Ева Луна. Истории Евы Луны - Исабель Альенде
– Что с тобой? Боже мой, что с тобой? – услышал он издали голос Анны.
Нет, Анна покоится в болоте где-то на юге. Он увидел рядом с собой нагую незнакомку, которая звала его по имени, трясла за плечи, но он не мог избавиться от кошмара, где свистели кнуты и развевались знамена. Мужчина сжался в комок, пытаясь сдержать тошноту. Из его глаз полились слезы: он плакал об Анне и об остальных.
– Что с тобой? – снова спросила женщина.
– Ничего. Обними меня! – попросил он.
Женщина робко придвинулась к нему, заключила его в объятия и стала баюкать, как ребенка. Она поцеловала его в лоб и сказала:
– Плачь, плачь! – Уложив его на спину, она легла сверху.
Так они пролежали тысячу лет, не разжимая объятий, пока понемногу не исчезли все призраки. Тогда он вернулся в комнату и обнаружил, что жив, несмотря ни на что: он дышал, сердце его билось, он чувствовал ее голову у себя на груди, ее руки на своих руках, ее ноги на своих ногах. Они лежали, как двое осиротевших детей.
И тут женщина, которая как будто знала все, сказала ему, что страх сильнее желания, любви, ненависти, вины, ярости – и верности.
– Страх сильнее всего, – сказала она, и слезы покатились по ее шее.
Жизнь замерла для него, задетого за живое. Он почувствовал, что перед ним не просто девушка, готовая любить из сострадания. Ей известно, что́ скрывается за молчанием, за одиночеством, за той дверью за семью печатями, где он прятался от Полковника и от своего предательства, за воспоминаниями об Анне Диас и других преданных им товарищах, которых по очереди приводили на пытки с завязанными глазами. Откуда женщине все это известно?
Женщина встала. Ее тонкая рука пересекла пятно света: она потянулась к выключателю. Включив свет, она один за другим сняла браслеты, бесшумно упавшие на постель. Волосы закрывали ей половину лица. Она протянула к нему руки. Ее запястья тоже были покрыты белесыми шрамами. Долгое время он неподвижно смотрел на руки женщины, постепенно понимая все. Он представил себе ее тело, привязанное ремнями к электрической решетке. Тогда они обнялись и заплакали, истосковавшись по признаниям, запрещенным словам, планам на будущее. У них была общая тайна – одна на двоих.
«Маленький Гейдельберг»
Капитан и Маленькая Элоиза столько лет танцевали в паре, что достигли совершенства. Каждый интуитивно угадывал следующее движение партнера, чувствовал, в какой момент надо сделать поворот, понимал значение легкого прикосновения руки или изменения положения ступни. Сорок лет им удавались все па. Партнеры двигались синхронно, как пара любовников, издавна привыкших спать в объятиях друг друга. Именно поэтому невозможно было даже представить себе, что танцоры ни разу не обмолвились и словом.
«Маленький Гейдельберг» – так назывался танцевальный зал на некотором удалении от столицы. Он был расположен на холме в окружении банановых плантаций. Помимо хорошей музыки и относительной прохлады внутри, у заведения имелось еще одно преимущество: там подавали необычное блюдо со свойством афродизиака, со всевозможными приправами, слишком сытное для жаркого местного климата, но полностью отвечавшее традициям и вкусам владельца – дона Руперта. До нефтяного кризиса, когда страна жила в предвкушении эры изобилия и завозила иноземные фрукты, фирменным блюдом «Гейдельберга» был яблочный штрудель. Но потом, когда от нефти остались лишь кучи мусора да воспоминания о лучших временах, штрудель стали печь с гуайявой или с манго. Столы, накрытые скатертями в бело-зеленую клетку, стояли вдоль стен, а в центре оставалось свободное место для танцев. Стены украшали буколические картины сельской жизни в Альпах: девушки с соломенно-желтыми косами, крепкие парни-пастухи и чистые, ухоженные коровы. Музыканты были одеты в короткие брюки, шерстяные гольфы, тирольские подтяжки и потерявшие форму от пота велюровые шляпы, напоминавшие издали зеленоватые парики. Оркестранты стояли на сцене под чучелом орла, у которого, по словам дона Руперта, время от времени отрастали новые перья. Один мужчина играл на аккордеоне, другой на саксофоне, а третий умудрялся работать руками и ногами, извлекая звуки из барабанной установки и звеня тарелками. Аккордеонист мастерски владел своим инструментом и, помимо этого, пел приятным тенором с легким андалузским акцентом. Несмотря на свой нелепый костюм швейцарского трактирщика, аккордеонист был кумиром всех дам – постоянных посетительниц «Гейдельберга». Некоторые посетительницы мечтали очутиться с ним наедине в какой-нибудь смертельно опасной ситуации – например, при землетрясении или под бомбами, – чтобы испустить дух в объятиях его сильных рук, способных извлекать из аккордеона столь жалобные звуки. То обстоятельство, что средний возраст этих дам приближался к семидесяти годам, не умаляло романтических чувств, а, наоборот, придавало их мечтаниям сладковатый аромат смерти. Оркестр начинал играть после захода солнца и заканчивал в полночь, а в субботу и воскресенье, когда в «Гейдельберг» съезжалось много туристов, музыканты работали до последнего клиента, иначе говоря – до раннего утра. Они исполняли исключительно польки, мазурки, вальсы и прочие европейские танцы, как будто танцевальный зал находился на берегах Рейна, а не в карибских широтах.
На кухне всем заправляла донья Бургель, супруга дона Руперта, – настоящая матрона, к сожалению известная не всем посетителям, поскольку ее перемещения в основном происходили между котелками и горами овощей. Хозяйка выполняла нелегкую работу – готовила заморские блюда из креольских ингредиентов. Это она изобрела штрудель из тропических фруктов и знаменитое блюдо-афродизиак, способное пробудить сексуальный аппетит даже у импотента. Официантками работали дочери владельцев – две крепкие молодые женщины, пахнувшие корицей, гвоздикой, ванилью и лимоном. Кроме сестер, столики обслуживали несколько розовощеких местных девушек. Постоянные клиенты «Гейдельберга» – иммигранты из Европы, которые прибыли в эти края, спасаясь от войны или от нищеты: торговцы, фермеры, ремесленники – люди простые и сердечные. Может, и не всегда они такими были, но жизненные уроки сгладили шероховатости характеров и воспитали в них доброжелательную учтивость, свойственную здоровым старикам. Каждый мужчина носил галстук-бабочку и жилет, но по мере того, как танцы горячили им кровь, а пиво веселило душу, кавалеры постепенно снимали с
