К востоку от Эдема - Джон Эрнст Стейнбек
Мне казалось, что однажды Бог разлюбил людей, которых сам же сотворил из праха, или разгневался на них и раздул гончарный горн, чтобы обратить их обратно в прах или очистить от вредных примесей.
Мне казалось, что предки передали мне и ожоги от очищающего обжига, и примеси, из-за которых потребовалось разжечь большой огонь. Передали все – и хорошее, и плохое. У вас нет такого чувства?
– Наверное, есть, – ответил Кэл.
– Я не знаю, – сказала Абра.
Ли покачал головой.
– Но это обманчивое чувство и куцая мысль. Быть может… – Он вдруг умолк.
– Что – быть может? – спросил Кэл, чувствуя, как внутри его разливается теплота.
– Быть может, мы когда-нибудь поймем, что каждый человек без исключения в каждом поколении проходит передел. Разве у мастера, пусть даже в глубокой старости, пропадает желание сделать, например, прекрасный сосуд – тонкий, прозрачный, прочный? – Ли поднял чашку к свету: – Как эта чашка! Чтобы не было никаких примесей, чтобы получился самый лучший и самый чистый спек – надо много огня. И тогда происходит одно из двух: либо пережег, и тогда выгарок, пустая порода, либо… либо то, к чему никто и никогда не перестанет стремиться, – совершенство. – Ли допил до конца свою чашку и сказал громко: – Кэл, как ты думаешь: то, что нас создало… что бы это ни было… неужели оно бросит начатое дело?
– Не знаю, ничего не знаю, – промолвил Кэл.
В гостиной послышались тяжелые шаги сиделки. Она влетела в кухню и смерила оценивающим взглядом Абру, которая сидела, подперев ладонями лицо.
– Где у вас тут графин? Мы пить захотели. Налейте кипяченой водички, пусть под рукой будет. Мы через рот начали дышать, – сообщила она.
– Он проснулся? – спросил Ли. – А графин, вот он.
– Проснулся и теперь отдохнувший. Я лицо ему протерла и волосы причесала. Хороший больной, спокойный. Он даже улыбнуться мне попробовал.
Ли встал:
– Кэл, пойдем к нему. И ты тоже, Абра. Надо, чтобы вы вместе.
Наполнив над раковиной графин водой, сиделка кинулась вперед.
Когда они по одному вошли в комнату, Адам лежал высоко в подушках. Бледные руки его покойно лежали по бокам, ладонями книзу, и кожа на пясти разгладилась. Черты воскового лица заострились еще больше. Редкое дыхание пробивалось сквозь полуоткрытые бескровные губы. В голубых глазах отражался тусклый свет ночника над головой.
Ли, Кэл и Абра остановились у изножья кровати. Адам медленно переводил взгляд с одного на другого, и губы его слегка шевелились, словно он хотел поздороваться с ними.
– Вы только посмотрите, разве мы не замечательно выглядим? – пропела сиделка. – За него хоть замуж иди, такой красавчик.
– Перестаньте! – поморщился Ли.
– Нечего беспокоить моего больного.
– Пожалуйста, уйдите отсюда, – сказал он.
– Я расскажу доктору…
Ли решительно повернулся:
– Сейчас же выйдите из комнаты и закройте дверь! Можете даже жалобу доктору подать.
– Я не привыкла, чтобы надо мной китаезы командовали!
– Уйдите и закройте дверь, – вмешался Кэл. Сиделка хлопнула дверью, хотя не слишком громко, словно затем, чтобы сказать: она этого так не оставит. Адам моргнул при стуке.
Ли подошел поближе и позвал:
– Адам!
Широко раскрытые голубые глаза задвигались, отозвались на голос и наконец замерли, уставившись в блестящие карие глаза Ли.
– Адам, я не знаю, хорошо ли ты меня слышишь и все ли понимаешь. Когда у тебя занемела рука и глаза плохо видели, я постарался как можно больше разузнать про твою болезнь. Но есть вещи, о которых можешь знать один ты. Глаза у тебя останавливаются, но очень может быть, что ум такой же живой и острый. А может быть, твой рассудок сейчас как в дурмане, и ты, словно новорожденный, различаешь только свет и движение.
У тебя поврежден мозг, вероятно, ты уже не тот, кем был раньше. Кто-то совсем другой. Что, если твое великодушие перешло в своеволие, а строгая порядочность выродилась в прихоть и каприз? Кроме тебя, на эти вопросы не ответит никто. Адам, ты меня слышишь?
Веки у лежащего дрогнули, опустились, потом поднялись снова.
– Спасибо, Адам. Я вижу, тебе тяжело, очень тяжело. Но я хочу попросить тебя сделать еще одно усилие. Вот твой сын Калеб… твой единственный сын. Посмотри на него!
Бледно-голубые глаза обвели комнату и остановились на лице Кэла. Пересохшие губы у того задергались, но он не проронил ни звука.
Тишину опять прорезал голос Ли:
– Адам, я не знаю, сколько ты проживешь. Может быть, очень долго, а может, каких-нибудь полчаса. Но твой сын – он будет жить. Он возьмет себе жену, и у него родятся дети. Они – единственное, что останется после тебя. – Ли пальцами вытер слезы на глазах. – Адам, он думал, что ты отвернулся от него, и в минуту обиды и недовольства натворил дел. Из-за этого погиб Арон, его брат и твой сын.
– Ли, не надо… – умоляюще выдавил Кэл.
– Нет, надо! – возразил Ли. – Надо, даже если это будет стоить ему жизни. А у меня как-никак есть выбор, – произнес он печально и процитировал: «Коль будет суд, меня судите». – Он распрямился и сказал твердо: – Твоему сыну на роду написано нести груз вины… да, на роду написано… Груз почти непосильный, самому ему не справиться. Не отвергай его из-за этого, Адам. Не губи своего сына.
Ли дышал тяжело, со свистом.
– Адам, дай ему отцовское благословение. Не оставляй его одного, пожалуйста, Адам, ты меня слышишь? Благослови Кэла!
В глазах Адама на мгновение вспыхнул какой-то необыкновенный яркий свет, потом он прикрыл веки. На лбу
