К востоку от Эдема - Джон Эрнст Стейнбек
На глазах у Адама выступили слезы. Последнее время глаза у него вообще были на мокром месте.
– Вы тут посидите, а я принесу что-нибудь поесть, – сказал Ли. – Знаете, кто днем придет к нам? Абра!
– Абра? – переспросил Адам. – Ах да, конечно. Славная девчушка.
– А я так просто люблю ее, – сказал Ли. Он усадил Адама перед карточным столиком. – Может, поломаете голову над разрезной картинкой, пока я завтрак приготовлю?
– Спасибо, сегодня не хочется. Сон попробую разгадать, пока не забыл.
Когда Ли вошел к Адаму с подносом, тот мирно спал в кресле. Ли разбудил его, заставил есть, а сам тем временем почитал ему «Салинасскую газету». Потом он проводил его в ватерклозет.
В кухне стоял душистый аромат печеного теста, а от сока ягод, пролившегося в духовке на противень, разливался приятный горько-сладкий, вяжущий запах.
Сердце Ли переполнялось радостью. То была радость ожидания подступавших перемен. Кончается земное время Адама, подумал он. Мое тоже должно бы кончаться, но я этого не чувствую. Я словно бы бессмертен. Когда-то, когда был совсем молодым, я знал, чувствовал, что смертен, а сейчас нет. Смерть отступила. Не знаю, нормальное ли это чувство.
Любопытно, что имел в виду Адам, говоря, что его отец был вор. Вероятно, ему это приснилось, подумал Ли. Но тут же началась привычная для него игра ума. Допустим, что это правда – тогда получается, что Адам, этот честнейший из честных человек, всю жизнь жил на ворованные деньги. Теперь вот это завещание, усмехнулся про себя Ли. Значит, Арон, который чуть ли не упивается собственной безгрешностью, тоже всю свою жизнь будет жить на накопления от доходов с публичного дома. Что это, какая-то шутка или же порядок вещей таков, что если одно явление чересчур перевешивает другое, то автоматически включается некий балансир, и равновесие восстанавливается?
Ему вспомнился Сэм Гамильтон. В какие только двери он не стучался! Какие у него были замечательные идеи и изобретения, однако никто не помог ему деньгами. Впрочем, зачем ему деньги? Он и так был богат, у него хватало всего, а больше ему не нужно. Земные богатства и скапливаются-то у нищих духом, у тех, кто обделен подлинными интересами и радостями жизни. Если уж прямо, по чести, то главные богатеи – это и есть голытьба убогая. Так это или не так, размышлял Ли. Судя по некоторым делам их, безусловно, так.
Он подумал о Кэле, который сжег деньги, чтобы наказать себя, и о том, что от наказания мучился меньше, чем от своего поступка.
«Если где-нибудь и когда-нибудь мне посчастливится встретиться с Сэмом Гамильтоном, – сказал себе Ли, – порасскажу же я ему всяческих историй! – И добавил в уме: – Да и он мне тоже!»
Ли пошел к Адаму; тот старательно открывал папку, где хранились вырезки о его отце.
3
Днем подул холодный ветер, однако Адам настоял на своем: надо пойти заглянуть в призывную комиссию. Ли хорошенько укутал его и вывел на улицу.
– Если вдруг почувствуете себя плохо, садитесь прямо на тротуаре и ждите.
– Хорошо, – пообещал Адам. – Но сегодня совсем голова не кружится. Может, даже к Виктору зайду, пусть глаза посмотрит.
– Не надо, завтра вместе сходим.
– Там посмотрим, – ответил Адам и зашагал, бодро размахивая руками.
Пришла Абра с сияющими глазами и покрасневшим от студеного ветра носом. При виде ее Ли тихонько засмеялся от радости.
– А где же обещанные пирожные? – по-хозяйски осведомилась она. – Давайте спрячем их от Кэла, а? – Она присела на стул, огляделась: – До чего хорошо у вас. Я так рада, что пришла.
Ли раскрыл было рот, но в горле у него запершило, и все же надо было сказать, что он хотел, сказать как можно деликатнее. Он остановился перед ней.
– Знаешь, – начал он, – я не так многого хотел в жизни. Смолоду приучил себя к мысли, что многого мне и не надо. От желаний сплошные разочарования.
– А теперь чего-то хотите? – весело спросила Абра. – И чего же?
– Хорошо, если бы ты была моей дочерью!.. – выпалил он. Потрясенный, Ли быстро отошел к плите, выключил газ под чайником, потом снова зажег.
– Хорошо, если б вы были моим отцом, – тихо отозвалась Абра.
Он посмотрел на нее и быстро отвернулся.
– Правда?
– Правда.
– И почему?
– Потому что я люблю вас как отца.
Ли кинулся вон из кухни. У себя в комнате он тяжело опустился на стул и сидел так, крепко стиснув руки, пока его не перестали душить слезы. Потом он встал и взял с комода миниатюрную резную шкатулку из черного дерева. На крышке был изображен дракон, вздымающийся к небесам. Ли бережно понес коробочку в кухню и поставил перед Аброй.
– Это тебе, – сказал он недрогнувшим тоном. Абра открыла шкатулку и увидела там маленькую нефритовую брошь, на которой была вырезана человеческая рука, правая рука – изящная, с длинными, чуть согнутыми пальцами, как бы предлагающая мир и покой. Абра осторожно вынула брошь, лизнула ее, медленно провела по своим пухлым губам и приложила прохладный темно-зеленый камень к горячим щекам.
– Единственное украшение моей матери, – сказал Ли.
Абра встала, положила ему на плечи руки и поцеловала в щеку. Ни разу в жизни он не испытывал такого волнения.
– Кажется, изменила старику его хваленая восточная невозмутимость, – счастливо рассмеялся Ли. – Дай я лучше чай приготовлю, родная. А то совсем расчувствуюсь. – Он отошел к плите и добавил: – Знаешь, я еще никому не говорил «родная». Ни разу в жизни.
– Я еще
