Кашпар Лен-мститель - Карел Матей Чапек-Ход
Предчувствуя поражение, девушка прохрипела «Нет!» и, дернувшись всем телом, повалила Лена на пол.
Лен мгновенно, с бешенством мужественного представителя своего класса, не терпящего физического унижения от женщины, поднялся на ноги.
Еще немного, и он бы ударил ее изо всей силы.
Но тут она вскочила как сумасшедшая и заметалась от двери к окну, будто спасаясь от пожара. В этом было столько отчаяния, что Лен непроизвольно раскинул руки, чтобы воспрепятствовать ее бегству.
Так же стремительно Маржка повернула назад, прыгнула на рваный, засаленный диван у стены и зарылась головой в подушку.
Пальцы ее судорожно вцепились в растрепавшиеся волосы и, наверное, впились в кожу. Обнаженная спина напряглась, сотрясаясь от бурных рыданий. Подушка заглушала мучительные стоны. Лен слышал их впервые и запомнил навсегда.
Он стоял возле Маржки, недоумевая, откуда у нее столько сил для таких рыданий, а когда увидел, как на покрасневших висках у нее набухли жилы, грубо схватил Маржку за локоть и начал, как это принято в народе, трясти ее, чтобы привести в чувство.
В ответ Маржка брыкнула ногой в воздухе — удар не достиг цели. Потрясенный видом бьющейся в истерике женщины, Лен помягчал и стал понемногу успокаиваться.
Он ласково провел по ее шее, и под его рукой спина Маржки расслабилась, плечи опустились. Она попыталась увернуться, но сдалась, позволила развернуть себя, хотя все еще прятала лицо.
Лену вдруг показалось мало видеть ее профиль и захотелось взглянуть на нее в упор. В этом порыве не было похоти, просто он искал подтверждения тому, что женщина, лежавшая перед ним, была все тем же ребенком, какого он знал три года назад, разве только ставшим чуть полнее. Лицо ее было тем же, но ему хотелось увидеть глаза, светло-голубые, с гвоздиком зрачка посредине, на солнце почти бесцветные на загорелом лице.
Взяв ее голову в ладони, Лен попытался повернуть ее к себе. Минуту она сопротивлялась, напрягая шею, потом обмякла, губы раскрылись, и он услышал:
— Богом прошу вас, оставьте меня, откуда только вы обо мне узнали... Боже, боже...
Говорила она невнятно, словно вместе со словами из горла у нее изливался хриплый поток, мешающий речи.
— Как отец? Где он, Маржка? — спросил Лен так ласково, как только умел. Уж на этот-то вопрос она ответит, думалось ему.
Но на эти слова Маржка отчаянно взметнулась, ударилась головой о стену и замерла, сидя неестественно прямо.
— Господи Иисусе, господи! — хрипела она; под тонкой кожей висков, точно за слабыми перегородками плотины, бились жилки. — Я сейчас задохнусь, — глухим неестественным голосом простонала она, втянув в плечи голову. Лицо ее стало мертвенно-отечным; выпуклость глаз обозначилась под закрытыми веками; голые коленки заметно дрожали от напряжения в ногах, упирающихся в пол. Сведенными пальцами правой руки она судорожно вцепилась в кофту на груди.
Лену казалось, что у нее подступило к горлу и полегчает ей только после того, как ее хорошенько вырвет.
Ах, как страшно и противно было смотреть на это побагровевшее лицо с закрытыми глазами, побледневшими губами и носом! Нисколько не напоминало оно ему маленькой Маринки.
Вдруг он обратил внимание, что она никак не может выдохнуть. А когда изо рта у нее сквозь широкие, редкие, белые как мел зубы пошла пена, Лен испугался и вскочил. Но не успел он сделать и шагу, как Маржка вцепилась в его рукав и силой вернула на диван.
Все неистовое, противоборствующее напряжение ее вдруг исчезло, она всхлипнула, и на ее сомкнутых ресницах появилась крупная слеза — это было первое естественное проявление чувств, которое Лен увидел за это время.
— Утопился он! — прошептали горячие, сухие губы, и еще прежде, чем слеза скатилась, Маржка промакнула ее подолом, спрятав голову в колени.
Она расплакалась не громко, но бурно, заливаясь ручьями слез. Плакала долго, монотонно и безутешно, казалось, конца этому не будет, но вот слезы сменились вздохами, руки опустились, и она полушепотом повела свой рассказ...
...Когда Лен вышел от нее на затхлую улочку за цейхгаузом, уже светало. И от этой капли света, чуть проредившей ночную темноту, у него резало в глазах. Просветы между домами как бы отодвигались, оставляя в глазах острый, болезненный отблеск. Никогда еще Лен не пил столько, как вчера. До службы-то — уж точно. Да и в солдатах много не выпил. Собственно говоря, Лен сам не мог сказать, что сильней его одурманило: водка или рассказ Маржки. Даже если бы кто-то надавал ему затрещин, голова и то, наверное, так бы не гудела.
— О господи! — глубоко, с присвистом вздохнул Лен. Облачко пара, вылетевшее из его рта, было чуть светлее негустого тумана, окутывающего убогие домишки. А когда Лен поднял голову, окинув взглядом коричневую полоску влажных черепиц на фронтоне, что-то в нем будто щелкнуло, и перед ним замаячило светлое круглое пятно. Лен изумился.
Но уже знал, что это! Лысый череп торговца, пана Индржиха Конопика, который вчера в лавке вот так же наклонялся вправо и влево над счетами при свете лампы. Случайно ли он привиделся ему или от того, что наговорила ему Маржка?
Эх, да не все ли равно, если он уже знал, что должен его убить. Должен! Лен стиснул выбивающие дробь челюсти, сжал кулаки и бросился вперед. Наваждение исчезло. Свернув за угол «Гартмунки» к реке, Лен ожил на свежем, хотя и недвижном воздухе. Река тумана текла над рекой воды, светлая дымка над черным омутом. Мигающий огонек фонаря, поставленного на козлы, едва пробивался в предутренней мгле. Перекинутая доска вела к парому, на котором кто-то, громыхая тарелками, вслух пересчитывал посуду.
На стене склада леса ровно, не мигая в тяжелом, насыщенном влагой воздухе, горел в фонаре газ; вчера вечером на ветру он трепыхался, теперь же стоял неколебимо, как бесповоротное решение. Над фонарем и над стеной склада высились старые, бурые доски, словно по туману мазнули черным; а за ними стояли тени, похожие на пальцы огромной руки, которая и провела эти полосы, тени, врезанные в туман глубоко-глубоко. Движение окутавшего все ползучего тумана было почти слышимым, и кто бы поверил, что один-единственный фонарь заставляет бросать такие длинные тени. Не будь тумана, пожалуй, было бы совсем светло, но белая мгла, похоже, сгущалась.
Когда Лен вступил
