Джон Голсуори - Конец главы
- У вашего дома есть душа, Динни. То ли она живет в голубях на черепичной кровле, то ли сказывается во всем его местоположении, только ее чувствуешь сразу же.
Она обменялась с ним рукопожатием более долгим, чем собиралась.
- Он ведь уже врос в землю. Да и пахнет тут совсем особенно - старым сеном, цветущей вербеной и, наверно, подгнившими оконными рамами.
- Вы превосходно выглядите, Динни.
- Кажется, да, благодарю вас. В Уимблдоне вы, конечно, побывать не успели?
- Нет. Но Клер хотела поехать посмотреть. Оттуда она явится прямо сюда вместе с Монтами.
- Что вы хотели сказать, написав, что она нервничает?
- Насколько я знаю Клер, она любит быть в самой гуще событий, а сейчас она не у дел.
Динни кивнула.
- Вы ничего не слышали от нее насчет Тони Крума?
- Слышал. Она рассмеялась и сказала, что он выронил ее, как горячую картофелину.
Динни приняла у Дорнфорда шляпу и повесила ее.
- А насчет уплаты издержек? - спросила она, не оборачиваясь.
- Я специально ездил к Форсайту, но так ничего и не выпытал.
- Вот как?.. Вы сначала вымоетесь или прямо подниметесь к себе? Обед в четверть девятого. Сейчас половина восьмого.
- С вашего разрешения, пройду прямо наверх.
- Теперь у вас будет другая комната. Я вас провожу.
Она дошла с ним до маленькой лестницы, ведущей в "комнату священника":
- Вот здесь ваша ванная. А теперь прямо наверх.
- "Комната священника"?
- Да. Но привидений в ней нет.
Она встала у окна:
- Вон тут, видите, ему по ночам спускали с крыши еду. Вид красивый, правда? А весной, когда все цветет, еще лучше.
- Замечательный!
Он стоял рядом с ней у окна, и Динни видела, как его побелевшие от напряжения пальцы сжимают каменный подоконник. Волна горечи захлестнула ее. Сколько раз она мечтала о том, как будет стоять здесь бок о бок с Уилфридом! Она прислонилась к оконной нише и закрыла глаза. Когда, она их открыла, Дорнфорд, не отрываясь, смотрел на нее. Губы его дрожали, руки, заложенные за спину, были стиснуты. Девушка направилась к двери:
- Я велю принести и распаковать ваши вещи. Кстати, ответьте мне: вы сами уплатили издержки?
Он вздрогнул и отрывисто рассмеялся, словно его внезапно перенесли из трагедии в комедию.
- Я? Нет. Мне и в голову не пришло.
- Вот как? - опять повторила девушка. - Обед еще не скоро, вы успеете.
И она сошла вниз по маленькой лестнице.
Верить ему или нет? А какая разница? Она должна была задать вопрос, он должен был ответить. "Еще одну реку, переплывем еще одну реку!.." Раздался шум второго автомобиля, и девушка побежала в холл.
XXXVIII
В эту странную субботу, когда всем, кроме Майкла и Флер, было не по себе, Динни, прогуливаясь с Флер по саду, неожиданно получила ключ к разгадке тайны.
- Эм говорит, - начала Флер, - что ваши ломают себе голову, кто уплатил издержки. По ее словам, вы лично подозреваете Дорнфорда и вам тяжело чувствовать себя обязанной ему.
- Ничего удивительного. Это все равно как сознавать, что ты задолжала портнихе.
- Дорогая моя, - сказала Флер, - строго по секрету признаюсь вам: заплатила я. Роджер пришел к нам обедать и стал сокрушаться, как неприятно направлять счет людям, у которых нет лишнего пенса. Я посоветовалась с Майклом и послала Роджеру чек. Мой отец составил себе состояние адвокатурой, так что все получилось тем более кстати.
Динни вытаращила глаза.
- Видите ли, - продолжала Флер, беря Динни под руку, - после того как правительство конвертировало заем, мои облигации вскочили на десять пунктов, так что, даже уплатив девятьсот с лишним, я все равно уже на пятнадцать тысяч богаче, чем была, а курс все повышается. Я рассказала вам только потому, что боялась, как бы это не помешало вам выйти за Дорнфорда. Скажите откровенно, помешало бы?
- Не знаю, - помрачнела Динни. Она в самом деле не знала.
- Майкл говорит, что давно не встречал такого настоящего человека, как Дорнфорд, а у Майкла острое чутье на людей. Знаете, - Флер остановилась и выпустила руку девушки, - я удивляюсь вам, Динни. Вы рождены быть женой и матерью, - это слепому видно. Конечно, я помню, что вы пережили, но ведь прошлое мертво и не встанет из могилы. Я-то знаю, - я ведь пережила то же самое. Нужно думать о настоящем и будущем, то есть о нас самих и наших детях. Особенно это нужно вам, потому что вы - воплощение традиции, преемственности и всякого такого. Не позволяйте воспоминаниям портить вам жизнь. Простите меня, дорогая, но ваш случай абсолютно ясен: либо сейчас, либо никогда. А слово "никогда" применительно к вам - слишком грустная перспектива. Я, конечно, почти лишена морального чувства, заключила Флер, нюхая розу, - но зато у меня много здравого смысла, и я терпеть не могу, когда чтонибудь пропадает даром.
Динни, растроганная взглядом этих карих глаз с необыкновенно яркими белками, долго молчала, прежде чем ответить.
- Будь я католичкой, как он, я не колебалась бы.
- Монастырь? - иронически подхватила Флер. - О нет! Моя мать католичка, и все-таки - нет. А вы к тому же и не католичка. Нет, дорогая, единственное решение - семейный очаг. Другое было бы ошибкой. А совместить оба нельзя.
Динни улыбнулась:
- Мне остается лишь просить прощения за то, что я доставляю людям столько хлопот. Как вы находите эту Анжель Перне?
За весь субботний вечер Динни не пришлось больше поговорить с Дорнфордом: он агитировал соседних фермеров. Но после обеда, когда она вела счет за четырех игроков, заложивших русскую пульку, он подошел и встал рядом с ней.
- В доме ликование, - бросила она, приписывая Флер девять очков. Как фермеры?
- Самонадеянны.
- Неужели?
- Это еще больше осложняет дело.
- Такая уж у них манера держаться.
- Чем вы занимались сегодня, Динни?
- Собирала цветы, гуляла с Флер, играла с Катом, возилась со свиньями... Пять на тебя, Майкл, и семь на них. Вот уж подлинно христианская игра: делай партнеру то, что хочешь получить от него.
- Русская пулька! - задумчиво протянул Дорнфорд. - Странно слышать такое название от людей, еще отравленных религией.
- Кстати, если вы собираетесь завтра к мессе, то до Оксфорда рукой подать.
- А вы со мной поедете?
- О да! Я люблю Оксфорд и только раз слышала мессу. Езды туда минут сорок пять.
Он посмотрел на нее таким же взглядом, каким спаниель Фош встречал ее после долгого отсутствия:
- Значит, в четверть десятого на моей машине...
На другой день, когда она уселась с ним рядом в автомобиле, он спросил:
- Опустить верх?
- Пожалуйста.
- Динни, это прямо как сон!
- Хотела бы я, чтобы мои сны были такими же легкими, как ход у вашей машины.
- Вы часто их видите?
- Да.
- Приятные или дурные?
- Обыкновенные - всего понемногу.
- А бывают повторяющиеся?
- Один. Река, которую я не могу переплыть.
- А, знаю. Другие видят экзамен, который никак не выдержать. Сны безжалостны: они нас выдают. Были бы вы счастливы, если бы смогли во сне переплыть реку?
- Не знаю.
Они помолчали, затем он сказал:
- Эта машина новой марки: скорости переключаются совсем подругому. Но вы, наверно, не интересуетесь автомобилями?
- Я просто ничего в них не понимаю.
- А ведь вы несовременны, Динни.
- Да. У меня все получается хуже, чем у других.
- Кое-что у вас получается лучше, чем у любого другого.
- Вы имеете в виду мое умение подбирать букеты?
- И понимать шутку, и быть такой милой...
Динни, убежденная, что за последние два года она была чем угодно, только не милой, не ответила и сама задала вопрос:
- В каком колледже вы были, когда учились в Оксфорде?
- В Ориеле.
И разговор опять иссяк.
Сено было уже частично сметано в стога, но кое-где оно еще лежало на земле, наполняя летний воздух благоуханием,
- Боюсь, - неожиданно признался Дорнфорд, - что мне расхотелось идти к мессе. Мне так редко удается побыть с вами, Динни. Поедем лучше в Клифтон и возьмем лодку.
- Да, погода такая, что грех сидеть в помещении.
Они взяли влево, миновали Дорчестер и возле Клифтона выехали к склону извилистой реки. Вышли из машины, наняли плоскодонку, немного проплыли и пристали к берегу.
- Отличный пример того, как осуществляются благие намерения, - усмехнулась Динни. - Намечаем одно, а получается совсем другое, правда?
- Конечно. Но иногда так даже лучше.
- Жаль, что мы не прихватили с собой Фоша. Он готов ездить в чем угодно, только бы ему сидеть у кого-нибудь в ногах и чтобы его посильнее трясло.
Ни здесь на реке, где они провели около часа, ни потом они почти не разговаривали. Дорнфорд словно понимал (хотя на самом деле не понимал), что в этой дремотной летней тишине, на воде, то залитой солнцем, то затененной деревьями, он становится девушке гораздо ближе, чем раньше. Динни действительно черпала успокоение и бодрость в долгой лени этих минут, когда слова были не нужны, а тело каждой порой вбирало в себя лето - его благоухание, гул и неспешный ритм, его беспечно и беспечально парящую зеленую душу, чуть слышное колыхание камышей, хлюпанье воды и дальние зовы лесных голубей, доносящиеся из прибрежных рощ. Теперь она понимала, насколько права была Клер: с Дорнфордом в самом деле можно молчать.
