Красное и белое, или Люсьен Левен - Стендаль
– Но, дорогой друг, половина французской истории основана на такого рода сделках. Три четверти состояний знатных фамилий, которые нынче держатся так чопорно, некогда были созданы деяниями любви.
– Боже великий! Разве это любовь?
– Неужели вы станете спорить против этого благоразумного названия, принятого историками Франции? Если вы выведете меня из себя, я употреблю более точное выражение. Начиная с Франциска Первого и кончая Людовиком Пятнадцатым, министерские посты раздавались дамами, по крайней мере две трети их. Всякий раз, когда нашу нацию не лихорадит, она возвращается к этим нравам, так как они глубоко ей свойственны. Разве плохо поступать так, как поступали всегда? – (В этом заключалась подлинная нравственная философия господина Левена. Что касается его жены, родившейся в эпоху Империи, она отличалась той суровой нравственностью, какая подобает зарождающемуся деспотизму.)
Госпоже Левен стоило известного труда примириться с моралью мужа.
Глава шестьдесят первая
Мысленно освоившись со счастьем быть женой министра, госпожа Гранде подумала о том, что господин Левен, быть может, введен в заблуждение печальным видом сына, ставшего жертвою безнадежной любви или, во всяком случае, сделавшегося смешным в глазах окружающих, так как в любви Люсьена она никогда не сомневалась. Ей были известны только карикатуры на любовь, обычно встречающиеся в свете; она не была способна увидеть ее там, где она действительно находится и где она скрывается.
Главный вопрос, к которому госпожа Гранде возвращалась беспрестанно, заключался в следующем: «Может ли господин Левен сделать кого-нибудь министром? Конечно, он очень популярный оратор; несмотря на свой крайне слабый голос, он, безусловно, единственный человек, которого слушает палата. Говорят, что король тайно принимает его у себя. Он состоит в наилучших отношениях с генералом N. Совокупность всех этих обстоятельств, разумеется, создает ему блестящее положение, но это еще далеко не значит, что он сможет заставить короля, хитрейшего человека и искуснейшего обманщика, поручить министерский пост господину Гранде!» И госпожа Гранде глубоко вздыхала.
Терзаясь неизвестностью, которая вот уже два дня подтачивала ее счастье, госпожа Гранде приняла мужественное решение и обратилась к господину Левену со смелой просьбой назначить ей свидание.
«Не надо видеть в нем мужчину», – подумала она и имела дерзость назначить свидание у себя.
<…>
– Дело это настолько важное для нас обоих, что, я думаю, вы не найдете странным, если я попрошу вас подробнее рассказать мне о тех надеждах, которые вы позволили мне питать.
«Итак, – мысленно усмехнувшись, подумал господин Левен, – речь идет уже не о цене, но о гарантиях получения проданной вещи».
– Я слишком счастлив, сударыня, – сказал господин Левен самым интимным и самым искренним тоном, – видя, как все теснее и теснее снова завязываются узы нашей давней и испытанной дружбы. Отныне наши отношения должны быть совершенно близкими, и, чтобы довести их до этой степени приятной откровенности и полного чистосердечия, я прошу вас позволить мне изъясняться с вами языком, свободным от всякого ненужного притворства, как если бы вы уже были членом нашей семьи… – (При этих словах господин Левен с великим трудом удержался от насмешливого взгляда.)
Должен ли я просить вас об абсолютном молчании? Я не скрываю от вас факта, который, впрочем, вы с вашим столь же глубоким, сколь и справедливым умом несомненно, угадали сами. Нас выслеживает граф де Вез. Какая-нибудь мелочь, какой-нибудь факт, о котором этому министру донесет один из сотни его шпионов, например маркиз де Г. или господин Р., хорошо вам знакомый, мог бы расстроить все наши планы. Господин де Вез видит, что от него ускользает министерский пост, а ему ведь нельзя отказать в активности: он ежедневно делал по десяти визитов до восьми часов утра. Это необычное для Парижа время льстит самолюбию депутатов, которым оно напоминает об их деятельности в ту пору, когда они были писцами у прокурора.
Господин Гранде, так же как и я, стоит во главе банка, а с июльских дней банк стоит во главе государства. Буржуазия вытеснила Сен-Жерменское предместье, а банковские круги – это высший слой буржуазии. Господин Лафит, вообразив, что все люди – ангелы, выпустил министерство из рук своего класса. Обстоятельства заставляют высокие банковские сферы взять в свои руки власть и либо занять самим министерские посты, либо предоставить их своим друзьям… Банкиров обвиняли в глупости, но снисходительность палаты дала мне возможность доказать, что в случае надобности мы умеем высмеивать наших политических противников так, что об этом трудно забыть. Я знаю лучше, чем кто бы то ни было, что эти насмешки не доводы, но палата не любит доводов, а король любит только деньги. Он нуждается в большом количестве солдат для обуздания рабочих и республиканцев. Правительство глубочайшим образом заинтересовано в сохранении хороших отношений с биржей. Никакое министерство не в состоянии уничтожить биржу, а биржа может свалить министерство. Нынешнее министерство долго не продержится.
– То же самое говорит и господин Гранде.
– У него довольно верный взгляд на вещи; но раз вы мне позволили говорить с вами языком близкого друга, я признаюсь вам, что, не будь вас, сударыня, я никогда не подумал бы о господине Гранде. Я спрошу у вас напрямик: считаете ли вы, что вы имеете достаточно на него влияния, чтобы руководить им в главнейших вопросах, касающихся его министерства? Ему нужна вся ваша ловкость, чтобы снискать расположение генерала. Король хочет иметь армию. Генерал один может управлять ею и поддерживать в ней надлежащий дух. Генерал же любит деньги, он требует много денег, и на обязанности министра финансов лежит доставлять ему эти деньги. Господину Гранде придется поддерживать равновесие между генералом и денежным министром, иначе между ними произойдет разрыв. Например, в наши дни разногласия между генералом и министром финансов вызвали двадцать ссор, за которыми последовало двадцать примирений. Обе стороны до того озлоблены, что уже не могут совместно обсуждать простейших вопросов.
Генералу в постоянной погоне за деньгами пришлось остановить свой выбор на банкире, способном занять пост министра внутренних дел; он хочет, между нами говоря, человека, которого в случае нужды можно было бы противопоставить министру финансов, человека, разбирающегося в различной ценности денег в разное время дня. Будет ли этот министр внутренних дел, этот человек, хорошо знакомый с биржей и способный до известных пределов справиться с махинациями господина Рот… и министра финансов, будет ли он называться Левеном или господином Гранде? Я слишком ленив, скажем прямо, слишком стар, я не могу еще сделать моего сына министром; он не депутат, я не знаю, сумеет ли он говорить: вот уже полгода, как он
