Под знаком незаконнорожденных - Владимир Владимирович Набоков
«По душе ли тебе? Годится ли?» – с тревогой спросил Эмбер.
«По-моему, это чудесно», – сказал Круг, хмурясь.
Он встал и прошелся по комнате.
«Некоторые строчки нужно отполировать, – продолжил он, – и мне не нравится цвет рассветного плаща – я вижу “russet” [красновато-коричневый] менее кожистым, менее пролетарского оттенка, но, может быть, ты и прав. Все это в самом деле замечательно».
С этими словами он подошел к окну и рассеянно посмотрел во двор, глубокий колодец, полный света и тени (ведь, как ни удивительно, был ранний вечер, а не середина ночи).
«Я так рад, – сказал Эмбер. – Конечно, нужно еще переделать уйму разных мелочей. Думаю, я буду придерживаться “laderod kappe”».
«Некоторые его каламбуры… – начал Круг. – Ну и ну, как странно!»
До его сознания дошло увиденное во дворе. Там, в нескольких шагах друг от друга стояли два шарманщика, ни один из которых не играл – сверх того, оба выглядели подавленными и растерянными. Несколько уличных мальчишек с тяжелыми подбородками и зигзагообразными профилями (один из них держал за веревку игрушечную тележку) молча на них смотрели.
«Никогда в жизни, – сказал Круг, – я не видел двух шарманщиков в одном дворе в одно время».
«Я тоже, – признался Эмбер. – А сейчас я прочту тебе —»
«Интересно, что там случилось? – сказал Круг. – Они выглядят крайне напуганными и не играют или не могут играть».
«Вероятно, один из них вторгся на территорию другого», – предположил Эмбер, перебирая свежую пачку страниц.
«Вероятно», – сказал Круг.
«И возможно, каждый боится, что другой сразу перебьет какой-нибудь своей мелодией мелодию другого, едва один из них начнет».
«Возможно, – сказал Круг. – Тем не менее картина весьма необычная. Шарманщик – само воплощение единичности. А здесь у нас абсурдная двойственность. Они не играют, но все же смотрят вверх».
«А сейчас я приступаю, – сказал Эмбер, – к чтению —»
«Я знаю представителей еще только одной профессии, – сказал Круг, – обращающих глаза ввысь таким же движением. И это наше духовенство».
«Хорошо, Адам, садись и слушай. Или я тебе наскучил?»
«О, что ты, – сказал Круг, снова садясь на свой стул. – Я лишь пытался понять, что именно не так. Мальчишки, похоже, тоже озадачены их молчанием. Есть во всем этом что-то знакомое, что-то, что я не могу до конца разобрать – определенный образ мыслей…»
«Главная трудность, с которой сталкивается переводчик следующего отрывка, – сказал Эмбер, облизывая толстые губы после глотка пунша и поудобнее откидываясь на большую подушку, – главная трудность —»
Его прервал отдаленный звук дверного звонка.
«Ты кого-нибудь ждешь?» – спросил Круг.
«Никого определенного. Может быть, кто-нибудь из этих сотоварищей актеров пришел посмотреть, не умер ли я. Они будут разочарованы».
Звук удаляющихся шагов слуги по коридору. Шаги вернулись.
«Господин, к вам джентльмен и леди», – сказал он.
«Чорт бы их побрал, – сказал Эмбер. – Будь так добр, Адам…»
«Да, конечно, – отозвался Круг. – Сказать им, что ты спишь?»
«И не брит, – ответил Эмбер. – И что горю желанием продолжить чтение».
В коридоре бок о бок стояли красивая леди в сизом, сшитом у портного костюме, и джентльмен с лоснящимся красным тюльпаном в петлице визитки.
«Мы – », – начал джентльмен, роясь в левом кармане брюк и как-то извиваясь при этом, как если бы он страдал судорогами или был неудобно одет.
«Господин Эмбер лежит в постели с простудой, – сказал Круг, – и попросил меня —»
Джентльмен поклонился:
«Я прекрасно понимаю, но это (свободной рукой он протянул карточку) сообщит вам мое имя и должность. Как вы можете видеть, я выполняю приказы. Необходимость их немедленного исполнения оторвала меня от моих очень частных обязанностей хозяина. Я тоже принимал гостей. И бесспорно, господин Эмбер, если его так зовут, станет действовать столь же быстро, что и я. Это моя секретарь, – на самом деле нечто большее, чем секретарь».
«Ах, оставь, Густав, – сказала леди, слегка толкая его локтем. – Уверена, что профессору Кругу нет дела до наших отношений».
«Наших отношений? – сказал Густав, глядя на нее с выражением нежной игривости на аристократическом лице. – Скажи-ка еще раз. Звучит пленительно».
Она опустила густые ресницы и надула губки.
«Я не о том, на что ты намекаешь, гадкий мальчишка. Профессор подумает Gott weiss was»[46].
«Это прозвучало, – нежно продолжал Густав, – как ритмичный скрип пружин одной синей кушетки в одной из гостевых комнат».
«Довольно. Это точно никогда не повторится, если будешь таким противным».
«Теперь она сердита на нас, – вздохнул Густав, поворачиваясь к Кругу. – Остерегайтесь женщин, как говорит Шекспир! Что ж, я должен исполнить свой печальный долг. Ведите меня к пациенту, профессор».
«Одну минуту, – сказал Круг. – Если вы не актеры, если это не какой-то дурацкий розыгрыш —»
«О, я знаю, что вы хотите сказать, – промурлыкал Густав. – Вас удивляет этот флёр утонченной жизни, не так ли? Люди представляют себе такого рода вещи в образах отвратительной жестокости и смятения, прикладов винтовок, грубых солдат, грязных сапог – und so weiter[47]. Но начальникам известно, что господин Эмбер – человек искусств, поэт, натура тонкая, и было решено, что немного изысканности и чего-нибудь необычного при аресте, атмосфера светской жизни, цветы, аромат женской красоты могли бы скрасить это суровое испытание. Отметьте, пожалуйста, что я пришел в штатском. Быть может, это выглядит диковинно, согласен, но только представьте себе его чувства, если бы мои неотесанные помощники (он указал большим пальцем свободной руки в сторону лестницы) вдруг ворвались сюда и начали крушить мебель».
«Покажи профессору ту большую уродливую штуку, которая болтается у тебя в кармане, Густав».
«Скажи-ка еще раз?»
«Я говорю о твоем пистолете, разумеется», – сухо сказала дама.
«Ах вот о чем. Я тебя неверно понял. Но к этому мы вернемся позже. Не обращайте на нее внимания, профессор, она склонна преувеличивать. На самом деле ничего особенного, оружие как оружие. Обычная казенная вещица, номер 184682, десятки таких можно увидеть в любое время».
«Пожалуй, с меня хватит, – сказал Круг. – Не очень мне верится в пистолеты и –
