам работяг и раздавал им листовки, в которых говорилось, что их угнетают, что хозяева-богачи мало им платят и наживаются на их труде – словом, все то, что они и так знали. Эти мужчины и женщины не умели читать, и Юань читал им вслух, а они охотно слушали и потрясенно переглядывались, приходя в ужас от того, что их притесняют даже сильнее, чем им казалось. То и дело кто-нибудь из рабочих восклицал: «Да-да, наши животы никогда не бывают полны так, нам бы хотелось!» Или: «Да, мы гнем спину день и ночь, а наши дети все равно голодают!» Или: «Ничего не изменится к лучшему. Как с нами обращались сегодня, так будут обращаться и завтра, и всегда, и каждый день мы будем съедать все, что заработали». И они глядели друг на друга в ужасе и отчаянии, сознавая, как жестоко с ними обходятся богачи.
Юань смотрел на них и не мог не сочувствовать им, потому что с ними действительно обходились жестоко, и дети их были не сыты, а бледны, изморены голодом и работали на заграничных фабриках по много часов в день и часто умирали там, и всем было все равно, даже их родителям, потому что детей у бедняков всегда рождалось слишком много – больше, чем те могли прокормить.
При всей своей жалости к бедным Юань с радостью покидал их жилища, потому что там всегда стояла сильнейшая вонь, а нос его был изнежен. Казалось, этот запах преследовал его всюду, даже дома. Сидя в тишине своей комнаты над учебниками, он поднимал голову и ощущал его. И даже в увеселительных домах вонь бедных кварталов не покидала ноздрей Юаня. Она пробивалась сквозь духи женщины, с которой он танцевал, и сквозь ароматы тонких, искусно приправленных кушаний на столах. Она проникала всюду, и он ненавидел ее всей душой. И опять что-то сжималось в душе у Юаня, мешая ему целиком посвятить себя какому-либо делу, ибо в каждом деле обязательно находилась одна неприятная мелочь, охлаждавшая его чувства, и он стыдился своего малодушия, и по тому, как брезгливо сжималось его сердце от запаха бедняков, понимал, что оно не горит делом революции.
Была и другая забота, нередко повисавшая облаком между ним и остальными членами братства и затмевавшая собой великую цель. Юаня беспокоила та девушка. С тех пор, как он примкнул к братству, она как будто уверилась, что теперь он принадлежит ей, и не давала ему проходу. Среди тех молодых ребят были и другие пары, потому что революционная молодежь отличалась свободными нравами, и такие отношения не порицались. Влюбленные называли друг друга товарищами, и связь между двумя людьми длилась столько, сколько им хотелось. Поэтому девушка решила, что однажды Юань начнет жить с ней.
И вот ведь странное дело: если бы Юань не стал революционером и продолжал жить приятными мечтами, лишь изредка видясь с девушкой в классе и иногда прогуливаясь с ней до дома, тогда ее дерзость, дивный голос, откровенный взгляд и разгоряченные ладони могли бы в конце концов соблазнить его своей странностью и непохожестью на других девушек, с которыми его знакомила Ай Лан. Ибо Юань был очень робок с девушками и настолько застенчив, что дерзость в самом деле могла его пленить.
Однако теперь он виделся с девушкой каждый день, и она была всюду. Она решила, что он принадлежит только ей, и поджидала его после занятий и уходила домой вместе с ним. Остальные видели это и начали потешаться над Юанем, крича: «Она ждет… Ждет! Ты не отвертишься!» И всюду ему в спину летели непотребные шуточки.
Поначалу Юань делал вид, что не слышит их, а если не услышать было нельзя, вымученно улыбался, краснел и пытался задержаться в школе или незаметно сбежать. Он не мог просто подойти к ней и прямо сказать: «Мне надоело, что ты все время меня поджидаешь». Нет, он вынужден был делать вид, что рад ей, а на тайных встречах братства она всегда занимала ему место рядом с собой, и остальные считали, что они вместе во всех смыслах этого слова.
Но это было не так. Юань не смог полюбить девушку. Чем больше они виделись и чем чаще она брала его за руку – а теперь она делала это постоянно, и долго стискивала его руку, не скрывая своего влечения, – тем меньше она нравилась Юаню. Однако он понимал, что должен ценить ее чувства, потому что она была преданна и любила его искренне, и порой он действительно пользовался ее преданностью, хотя ему и было совестно это делать: когда Юаню поручали дело, которое ему не нравилось, она сразу замечала его нежелание и заявляла, что хочет сделать это сама. Благодаря ей он часто занимался тем, что ему нравилось: составлял письма или ехал в деревню к крестьянам, вместо того чтобы обходить зловонные бедняцкие кварталы города. Словом, Юань не хотел сердить девушку, потому что ценил ее помощь, однако ему хватало порядочности стыдиться своего поведения, ведь он, не в силах полюбить ее, все же принимал ее услуги.
Чем больше он отказывал девушке – хотя не осмеливался говорить о своих чувствах вслух, – тем жарче становилась ее любовь, и однажды, как оно и бывает в подобных случаях, им все же пришлось поговорить по душам. В тот день Юаня отправили в одну деревушку, и он хотел отправиться туда один, а на обратном пути проведать свой участок. Из-за постоянной занятости в братстве он
