Ева Луна. Истории Евы Луны - Исабель Альенде
С должным уважением
Это была парочка прохвостов. Мужчина походил на пирата; волосы и усы он красил в черный цвет, но со временем решил изменить стиль и оставлять седину, придававшую его лицу более мягкое выражение, а всей его персоне – более благообразный вид. Женщина отличалась мощной комплекцией и молочно-белой кожей, как у рыжеволосых англосаксов. Такая кожа у молодых девушек отражает свет радужными бликами, а к старости напоминает крапчатую бумагу. Годы, проведенные дамой в поселениях нефтедобывающих компаний и в приграничных деревнях, не подточили ее крепкого здоровья, унаследованного от шотландских предков. Ни москиты, ни жара, ни разгульная жизнь не повредили ее крепкому телу и не лишили ее привычки командовать. В четырнадцать лет она сбежала от отца, протестантского пастора, проповедовавшего Библию в дебрях сельвы – довольно бесполезное занятие, ибо никто не понимал его запутанных проповедей на английском языке. К тому же в этих широтах любое слово, даже если это слово Божье, тонет в птичьем гомоне. К четырнадцати годам девушка уже оформилась телом и могла о себе позаботиться. Сентиментальность была ей чужда. Одного за другим она отвергала всех мужчин, что обещали ей покровительство, привлеченные столь редкой в тропиках огненно-рыжей шевелюрой. О любви девушка слышать не слышала, и не в ее характере было выдумывать себе страсть. Однако она сумела извлечь максимальную выгоду из того, чем наградила ее природа, и в двадцать пять уже располагала пригоршней бриллиантов, зашитых в подол нижней юбки. Эти камни она без колебаний отдала Доминго Торо – единственному мужчине, сумевшему укротить ее нрав. Вышеупомянутый сеньор был авантюристом: он ездил по окрестностям, охотясь на кайманов и нелегально приторговывая оружием, а также паленым виски. Этот беспринципный прощелыга составил прекрасную пару для Эбигейл Макгаверн.
В первые годы совместной жизни ради увеличения капитала парочка промышляла довольно необычными делами. На деньги, вырученные от продажи бриллиантов Эбигейл, и некоторые собственные сбережения, полученные от шулерства и контрабандной торговли ящеричными шкурами, мужчина приобрел фишки для казино. Он знал, что они идентичны фишкам из казино по ту сторону границы, где деньги стоили гораздо больше. Этими фишками он набил целый чемодан и отправился за границу менять их на наличные деньги. Доминго успел провернуть эту операцию дважды, прежде чем власти что-то заподозрили, а когда его в конце концов задержали, оказалось, что обвинять его в противозаконных операциях нет оснований. Тем временем Эбигейл торговала глиняной утварью, которую покупала у местных крестьян и потом втюхивала американцам из нефтедобывающей компании под видом антиквариата, найденного при археологических раскопках. Бизнес шел так успешно, что вскоре Эбигейл стала торговать также фальшивыми картинами якобы колониальной эпохи[36], которые по ее заказу малевал один студент в комнатушке на задворках собора. Полотна в спешном порядке «состаривались» с помощью морской воды, сажи и кошачьей мочи. К тому времени Эбигейл уже рассталась с воровскими повадками и лексиконом извозчика, подстригла волосы и стала носить дорогую одежду. Хотя вкус ее был довольно вычурным, а потуги на элегантность слишком бросались в глаза, Эбигейл могла сойти за даму, что облегчало ее внедрение в общество и способствовало успеху бизнеса. Она назначала своим клиентам встречу в «Английском отеле» и, разливая по чашкам чай, успешно воспроизводила где-то подсмотренные изящные жесты элегантных дам, вела разговоры об охотничьих вылазках и теннисных чемпионатах в каких-то условно британских населенных пунктах, которые никто не мог отыскать на карте. Когда третья чашка чая была выпита, Эбигейл намекала на цель встречи, демонстрируя фотографии пресловутых древностей и говоря, что истинная цель ее предложения заключается в спасении этих сокровищ от уничтожения. «У правительства нет денег для сохранения этих уникальных предметов, – говорила она, – поэтому вывоз антиквариата за пределы страны, пусть и нелегальным путем, надо рассматривать как акт археологической сознательности».
Когда супруги Торо возвели фундамент семейного состояния, Эбигейл попыталась положить начало и семейной саге и принялась убеждать Доминго в необходимости носить доброе имя.
– А чем тебе не нравится наше имя?
– Торо – фамилия, годная только для трактирщика.
– Мне эта фамилия досталась от отца, и я не собираюсь ее менять.
– В таком случае следует убедить всех и каждого, что мы богаты.
Женщина предложила мужу приобрести землю и разбить там банановые или кофейные плантации, как делали «готы»[37] в прежние времена. Но Доминго нисколько не привлекала идея переселиться вглубь страны, на дикие земли, беззащитные перед натиском грабителей, солдат или партизан, а также нашествием змей и всевозможных инфекций. Доминго считал глупостью переезд в сельву ради будущего: на самом деле оно, будущее, – в самом центре столицы, только руку протяни. Гораздо надежнее заниматься коммерцией, как тысячи сирийцев и евреев: они спускаются с трапа на берег с жалким узелком пожитков за спиной, а через несколько лет уже живут на широкую ногу.
– Мы не станем уподобляться туркам! Я хочу, чтобы наша семья пользовалась уважением, чтобы к нам обращались не просто по имени, а со словами «дон» и «донья» и чтобы перед нами снимали шляпу, – заявила Эбигейл.
Однако муж проявил настойчивость, и, как всегда, жене пришлось смириться, потому что каждый раз, когда она перечила ему, Доминго мстил ей воздержанием от исполнения супружеского долга и игрой в молчанку. В таких случаях он исчезал из дому на несколько дней, возвращался, обессиленный от продажной любви, переодевался и снова уходил. Сначала Эбигейл впадала в ярость, а потом в ужас от мысли, что он ее бросит. Женщина она была практичная, начисто лишенная романтических чувств. Если и были когда-то в ее душе ростки нежности, за годы работы жрицей любви все они завяли. Но Доминго был единственным мужчиной, которого Эбигейл могла терпеть рядом с собой, поэтому отпускать мужа не входило в ее планы. Едва она шла на попятную, Доминго тут же возвращался на супружеское ложе. Шумных примирений между ними не наблюдалось: муж и жена принимались за рутинные дела и вновь становились сообщниками в своих делишках. Доминго Торо развернул сеть магазинчиков в бедных районах, где все продавалось очень дешево, но в больших объемах. Эти торговые точки служили ширмой для других, менее законных операций. Семейный капитал увеличивался, и вскоре супругам стали по карману излишества. Но Эбигейл не успокоилась, потому что ясно понимала:
