Андрей Портнов - Автово
— Фу ты, прикинь, это — он! Ходит сейчас по всему коридору и стучит в каждую дверь, даже не дожидаясь ответа.
— Да, обкурился мальчик малость, — заметил я.
Скрипы дверей в коридоре и почти молниеносное их закрывание говорило о том, что все поступали аналогично Гале. Непальцы были поразительно осведомлены о странном нашествии вонючей жертвы. Да и, вообще, не мешало бы выяснить, что делал этот странный тип в столь позднее время в комнате Анечки и её приятеля Нэма.
Всё выяснилось несколько позднее — слухи в общаге распространяются довольно-таки быстро. Оказалось, что эта жертва землетрясения, спасаясь от погони ментов или, пардон, мусоров, забралась на второй этаж общаги (с улицы по стене — тоже мне, спайдермэн нашёлся) и попал на балкон Анечки и Нэма. Те, видя такое дело, не долго думая, побежали, побросав все свои сексуальные аксессуарчики, на вахту и стали звонить в милицию. Наркот же в это время влез в окно, открыл изнутри дверь 206-ой, вышел в коридор и увидал меня, сидящего на карачках возле своей двери. Ну, а дальше всё уже известно. Вот почему он ломанулся к нашему окну в надежде обнаружить там балкон.
Не знаю, чем вся эта история закончилась, но, переждав у Гали несколько минут, после того, как стуки в коридоре затихли, я пожелал ей спокойной ночи и пошёл к себе укладываться спать…
Баба Женя стала сачковать. Любимая всеми старушка теперь появлялась в нашем коридоре всё реже и реже, а её ангельский голосок почти перестал нарушать тишину утреннего коридора. Теперь старушка появлялась не чаще двух раз в неделю, в результате чего наш родной сральник превратился в настоящий рассадник всевозможной гадости и мерзости. Понятие «борьба с антисанитарией» вызывала безудержный смех и всеобщее веселье.
Конечно, во всём можно было сослаться на возраст нашей весёлой старушки, но, всё-таки, жить в таких условиях, мягко скажем, было не в кайф.
Сачкования Бабы Жени, всё-таки, дошли до комендантши, и та, не долго думая, отстранила старушку от работы, и с некоторых пор в нашем коридоре и очке вместо ехидно улыбающейся рожи появилась какая-то новая тётка, выполняющая свою работу ежедневно и добросовестно, но, как покажет время, только на первых порах, чтобы пустить пыль в глаза, и прежде всего, конечно, комендантше. Потом, когда мы уже уедем отсюда, по рассказам «школьников», эта тётка будет сачковать ничуть не хуже Баба Жени.
Но пока комендантша была довольна новыми кадрами и велела разобрать кладовку любимой старушки, что находилась около 204-ой комнаты Сони.
Помню как сейчас — иду это я откуда-то с прогулки и ощущаю в нашем коридоре омерзительный разложившийся запашок. Случай с тушёнкой пришлось отбросить, поскольку два раза такой кошмар повториться просто не мог, да и Владичке сейчас было не до того — учил «войну». Около двери Сони толпились комендантша, новая уборщица и какая-то ещё одна бабка-уборщица с другого крыла. Все трое, открыв кладовку Бабы Жени, стояли с зажатыми носами и брезгливо смотрели внутрь. Запашок шёл именно оттуда. Я, конечно, не рискнул подойти поближе, но через некоторое время всё же выяснил, что там, на множестве полок перед обалдевшей комендантшей и двумя тётками предстала потрясающая коллекция полупрогнивших тряпок, объедков и куча пустых пивных бутылок, количеству которых позавидовал бы любой пункт приема стеклотары.
Но и это оказалось не всё. Когда через некоторое время бедняжку Женю, вообще, выселили из общаги, то в её комнате обнаружили самые настоящие… лыжи!..
Да, всё-таки, Баба Женя была большой прикольщицей, и, расставшись с ней, общага потеряла много… По крайней мере, для меня Баба Женя останется навсегда неотъемлемой частью того прекрасного времени, которого я никогда не забуду…
Это свершилось!!! То, чего наши так долго ждали, то, к чему так долго готовились. Наши сдали «войну»!!!
Не мне, конечно, судить о том облегчении, которые они испытали, но, судя по их ополоумевшим лицам и, казалось, навеки растянутым губёнкам, можно было с уверенностью сказать, что позади у них осталось что-то страшное и неповторимое.
К слову сказать, я, действительно, был очень рад за наших, и не только потому, что сдали все только на «хор» и «отл» (что считалось на местной военной кафедре практически невозможным и уникальным), но и потому, что теперь освободились от тяжёлых оков весельчаки и прикольщики типа Лёши и Наиля. И я с предвкушением ожидал того момента, когда усядусь до поздней ночи с шумной гоп-компанией за игрой в карты или нарды.
По такому случаю наши позапирались у себя в комнатах и от всей души мгновенно нализались до чёртиков, чтобы снять напряжение последних дней.
Весёлая девочка Булгакова уже привычным образом сдавала свою очередную заочную сессию и явно никак не ожидала того, что случилось в один прекрасный день.
Привезя с собой из Астрахани на первых парах 500 тысяч рэ (в те времена довольно приличная сумма, особенно, для студента), Катя отправилась в город погулять, так скажем, по зимнему Питеру, а заодно купить себе там всякие чулочки-носочки. Вечером того же дня она пригласила меня к себе попить чай и как бы между делом заявила, что у неё осталось целых три (3) тысячи. Вот так, ни больше, ни меньше. И как оказалось, я ещё должен был порадоваться за неё, за то, что она каким-то чудом успела заплатить за общагу. А завтра она пойдёт в ближайший хлебный киоск, купит на последние три тонны какую-нибудь булку и сожрёт её с аппетитом! Ну, а после уже можно будет взяться за учёбу основательно, так как никакие «лишние» деньги её больше не тяготят.
Зная Булгакову, мне, конечно, не стоило бы даже и удивляться, но в этом случае она явно побила все свои предыдущие рекорды.
Хотя через несколько дней Катю ожидало удивление куда больше того, что испытал сейчас я.
А именно: случилось нечто, что для нашей группы имело чуть ли не историческое значение.
Если конкретнее, то умная девочка Лариса решилась на отчаянный шаг (то ли устав от одиночества, то ли ей глас в ночи какой причудился). Короче, в один прекрасный день заявилась наша Лариса в 212-ую с букетом цветов и вручила их переставшей на время жевать свою последнюю булку Булгаковой со словами типа «Катя, давай помиримся», «Так больше нельзя» и «Бог всё простит».
Несколько секунд Булгакова переваривала информацию, затем, вспомнив о булке, стала лихорадочно её дожевывать, взяла у Ларисы цветы и, поняв, что выкидывать её отсюда уже поздно, пригласила Ларису присесть.
Простая и без комплексов умная девочка решила, что всё самое сложное позади и, развалившись на стуле, стала выбалтывать последние светские новости с таким видом, как будто ничего такого особенного тут несколько минут назад не произошло.
Булгакова так явно не думала, поэтому, оставив на минуту Ларису в обществе Гали, побежала к нам в 215-ую, где застала нас троих за игрой в карты.
— А я только что с Ларисой помирилась, — произнесла она таким тоном, будто сама в это не верила.
Мы сидели огорошенные. Первым проснулся Владик.
— Катя! Как я рад! Поздравляю! Неужели? — завопил он, радостно подёргивая ручонками.
— Ну! Я сама обалдела! Слушай, можно тебя на минуточку? — это она уже обратилась ко мне.
Мы вышли в коридор, и я услышал:
— Это самое! Мне теперь как-то перед Ларисой неудобно, она ко мне, всё-таки, с цветами пришла. Так вот, я решила бутылку шампанского купить, а ты сам знаешь, как у меня с деньгами. Не одолжишь на время? Мне родители на следующей неделе ещё прислать должны, тогда и отдам.
Я занял ей денег, а Рудик к нашему величайшему удивлению согласился сбегать за шампанским.
Короче, через пятнадцать минут в 212-ой сидели Катя, Лариса, Галя, Владик, Рудик и я и отмечали примирение наших девчонок.
Вот так за столь короткое время произошло сразу два великих примирения — моё с Владиком и Кати с Ларисой. Что и говорить, Питер на прощание преподносил нам сюрприз за сюрпризом.
Итак, у всех всё уже было сдано, все были свободными и могли хоть сейчас ехать домой в Астрахань. Но все как один решили остаться в Петербурге как можно дольше. Почти все.
Не знаю, как это произошло, но наша Галя, сдав курсовой Бронникову, купила себе билет на одно из ближайших чисел, аргументируя это тем, что очень соскучилась по родным. Напрасно мы пытались отговорить её от этого опрометчивого шага — Галя была непреклонна.
— Ты пойми, — убеждал её я, — родителей ты всё равно рано или поздно увидишь, а вот Питер вряд ли. Такая возможность нам дана только раз, поэтому этот дар надо использовать на всю катушку.
Галя была как скала…
В день её отъезда Катя, Султан, Пахом, я, Владик и Рудик пошли её провожать. Мы вошли за её вещами в 212-ую — Галя прощалась со своей комнатой, её взгляд скользил по синим стенам, а в глазах сквозила грусть.
