Финеас Финн - Энтони Троллоп
До этого момента Финеас никогда не слышал о своей собеседнице. Леди Гленкора, представляя ее, произнесла имя так четко, что он разобрал его до последней буквы, но при этом понятия не имел, кто эта женщина и отчего она здесь. Мадам Макс Гослер, вероятно, было слегка за тридцать. Густые черные волосы она носила необычно, на свой собственный манер, – в кудрявых локонах, своим водопадом скрывавших (как, быть может, и предполагалось) несколько впалые щеки, которые в противном случае портили бы очаровательное лицо. Поражали ее большие, темно-синего цвета, очень яркие глаза: она владела искусством взгляда так, как англичанки пока не умеют, словно бы показывая вам нарочно, что намеревается вас завоевать, – как рыцари в прежние времена входили в покои с обнаженным мечом. Гордый лоб был немного низок, нос – не вполне прямой и с широковатыми крыльями – отступал от классических канонов красоты. За тонкими губами скрывались идеальные по форме и цвету зубы, которые она, однако, не любила показывать: злые языки утверждали, будто они велики. Подбородок, хорошо вылепленный, с ямочкой посредине, придавал лицу изящную мягкость, которой недоставало остальным чертам. Но самое заметное ее достоинство, вероятно, составляла прозрачная чистота смуглой кожи – казалось, вы пронзаете ее взглядом, видя прожилки в глубине. Ростом мадам Макс Гослер была довольно высока, но не настолько, чтобы это можно было счесть изъяном, и до того стройна, что худоба казалась почти болезненной. Платья ее неизменно были наглухо закрыты и никогда не обнажали рук. Никто из женщин в комнате не был так одет, но фасон не слишком бросался в глаза, потому что взгляд приковывали роскошь и причудливость ее одежд. Наблюдатель не слишком дотошный подметил бы, что платье мадам Макс Гослер отличается от прочих кроем, цветом и материалом, но едва ли догадался бы, что все эти особенности служили единственной цели – созданию неповторимого своеобразия. Она носила всегда только черное, но мрачную ткань расцвечивало богатство красок. Перо мое не в силах описать желтое и рубиново-красное шелковое шитье, которое, переплетаясь с черным кружевом, вилось вокруг ее груди, шеи, плеч и спускалось по рукавам и подолу до самых стоп, лишая темный наряд его суровой торжественности и придавая облику яркость без вульгарности. Ни кринолина, ни шлейфа мадам Макс Гослер не носила. Кружевные рукава с разноцветными шелковыми узорами плотно облегали ее руки, шею охватывал крохотный кружевной воротничок, а над ним виднелась короткая золотая цепочка с рубиновым медальоном. Рубины блестели и в ушах, и на броши, и в браслетах на запястьях. Таков был облик мадам Макс Гослер, и Финеас, садясь рядом с ней, отметил, что ему улыбнулась удача, правда, он чувствовал бы себя куда счастливее рядом с Вайолет Эффингем!
Я сказал, что в отношении застольной беседы поле, доставшееся нашему герою, оказалось отнюдь не бесплодным. В действительности, однако, ему едва ли пришлось даже играть роль сеятеля. Предметы разговора предлагала сама дама, и все они ее стараниями цвели и колосились без малейших затруднений.
– Мистер Финн, – сказала она, – я бы все отдала, чтобы стать теперь депутатом британского парламента!
– Но отчего именно теперь?
– Оттого, что сейчас у парламента есть настоящее дело, а это – уж простите меня, но я скажу, хоть вы и сенатор – случается далеко не всегда.
– Мой опыт невелик, но порой мне кажется, что дел всегда слишком много.
– Слишком много мнимых дел, мистер Финн. Разве не так? Но сейчас битва идет всерьез. Единственное, чем плохо быть женщиной, – невозможность участвовать в политике.
– Чью же сторону вы бы приняли?
– Здесь, в Англии? – спросила мадам Макс Гослер, из-за чего Финеас засомневался, является ли собеседница его соотечественницей. – О, трудно сказать. В политике я желала бы превзойти мистера Тернбулла и поддерживала бы все, что только можно: тайное голосование, всеобщее избирательное право для мужчин, право голоса для женщин, неограниченное право на забастовки, права арендаторов, образование для всех, ежегодные выборы в парламент и уничтожение скамьи епископов в палате лордов [32].
– Это внушительная программа, – заметил Финеас.
– Внушительная, мистер Финн, но мне так нравится. Хотя, думаю, для меня была бы слишком соблазнительна малодушная уверенность, что я могу отстаивать свои взгляды без опасности увидеть их воплощение. Ведь я, положа руку на сердце, вовсе не хочу огорчать леди и джентльменов.
– Полагаете, со скамьей епископов удалось бы расстаться?
– Я не хотела бы ни с чем расставаться, во всяком случае в действительной жизни. Добрейший епископ Абингдонский – мой лучший друг, а что до епископа Дорчестерского, я готова идти туда пешком из Лондона, чтобы услышать его проповедь. Я бы собственноручно вышивала для них фартуки, лишь бы они не остались без своих милых нарядов. Но между теорией и жизнью всегда такая пропасть!.. Правда же, мистер Финн?
– И так удобно иметь теории,
