Дуглас Кеннеди - Покидая мир
— Когда Джорджа Макинтайра уводили, — говорил репортер Си-би-си, — было слышно, как он кричит: «Я бы никогда не сделал плохого своей дочке. Никогда!» С момента исчезновения дочери он не раз публично заявлял, что надеется на ее благополучное возвращение. Макинтайр, сорока двух лет, известен полиции. Его жена, Бренда, активистка местной церкви Божьих Ассамблей и, по словам ее пастора, преподобного Ларри Корсена…
На экране возник преподобный Ларри Корсен. Светлые волосы, квадратная челюсть, превосходные зубы. Высокий пасторский воротничок под светло-коричневой кожаной курткой и ханжеская озабоченность на красивом лице.
— Какой печальный день для Бренды Макинтайр, для всех членов нашего прихода, нашей Божьей Ассамблеи… и, разумеется, для самого Джорджа Макинтайра. Происшедшее трагично. Мы продолжаем горячо молиться за благополучное возвращение Айви, молимся о том, чтобы свет Господа нашего Иисуса Христа озарил ее чистую душу, а также душу Джорджа Макинтайра.
Я придвинула стакан к себе поближе и залпом прикончила остатки виски.
— Молимся Господу, — прошептала я едва слышно.
Верн, однако, расслышал и одарил меня своей слабой улыбкой.
Теперь на экране показывали офицера полиции, Флойда Маккея. Он объяснял, что Макинтайр будут отправлен в Калгари для проведения дальнейшего расследования.
— Знаете, что я слышал утром от одного копа, который здесь выпивал? — заговорил бармен Томми с клиентом, сидевшим на табурете перед барной стойкой и пившим из горлышка пиво «Лабат». — Они нашли окровавленное нижнее белье в сарае Макинтайра, под поленницей, вот почему сегодня парня схватили.
— Будь я копом, своими руками кастрировал бы гада, — заметил другой клиент.
В этот момент я услышала собственный голос:
— Он этого не делал.
Бармен Томми уставился на меня:
— Я вас правильно расслышал?
Я посмотрела ему прямо в глаза.
— Правильно, — подтвердила я. — Он этого не делал.
— Откуда, черт возьми, вам это знать?
— Просто знаю.
— Даже при том, что у него в сарае нашли окровавленные трусы его дочки?
— Это непроверенные слухи. А я утверждаю, сэр, этот человек невиновен.
— А я утверждаю, мэм, что он кругом виноват. Послушай, Верн… не знаю, кто она такая, твоя подруга, но мне сдается, что целое море виски, которое вы выпили, порядком затуманило ей мозги.
— Думайте что хотите, — едва слышно прошептала я.
Верн сделал мне знак рукой и устремил на меня выразительный умоляющий взгляд, намекающий на то, что мне немедленно нужно заткнуться.
— Извините, если я вас обидела, сэр, — крикнула я бармену.
— А… скажите спасибо, что Верн здесь свой человек. А то сейчас оказались бы на улице.
После еще двух порций виски за нами приехали такси. Я торопливо попрощалась с Верном и упала на заднее сиденье машины. Водитель осведомился, не собираюсь ли я блевать, я пообещала, что сохраню содержимое своего желудка при себе до прибытия домой, а он пообещал, что выкинет меня ночью на двадцатиградусный мороз, если я не сдержу слова.
Потом я почти ничего не помню, кроме того, что сунула таксисту двадцатку и поползла к себе наверх. Я сумела отпереть дверь, вошла и ничком упала на кровать. Когда я проснулась, было одиннадцать утра. Чувствовала я себя так, как будто кто-то пытался вскрыть мне голову очень острым инструментом. Посмотрев на часы, я застонала. Я никогда прежде не опаздывала на работу, но сейчас было совершенно ясно: как бы я ни старалась, все равно не успеть. Пришлось взять мобильник, набрать номер миссис Вудс и рассыпаться в извинениях за то, что лишь сейчас сообщаю о своей болезни. Я соврала, что у меня расстройство желудка и что я не спала почти всю ночь.
— Видно, в округе ходит какая-то зараза, — озабоченно сказала миссис Вудс, — потому что только звонил Верн Берн, у него точно такие же симптомы.
Видно, у страдающих от сильного похмелья мысли сходятся.
Я провалялась в постели еще час и думала, думала. Проигрывала в памяти все безумные события вчерашнего вечера и убеждалась, что Верн безошибочно определил, что он — не единственный человек, которому отчаянно требовалось напиться до одури.
Но воспоминания об этом алкогольном марафоне — и его отвратительных последствиях — вскоре заслонило другое, куда более серьезное: Джордж Макинтайр. Его взгляд, несчастный, затравленный, весь этот шум, мелькающие фотовспышки, вопросы, которые выкрикивали из толпы. Выражение обреченности и безразличия, как если бы весь этот ад ничего для него не значил по сравнению с исчезновением дочери. Виновный неизбежно в этот момент разоблачил бы себя, как это случилось с Раскольниковым. Что-то мелькнуло бы в глазах, в выражении лица и выдало его с головой. Но Макинтайр был просто раздавлен всем, что на него обрушилось. Это был человек, потерявший последнюю надежду и попавший в жуткий кафкианский кошмар: быть обвиненным в убийстве своей собственной дочери, зная, что он в этом неповинен…
Впрочем, из того немного, что я слышала в последнее время, выходило, что Макинтайр способен к проявлениям насилия. Если правда, что он избивал жену и даже родной сын считал его опасным… конечно, его стоило бы заподозрить в первую очередь, хотя тогда всю эту информацию нельзя было публиковать до суда.
Но эта история с окровавленным бельем дочери, которое якобы, по словам бармена Томми, обнаружили у него в сарае… Зачем бы Макинтайру хранить там такую неоспоримую улику? Если бы за исчезновением девочки действительно стоял он, неужели Макинтайр не позаботился бы о том, чтобы скрыть следы преступления? Даже если бы он, допустим, подсознательно хотел, чтобы его разоблачили, не оставил бы такую очевидную улику, как пара трусиков, чуть ли не на самом видном месте. Для саморазоблачения — особенно в случае, когда речь идет об убийстве несовершеннолетней, — преступник использовал бы такие подсказки, которые могли привести непосредственно к телу; это было бы настоящее признание своей вины, причем мотивированное и снабженное доказательствами.
Но что взять с полицейских, которым важно поскорее отчитаться о раскрытии дела, вот они и бросились на кровавую тряпицу как на доказательство того, что Макинтайр — гнусный убийца (если, конечно, эта сплетня из бара вообще не выдумка). Но до тех пор, пока не будут готовы результаты исследования и не будет доказано, что кровь на белье принадлежит Айви…
Нет, вы только послушайте ее. Нэнси Дрю хренова, да еще с заморочками насчет Достоевского, взялась защищать чудовище, известного социопата. И к чему бы это?..
Однако, приняв сторону одного из участников этого дела, я и сама не заметила, что размышляла о нем целый день. Наконец я заставила себя выбраться из постели, приняла отрезвляющий ледяной душ, затем отправилась в спортзал, где изнуряла себя еще два часа, и только после этого почувствовала в себе достаточно сил, чтобы навестить местный газетный киоск. Я приобрела у них «Глоб энд мейл», «Калгари геральд» и «Эдмонтон джорнэл», чтобы узнать, что пишут в газетах об аресте Джорджа Макинтайра. Взяв газеты, я свернула за угол, зашла в «Кафе Беано» и погрузилась в чтение. «Геральд» посвятил «делу Айви Макинтайр» целый разворот и отметил, что это уже третий случай за последние шесть лет, когда девочка-подросток пропадает в районе Таунсенда. В двух предыдущих случаях девочки исчезли бесследно и так и не были найдены.
В «Геральд» также упоминалось о том, что Джордж Макинтайр «известен полиции» — снова эта фраза. Говорилось, что раньше он работал шофером грузовика, возил грузы на большие расстояния, но, помимо этого, информации почти не было, потому что — как я начинала понимать — канадская пресса выгодно отличалась от американской в том, что касалось человека, находящегося под следствием по обвинению в убийстве. Ни о каких прежних проступках и прегрешениях писать нельзя. Никаких обвинительных комментариев соседей или сослуживцев. Согласно закону до суда журналисты не имеют право писать ни о чем, кроме основных обстоятельств дела.
Правда, «Эдмонтон джорнэл» привел-таки слова «пастора семьи Макинтайр», Ларри Корсена, заявившего, что «Айви была настоящим маленьким ангелом». Еще он сообщил, что, когда впервые познакомился с Брендой Макинтайр, та пребывала в плачевном состоянии и нуждалась в помощи. «Но потом она приняла Иисуса как своего Господа и Спасителя, и процесс исцеления начался…»
Да, разумеется, начался…
Прошло всего лишь несколько недель после первого телефонного звонка от Иисуса, и Бренда стала «чистой и трезвой». Она нашла работу в местном супермаркете «Сэйф вей». Мало того, она научилась «отвечать за свои поступки», полностью привела в порядок дом и «вновь наладила отношения с детьми». (И что бы это значило?) Но, вскользь заметил преподобный Ларри Корсен, в ее жизни присутствовала «непреходящая печаль».
