Сливовый календарь любви - Тамэнага Сюнсуй
Ёнэхати. О, я вас не оставлю!
Молодой человек. Не говори так. Лучше как-нибудь загляни еще разок. А теперь тебе пора. Наверное, уже поздно.
Ёнэхати. Нет-нет, я сегодня еще с утра предупредила, что вернусь не скоро, потому что госпожа Току из внутренних покоев[13] попросила меня отнести письмо. Я собиралась специально сходить в Курамаэ, письмо у меня с собой. Сегодня же попрошу кого-нибудь отнести, и все будет в порядке. К тому же я собиралась сто раз помолиться богине Каннон и богу Авадзиме, а это заняло бы немало времени… Ой, да вы и огня не зажигали! (Она ищет ящичек с кремнем и прочими принадлежностями и разводит огонь.) Ну-ка, давайте я погрею вам лекарство. Который пузырек?
Молодой человек. Там, возле жаровни, был кусочек имбиря на подносе… (Достает бутылочку с лекарством, которая стоит у изголовья.)
Ёнэхати. Имбирь нашла. Ой, эта бутылочка? С отбитым горлышком? (Невольно у нее вырывается смех, но она сразу мрачнеет, представив, в какой он живет нищете.) А кто ваш врач?
Молодой человек. Какой там врач! Это O-Хама мне принесла.
Ёнэхати. О-Хама?
Молодой человек. Сестра жены Кюхати, я же тебе рассказывал. Это ее, наверное, приняла за мою жену та девушка, ваша новенькая. Ну ладно, только плохо, если обо мне узнают, вот что.
Ёнэхати. Да что вы! За мной никто не уследит! А есть ли у вас рис?
Молодой человек. Да, вчера приходила старушка из дома напротив и сварила. Не беспокойся. А может быть, ты голодна? Тут и перекусить негде, ни лавочки, ни чайной… От всего вдалеке!
Ёнэхати. Что вы, что вы! Обо мне не волнуйтесь. Я на еду и смотреть не могу: у меня обет воздержания от соли. Это я вас хотела покормить повкуснее, состряпать чего-нибудь. И пока я здесь, вспомните, пожалуйста, может быть, вам что-то нужно… (Она достает из кошелька за пазухой какой-то сверток.) Вот, купите себе, что необходимо. Вам теперь полезно есть то, что вы любите. Правда, у меня с собой совсем немного, я ведь шла на богомолье и не знала, что смогу вас увидеть… Но я приду еще, отпрошусь и приду.
Мужчина берет протянутый сверток, лицо его печально.
Молодой человек. Спасибо. Мне очень неловко, прости. Так ты уже уходишь, да?
Ёнэхати. Вовсе я не ухожу еще! Сегодня задержаться не страшно, ведь предлог для этого есть… Ах, как у вас волосы растрепались! Можно, я причешу? Сразу почувствуете себя гораздо свежее…
Молодой человек. Ну, раз ты еще не уходишь, тогда причеши, пожалуйста, хотя бы слегка.
Ёнэхати. Только вот чем? (Оглядывается кругом, наконец радостно восклицает.) Можно моей гребенкой!.. И правда, ужасно запутались…
Душевная слабость свойственна женщинам. Конечно, она вспомнила прежнее. Ему за воротник падают капли. Нет, это не вода, которой смачивают волосы, чтобы легче было их расчесать, это слезы. Он оборачивается к ней.
Молодой человек. Почему ты плачешь, Ёнэхати?
Ёнэхати. Ну, все-таки…
Молодой человек. Что «все-таки»?
Ёнэхати. Ах, почему вам такая судьба!..
Она плачет, уткнувшись в его плечо. Он берет Ёнэхати за руку и притягивает к себе.
Молодой человек. Прости меня, пожалуйста.
Ёнэхати. Разве вы виноваты?
Молодой человек. Даже на тебя я нагнал тоску!
Ёнэхати. Так вот как вы теперь обо мне думаете…
Молодой человек. Милая!
Он обнимает ее. Прильнув к его коленям, она по-детски заглядывает ему в лицо.
Ёнэхати. Как мне хорошо сейчас! Прошу тебя…
Молодой человек. Что?
Ёнэхати. Хочу, чтобы всегда было так, как теперь…
Мужчина пристально смотрит на нее. Он вдруг замечает, как она хороша. Взор его затуманивается.
Молодой человек. Я не могу больше… (Он приникает к ней.)
Ёнэхати. Мне так щекотно…
Молодой человек. Прости…
Он опускает ее на пол рядом с собой, и в это самое время издали доносится звон… Это утренний колокол храма богини Каннон.
Глава вторая
«Далеки и все же близки
Женщина и мужчина»[14] –
Да, справедливы слова дамы Сэй,
Как тонок кисти намек!
Итак, Ёнэхати и Тандзиро
Друг другу в любви клялись,
Хоть домом им были кулисы театра,
Где страсть на сцене дают.
Клятвы этой не преступив,
Верность они сберегли.
И вот на окраине, «На меже»,
Снова в пучину любви!
На рваных циновках,
На ложе болезни –
Связь такая прочна ль?
Но не жалеет она ни о чем,
В яшмовый паланкин
Сесть не спешит,
Ведь ее любовь
Обету былому верна.
Те, что живут в селенье цветов,
Где быстротечность – закон,
Знают цену своим словам,
В этом их гордость и честь.
На лице хозяина комнаты, Тандзиро, гримаса боли.
Тандзиро. Ёнэхати, налей-ка мне в чайную чашку вон то лекарство… Сердце колотится…
В это время Ёнэхати расчесывает ему волосы своей гребенкой.
Ёнэхати. Что с вами? (Перепуганная, подает лекарство.)
Тандзиро. Да так… (Улыбается.)
Ёнэхати. Ох, не тем мы занялись! (Лукаво смеется.)
Тандзиро. Да ладно, ничего. А как там О-Тё поживает?
Ёнэхати. О-Тё? Да, эта девочка тоже измучилась – что правда, то правда. К тому же хозяин, Кихэй, как-то подозрительно к ней внимателен, неспроста это. Я, конечно, стараюсь быть с ней рядом и опекать, но, как ни говори, она догадывается… Ну что между вами и мной… По правде сказать, мне с ней нелегко.
Тандзиро. Мы ведь с ней вместе росли… Такая милая… (Лицо его омрачается.)
Ёнэхати. Вот-вот. Кто с детства знаком, тот всегда милее. (Тон ее становится холодным.)
Тандзиро. Да нет, я не говорю, что она мне как-то особенно дорога. Я только говорю, что жаль ее.
Ёнэхати. Понятное дело. И я про то же. (Даже когда от ревности глаза ее сощурены, она выглядит миловидной.)
Тандзиро. Ты сумасшедшая. Сразу начинаешь злиться и уже не слышишь, что тебе говорят.
Ёнэхати. Конечно, я сошла с ума. Только сумасшедшая может явиться к человеку, у которого есть невеста, ваша О-Тё, и сидеть возле него, потому что ему плохо.
Тандзиро. Теперь ты все сказала. Как хочешь. Ты сама себе хозяйка. (Отворачивается.)
Ёнэхати. Ой, вы сердитесь?
Тандзиро. Не важно, сержусь я или нет, оставим это.
Ёнэхати. Да, но ведь это все потому, что вы назвали О-Тё своей милой… Я невольно ответила…
Тандзиро. Я сказал, что жалею ее, а не то, что она
