Девушка с лютней - Фатьма Алие Топуз
Бедия всему училась очень быстро, поражая отца своим талантом. Очень скоро она доросла до совместных выступлений с отцом и дядей. Нужно было видеть радость в глазах Назми. Но больше всего он ждал, когда они начнут разучивать макамы[11], которые требовали мастерства и практики. Но этого пока не позволяли ни возраст Бедии, ни её опыт. Впрочем, со временем она освоила и это. В скором времени брат Назми женился и переехал в свой дом, и оставшиеся вдвоем отец и дочь со скрипкой и кануном в руках разучивали куплеты и исполняли композиции. Каждый вечер их дом наполнялся гармониями и мелодиями.
Бедия начала играть вместе со своим отцом, ей было десять лет. Вскоре мастерство её возросло, и ей вручили настоящий четырехструнный канун. Чтобы ей было удобно держать его в руках, для инструмента сделали особую подставку. Следуя традиции, во время занятий под ноги Бедии Эбу А. подкладывал деревянную доску, чтобы, играя на инструменте, она одновременно отбивала ритм ногой.
По мере того как Бедия росла, увеличивалось и её мастерство. К своим тринадцати годам она уже превосходно музицировала на кануне, и все ею восхищались. Несмотря на то что Бедия долго и усердно училась играть и играла прекрасно, особенно в дуэте с отцом, её сердце лежало к скрипке. Всегда, когда отца не было рядом, она брала в руки скрипку и играла с ней, пытаясь разобраться в ее устройстве. Когда она заметила, что одни и те же песни на разных инструментах звучат по-разному, то почувствовала, что звучание скрипки ей нравится больше. И, наблюдая за игрой отца, она сама научилась играть на ней некоторые мелодии. Назми, увидев интерес дочери, начал обучать её игре на инструменте. Три с половиной года Бедия училась играть на скрипке у своего отца. И эти занятия походили на другие: те же аккорды, те же композиции, оставалось только привыкнуть к струнам и отточить мастерство. Бедия практиковалась по три-четыре раза в неделю, по утрам и вечерам. И когда она взяла в руки скрипку и начала импровизировать, даже такой искусный мастер, как её отец, был поражен. Когда играла дочь, плакал отец, когда играл отец, плакала дочь. Если на кануне Бедия играла превосходно, потому что отточила свое мастерство, то совершенство её игры на скрипке определяла её любовь к инструменту. Когда отец и дочь играли вместе, он играл на скрипке, а она аккомпанировала ему на кануне. Когда она импровизировала на скрипке, отец ей подпевал. Иногда они так увлекались, что играли ночи напролёт. По вечерам, сидя на террасе, около журчащего фонтана посреди устланного мрамором зала, Бедия брала в руки скрипку и начинала музицировать. Когда Назми видел, какие аккорды она перебирала и какие ноты извлекала, он с восхищением вопрошал: «Господь, на что еще она способна?» Но сама Бедия не считала это чем-то серьезным, в ее импровизации мелодии перетекали одна в другую, подобно воде, словно это было для нее естественно. И когда Назми слышал её игру, глаза его наполнялись слезами от гордости, и каждый раз по мере развития мелодии он начинал горько плакать.
Своему мастерству в музыке Бедия была обязана труду своего отца, который обучал её и наставлял. Они постоянно говорили о музыке, и из этих разговоров Бедия узнавала много нового и интересного о тонкостях музыкального искусства. Например, отец учил её, как играть макам раст следующим образом:
– Дочь моя, смотри! Начни от ноты раст, затем, перебирая дюгах, сегях, чаргах, нева, хюсеини, эвич, гарданийе, поднимись до мухайер. Затем спустись с мухайер через герданийе, аджем, хюсеини, нева, чаргах, сегях, дюгах, раст, ырак и аширан, дойди до йегях. Повторно, зажимая йегях, перебери аширан, ырак, раст, дюгах и заверши на ырак и раст. Хоть это правило и создано для музыкальных инструментов, певцы тоже могут его применять во время пения. Особенно во время импровизации. Когда меняют стиль, то вместо чаргах переходят на хиджаз, а вместо сегях – на кюрди, исполняя раст в своей уникальной манере.
Или же, описывая макам махур, он говорил:
– Сначала выбери эвич и герданийе, затем поднимись до мухайер, открывая высокие сегях и чаргах. Потом перебери нота за нотой до буселик и заверши на раст.
Когда они учили макам саба, он говорил:
– Сначала начни с макам сегях, чаргах и газель, поднимись до хюсеини, аджем, герданийе и шехназ. Затем, придерживаясь того же ритма, снова спустись к чаргах и закончи на сегях и дюгах.
Эти объяснения помогали Бедии, и осваивать макамы становилось всё проще. Но кроме простого описания макамов, уроки Назми сопровождались пояснениями и упражнениями. Он объяснял, через какие ноты нужно соединять макамы во время импровизации, как они связаны и что означают. Затем Назми переходил к истории музыки, описывал структуру макамов, рассказывал о великих музыкантах прошлого, их вкладе в музыку, их жизни. Как известно, любой знаток интересуется мастерами своего искусства. Даже самый известный художник знает имена талантливых художников, интересуется их образом жизни, изучает технику рисунка. Даже когда Бедия и Назми не брали в руки инструмент, их дни были наполнены историями о музыкантах, композиторах и самой музыке.
Голос Бедии был столь же чарующим и чистым, как сама мелодия. Она пела так изысканно и гармонично, что её голос и звук инструмента сливались в единое целое. Во время пауз в песнях она наигрывала на инструменте такие мелодии, что нельзя было не удивиться её мастерству. В одну из ночей Назми, опершись на руку, будто околдованный слушал, как Бедия играет на скрипке. Уловив его задумчивое настроение, Бедия, желая немного развеселить отца, позволила своему воображению увести мелодию в сторону. Вспомнив колыбельную, которую всегда напевала ей сестра, она перенесла её на струны своей скрипки. Для Бедии не составляло труда выразить мелодию голосом или инструментом, она пела так чисто и точно, словно оттачивала свое мастерство годами. Услышав нежную мелодию, Назми заулыбался, но внезапно его глаза сомкнулись, будто он заснул. Но нет, он не спал, а пребывал в каком-то сладостном забвении. Увидев, что её попытка рассмешить отца погрузила его в ещё большую задумчивость, Бедия вдруг сменила мелодию на весёлую. Тогда Назми, придя в себя, с нежной улыбкой на лице сказал:
– Ах, моя дочь, ты можешь и развеселить меня, и заставить плакать. Только ты можешь меня очаровать и вновь пробудить от грез!
Как-то вечером, вернувшись с очередной
