Франц Фюман - Избранное
Лев разинул пасть в третий раз, зафыркал, втянул голову в плечи и взглянул на похищенную добычу, которую еще мог схватить зубами. И вот он поднял лапу, проверяя, действуют ли мелкие мышцы, выпускающие наружу когти. Тут надо рвом появилась летящая Деметра, разбрасывая семена из мешка, и после каждого ее броска в теплом иле произрастали цветы.
Благоухание ночной росы, медленно поднимаясь, заполняло ущелье лимана, на дне которого покачивалось небо. Дождь утих, Нил, как всегда, неторопливо катил свои воды по старому руслу, и его равномерный шум призывал к тишине и покою. Лев мирно сомкнул челюсти и перестал ворчать, и даже детеныши павиана молча, как зачарованные, смотрели на цветущий берег. Мать близнецов счастливо улыбалась, и в этой улыбке гасла ненависть. Звери стояли под звездами в синеве ночи и грезили. Вдруг с ближнего нубийского холма снялась стая птиц и кричащей тучей взвилась в небо.
Лев испугался и занес когтистую лапу, норовя цапнуть существо впереди себя. Если бы Артемида не отскочила, едва лишь он шевельнулся, быть бы ей разодранной. Теперь же его лапа обрушилась на отраженное в воде небо, но в этот миг земля грозно загудела.
— Зевс приближается! — закричала Деметра, которая, продолжая сеять, достигла северного побережья Красного моря. — Кратос и Бия следуют за ним. Он идет сюда!
Океановы дочери бросились врассыпную.
— Он должен держать перед нами ответ, — решительно заявил Прометей.
Посейдон горько рассмеялся.
— Его молния разорвет тебя на куски, дурак! — возразил он. И поспешно прибавил: — Таких слов я больше не потерплю. Немедленно покинь мои владенья!
Шаги приближались. Ил чавкал и хлюпал. Вода была серая. Воздух гудел от шума, дыхание у львов было жаркое и отдавало серой. Какая-то горилла заколотила себя в грудь.
Деметра повернула назад.
— Покинь мои владения! — орал Посейдон. — Ты оскорбил царя! — Он поднял трезубец, лицо его потемнело от гнева. Кони рядом с ним били копытами. Зубы у них были широкие и желтые, они могли бы перекусить ногу быку. — Уходи прочь, титан! — кричал Посейдон. — Ты всегда был нам чужим!
Деметра слушала его ошеломленно и с отвращением. «Почему Прометей терпит такую хулу? — думала она. — Ведь он никогда не был трусом!» Взгляд ее заклинал титана: «Защищайся!» Но Прометей пытался выиграть время. Молча, но и не опуская глаз, выдержал он наскок Посейдона. Он не хотел без нужды раздражать богов, ибо намеревался напомнить Зевсу клятву, данную им перед выздоровлением, и ему требовались свидетели.
Посейдон разгадал его намерение и отнюдь не собирался ему способствовать. Время заговоров против Зевса минуло безвозвратно, теперь идет борьба за второе место, и каждый должен драться за себя! Если Зевс испепелит этого олуха, тем лучше! Птицы всей стаей повернули на юг. Во рву ожили страх и хищные вожделения, заговорив сотнею голосов. Венчики цветов поникли, их медовый сок начал разлагаться, они испускали тяжелый, сладковатый запах тления.
Матери криками созывали детей.
Дельта остыла теперь настолько, что животные могли вернуться. Первыми, еще до отлета птиц, в горячий песок зарылись ехидны и гадюки. «Здесь тепло, здесь низко, здесь лучше, чем раньше!» — шипели они, с наслаждением раздувая свои блестящие чешуйчатые бока. «Сюда, безногие братья, сюда, гибкие сестры, здесь отныне будет наше царство и наша площадка для танцев! А вы, остальные, берегите подошвы и пятки!»
Со свистом скользили они по песку, разевая пасти, где поблескивали ядовитые зубы.
— Эта земля остается моим царством! — шипел лев. Хвостом он бешено колотил по воде. Черная гадюка, свиваясь и развиваясь, плыла вдоль берега. Лев цапнул ее лапой, но угодил в дикобраза, который как раз высунулся из ямки в иле и ощетинил хвост. Впервые раненный, да еще сразу в семи местах, лев заревел, изливая боль и гнев от подобной обиды, и внезапно все пришло в движение. В один миг морской рукав наполнился звуками и закишел всевозможными существами. Фенеки фыркали, фонтанчиками взлетали тушканчики, быстроногие зверушки вихрем неслись в пустыню, а хищники мчали за ними следом. Обезьяны тоже целыми стадами устремились вниз по берегу, самки и детеныши в середине, вокруг — боеспособные самцы с оскаленными клыками. К таким движущимся крепостям без особой нужды не решалась подступиться даже пантера.
Крокодилы сердито поднимали головы.
— Что там опять за возня? — зевая, спрашивали они.
— Разбегается шустрый народец, — засопел в ответ бегемот. — Должно быть, многие уже в Нубии. Спите себе спокойно.
— Этого мы и хотим, — зевали крокодилы и снова закрывали глаза. — Нет ничего прекраснее тихой дремоты, — бормотали они.
— Вот они, наши друзья! — воскликнули египетские бегунки, прозванные «крокодиловыми сторожами». Попискивая и чирикая — взволнованно повествуя о своей прогулке на асбестовый холм, — опустились они на покрытые панцирем спины. По исконному своему праву и обычаю они прогуливались также между зубами чудовищ, выискивая червячков и личинок. «Когда ты спишь, а тебя почесывают — лучше ничего и быть не может», — млея от удовольствия, бормотал какой-то аллигатор. Щебет суетливых пичуг раздражал горделивых страусов. Они то и дело пытались взлететь, но их крылья были так обожжены, что им тоже пришлось шагать по земле. Сперва они вышагивали степенно, как фламинго, но, когда за ними погнался шакал, побежали быстрее жирафов.
Один только марабу, доверяя своему клюву, выступал так же медленно, как всегда.
Посейдон оставил молодого титана на месте. Вскочив на одного из коней, другого схватив за гриву, он помчался на Север, к своему гроту, сперва по морю, потом по суше, а потом опять по морю. Кони мчались с такой дикой быстротой, что пена держала их на поверхности. «С дороги, дельфины, с дороги, акулы, морской царь едет к себе домой!» — кричал Посейдон сквозь фонтаны соленых брызг.
Они летели, оставляя позади Крит, острова, рифы. «Быстрее! — рычал Посейдон, — быстрее! Покажите, на что вы способны». Кони мчались во весь спор. Какая даль! Они ликовали, что наконец-то испробуют всю свою силу. «Быстрее! — кричал Посейдон, — вы везете царя!» Он притянул к себе второго коня и, широко раскинув ноги, сидел теперь на обоих сразу, держа трезубец между ними и налету подцепляя усачей и скатов. «Быстрее, еще быстрей!» На мордах коней пузырилась кровавая пена. «Еще быстрей!» Впереди белая стена, Посейдон рванул к себе скакунов за гривы. Кони перекувырнулись вверх ногами. Посейдон лежал на песчаной отмели. Болели сломанные ребра. Из грота выскочил Тритон.
— Обсуши их! — лежа, приказал ему Посейдон. — Напои пресной водой! Отведи к нам и нарви им клевера! Это мои кони!
Тритон повиновался.
Скачка Посейдона длилась ровно столько времени, сколько понадобилось Артемиде, чтобы положить козленка рядом с маленькими зебрами. После этого она подошла к Прометею.
— Я также запрещаю тебе вступать в мои владения! — проговорила она, и слова эти дышали ненавистью. Ненависть ее звучала торжественно, без примеси гнева или страха, была чистой, холодной и тяжелой, как серебро. Прометей никогда не относился к этой девушке вполне серьезно. Лишь в этот миг понял он всю значительность и суровость ее чувств, хотя сам и не разделял их.
Артемида опустила козленка на берег и заклинающим жестом выставила вперед руки. Перед трезубцем Прометей не дрогнул. Обнаженных рук девушки он испугался.
— Чтобы ноги твоей больше не было в лесу, — произнесла Артемида, — не то я натравлю на тебя хищных зверей. Волчьи стаи будут преследовать тебя, медведи перегрызут тебе ребра! Куница вопьется зубами в ноги, вепрь распорет живот! Не жди ни милости, ни сострадания! Мир пришел в смятенье. Будь ты проклят!
Она взяла козленка на руки и убежала. Зебрят она оставила на месте. «Постой!» — крикнул ей вдогонку Прометей, но она бежала с быстротою лани.
Земля дрожала. Слышалось хлопанье могучих крыльев. Теперь затрусили прочь и шакалы.
Во рву остались только толстокожие и ослица с ее полосатыми новорожденными.
— Будь благоразумен и не гневи царя, — сказала Прометею Деметра. Она хотела удалиться молча, но все-таки заговорила и протянула руку титану. Поведение ее брата Посейдона показалось ей таким мерзким, что она не хотела уподобляться ему.
— Прощай! — молвила она. — Прощай, мой друг!
— Ты тоже меня покидаешь? — печально спросил Прометей.
— Я покидаю вас всех, — произнесла Деметра. Она бросила мешок из шкур и закуталась в свои растрепанные волосы. Прометей лишь сейчас заметил, что она обнажена и что, несмотря на копоть и пепел, покрывающие ее тело, она прекрасна.
— Останься с нами, Деметра! — попросил он.
Он хотел сказать, как говорил обычно: «Останься с нами, сестра!» Но почему-то сказал: «Останься с нами, Деметра!»
