Избранное. В 2 томах [Том 1] - Леонгард Франк

Было решено удовольствоваться хотя бы небольшой частичкой. К семи вечера в соседнем переулке стояли тачки. Не был забыт и напильник. Но и на этот раз все вышло не так, как, думали, действительность перевернула все их расчеты и планы.

На разведку был выслан Ученый. Это было его первое поручение, он очень волновался, и Уж пошел вместе с ним. Подвал находился на самом конце сплошь разрушенной улицы, выходившей в поле. Головка стоял в фургоне и проверял по накладной номера ящиков. Дорога здесь шла под уклон, и под передние колеса фургона были заложены деревянные клинья. В задней стенке открывалась двустворчатая дверь, на нее во всю ширину фургона накладывался болт. Ученый сразу же оценил положение.

— Давай запрем его, — шепнул он Ужу. — Если вытащить клинья, фургон сам покатится в поле.

Уж только рот разинул. Минуту спустя он закрыл его, глаза засверкали: до него дошло. Оба с двух сторон подкрались к дверям фургона и, став друг против друга, притаились. «Есть!» Уж поднял руку. «Давай!» Двери захлопнулись, болт гремя скользнул в железную скобу. Головка изнутри забарабанил в стенку:

— Отворите! Я здесь!

— That we know,[28]- хладнокровно ответил Уж.

Каблуками они выбили клинья. Больше ничего и не требовалось — тяжелая повозка медленно покатилась под уклон. Внутри неистовствовал Головка. Оба мальчика, держась за дышло, знаками подозвали товарищей, которые ждали их на окраине.

В поле дорога круче шла под гору. Трудно было удерживать такую махину — целый дом — посреди шоссе. Все налегли на дышло. Катарина бежала рядом и, прижав руки к груди, только охала шепотом:

— Святители-угодники! Святители-угодники!

Мальчики уже мчались, сломя голову.

— А теперь направо! — крикнул Петр и рванул дышло вправо.

Фургон быстро покатился по полю, засеянному овсом, и дальше, к выходившему на берег лесочку. Мальчики отскочили и бросились врассыпную. Фургон с ходу врезался в лесок и застрял в чаще деревьев. При этом разлетелось в щепки дышло да несколько молодых деревцев было вывернуто с корнем.

Головка неистово дубасил кулаками в стенку и вопил:

— Выпустите меня! Выпустите!

— Подождете до утра! — крикнул ему Уж. — А если вы сейчас же не заткнетесь, мы столкнем вас в воду. Еще и наплаваетесь.

Все кинулись назад, к складу. Уж не медля пристроился к оконной решетке — пилить, но Ученый с ласковой улыбкой объявил:

— Дверь открыта. Ключ торчит снаружи.

Мальчики работали всю ночь. Когда занялся новый день, товар был вывезен только на две трети. Этим решили удовольствоваться. Монастырский погреб был набит доверху.

Петр тотчас же известил обо всем капитана Либэна, указав и местонахождение Головки, и по пути домой занес письмо. Часов в десять утра четверо солдат прибыли в лесок и открыли фургон. Дюжий Головка, вытянувшись во весь свой двухметровый рост, лежал на полу фургона среди гор разбросанных товаров и храпел. Он выбился из сил и заснул. Солдаты прихватили его с собой.

(Следствие показало, что все тридцать семь членов общества звездочетов были материально заинтересованы в этом предприятии. Их всех арестовали. Цвишенцаль по выходе из заключения взялся за старое и поставил дело на более широкую ногу. Он заделался оптовиком, и на него работала целая шайка мелких спекулянтов.)

Поскольку нужда в городе приняла ужасающие размеры, ученики на ближайшем же заседании решили раздать все сразу. В течение нескольких дней они снабжали продовольствием значительную часть населения. В городе только и было разговоров, что об этом.

На сей раз капитан Либэн серьезно заинтересовался вопросом, кто же эти сорванцы, на несколько дней облегчившие американской администрации задачу прокормить население города. След был найден в лице солдата, которого Уж еще во время первого налета на склад Цвишенцаля увлек с поста своими рассказами об отце. Во всем Вюрцбурге только один человек сражался в Интернациональной бригаде. Имя его нетрудно было установить. Капитан послал вестового к фрау Бах, прося ее зайти к нему вместе с сыном.

Однако Уж пришел не с матерью, а с Катариной и со всей оравой. Сперва они устроили летучее собрание у фонтана, на том месте, где Иоанн в прошлом году ждал с намазанной клеем листовкой, когда пробьет одиннадцать.

Ученый внес предложение:

— Попросим, чтобы нас всех посадили в одну камеру.

— И меня тоже! — встревожилась Катарина и умоляюще посмотрела на Ужа, но тот угрюмо буркнул:

— Ты тут при чем? Ты только штопала и латала. Тебя не посмеют тронуть.

— Ну уж нет! А кальсоны кто украл?

Фрау Хонер, Клуша и какая-то седенькая старушка, державшая за руку трехлетнюю девочку, остановились по ту сторону фонтана. Все три смотрели на крышу маленького домика, на которой работали два кровельщика. Они прилаживали новый фронтон. Соседние дома лежали в развалинах. Густо поросшие травой и сорняками, они напоминали цепь зеленых холмов.

— Мясник Фриц опять отстраивается, — заметила Клуша. — Небось деньжищ нахватал!

Трехлетняя девочка, никогда не бывавшая в неразрушенном городе, показала на кровельщиков и пролепетала:

— Там дяденьки ходют и топчут холосенькую тлавку.

Уж сказал, засунув руки в карманы:

— Мне бы только напильник пронести — мы бы там не засиделись.

— Ну что ж, я спрячу его под платье!

Ученый ласково улыбнулся Катарине:

— Арестованных обыскивают с головы до ног. Помочи и те отбирают, чтобы никто не повесился.

— Шалишь, — задорно сказал Уж. — Пусть сами повесятся на наших помочах.

По ту сторону фонтана фрау Хонер говорила (она этим утром опять нашла у себя пакетик кофе с запиской): «Ученики Иисуса — это благословение божие!»

— Вот голос народа! — с горделивым спокойствием изрек Петр. — Ну, пошли!

Часовой провел их наверх. Он постучался и доложил, осклабясь:

— Ученики Иисуса в полном комплекте. Двенадцать молодцов и одна девица.

В большой низкой комнате на полках вдоль стен лежали папки. На потолке, как в трактире «Уютная берлога», выделялся старинный лепной медальон, расписанный синей и малиновой краской, — мадонна с пронзенным сердцем. Капитан сидел по ту сторону письменного стола, спиной к окну.

— Сколько? — испугался он. — Двенадцать?

— Тогда было столько же, — напомнил часовой, намекая на события двухтысячелетней давности.

— All right, — сказал капитан, примирившись с неизбежностью, и на всякий случай напустил на себя грозный вид.

Но, когда ученики один за другим посыпались в кабинет и стали вокруг его стола с Катариной в центре, капитан не сдержал улыбки и этим выдал свою невольную симпатию.

Уж, с непогрешимостью сейсмографа улавливавший человеческие чувства, ухватился за эту улыбку, как за спасательный канат. Он ответил на нее как равный и с запозданием сказал: