Лена Элтанг - Картахена
Вернувшись с прогулки по холмам, он решил, что в гавань уже не пойдет, а ближе к вечеру поищет клошара по тавернам. Надо работать. Солнце стояло высоко, от утренней сырости не осталось и следа, и маленький дворик под его окном заполнился сохнущими простынями, среди которых попадались и голубые с золотом. Он сполоснул лицо холодной водой и снова сел за стол. Итак, что у нас есть.
1. Списки аукциона говорят нам, что марку продали в две тысячи шестом, то есть у Аверичи ее не было задолго до его гибели. Есть вероятность, что он ее проиграл. Но есть и другая.
Стефания погибает в декабре две тысячи первого, а в две тысячи втором (после гибели переводчицы) отель терпит крах из-за скандального расследования, то есть из-за наркотиков и нелегального казино. Что оставалось делать Аверичи, попавшему в полицейские жернова, кроме как закрывать гостиницу и менять ее статус на скромную богадельню? Но аренду хозяевам земли нужно платить каждый год, каждый божий день. Ясное дело, в две тысячи шестом ему нужны были наличные. Может быть, несколько десятков тысяч, может, пара сотен. Но не так много, чтобы расстаться с талисманом, с сицилийской ошибкой, которая каждый год растет в цене.
Тогда зачем он ее продал? Затем, что хотел купить холм и стать полновластным хозяином «Бриатико», вот зачем. Вполне вероятно, что он купил его на подставное лицо из числа своих служащих. Ведь купи он его на себя, после его гибели все досталось бы Бранке, а ей не досталось ничего. Это, кстати, мотив для убийства, о котором вообще никто не подумал. Служащий, которому доверился хозяин, убивает его и становится формальным владельцем, выжидающим, пока уляжется шум и можно будет потихоньку продать добычу.
2. В записках Петры прямо говорится, что за маркой охотились двое: капитан и его сообщник, то есть я. Поскольку себя я вычеркиваю, то остаются капитан и неизвестный блогер. В какой момент жестяной зверинец превращается в театр абсурда? В тот момент, когда у нас появляется сомнение, что марка di fatto существовала на самом деле. Пока что она присутствует в этой истории как змеиное яйцо, о котором все знают, но никто его не видел. Условная бумажка с гербом Обеих Сицилии.
Разумеется, продажа ошибки на аукционе две тысячи шестого года может быть и не связана с этой историей. Скажем, маленьких синих ошибок наберется шесть или семь, если Сицилийское королевство успело выпустить серию перед тем, как изъять марки из оборота. Например, в связи с объединением Италии. Или по какой-нибудь скучной казенной причине.
Но дело не в количестве марок, а в том, что время продажи совпадает с двумя моментами: с постройкой в «Бриатико» зимнего сада и смертью конюха. С какой стати арендатору начинать перестройку гостиницы, вызывать архитектора из столицы, заказывать травертин для террас и дорогие стекла для галереи, если он делает это на чужой земле? Это все равно что делать шелковый кошелек из уха свиньи, как сказал бы мой друг математик.
Теперь конюх. О нем я знаю немного, но факты жесткие. Осенью две тысячи шестого его подвесили на буковой ветке, это раз. Именно он приглядывал за лошадями Стефании, когда она погибла в две тысячи первом, это два. Вполне вероятно, что конюх замешан в ее убийстве и пытался угрожать своему подельнику (или заказчику?). Аверичи забеспокоился и решил, что марку носить на себе небезопасно. Тот, кто помог старухе свалиться с лошади, запросто остановит его в темном углу парка и приставит нож к горлу. Или напишет письмо в прокуратуру провинции, начнут разбирательство и, чего доброго, признают владение маркой незаконным. Спокойнее будет продать и вложить деньги в холм, тем более что греки предлагают хорошую сделку.
Вот такие ходы у белых. Про черных подумаем завтра.
Маркус посмотрел на свои блокноты, случайные листки, салфетки из траттории и прочую бумажную мелочь и с удовольствием подумал, как привезет все это домой и станет разбирать понемногу, вечер за вечером. Он никогда не ленился таскать с собой рукописи. Шесть лет тому назад, в Сорренто, не зная, куда девать четыреста страниц черновика «Паолы», которые не помещались в чемодан, он принес их в уличное кафе с грилем и предложил хозяину бросить пачку бумаг в огонь, вернее, в угли, тлеющие на жестяном поддоне. Араб поглядел на него с ужасом и замахал руками, как будто бумага с буквами отравила бы его баранину, пропахшую кумином и куркумой.
Наутро Маркусу нужно было лететь дешевым рейсом с пересадками и за лишний вес пришлось бы выложить немалые деньги. Кончилось тем, что он свернул рукопись в рулон и сунул в зарешеченную дыру в стене бакалейной лавки на виа Мури, где когда-то стояли рекламные бутылки с маслом и уксусом. Там она и теперь лежит, если не истлела.
* * *Маркус собрал свои записи в папку, положил ее в ящик стола, взял в кармане куртки бумажник и вышел из номера. Он собирался заплатить клошару свой проигрыш, хотя понятия не имел, где в деревне можно купить ведро красной краски оттенка сангрия.
Выйдя из мотеля, он пошел в сторону площади, надеясь поспрашивать о краске у знакомого гарсона в кафе или владельца скобяной лавки на виа Пиччони. Будь у него машина, смотался бы в строительный магазин, который заметил еще в воскресенье неподалеку от дорожной развязки. Там, судя по сверкающей на крыше рекламе, можно было купить тысячу оттенков действительности.
Километров двадцать от деревни, прикинул Маркус, пешком туда никак не доберешься, а про то, чтобы краску донести, и разговора нет. Может, взять такси? Проходя мимо почты, он увидел скутер почтальонши и вспомнил, что обещал себе зайти еще разок и посмотреть, так ли она хороша, как говорит Джузеппино. Заодно и про краску можно спросить.
Зачем клошару краска цвета бычьей крови? Почему не малиновый, амарантовый или кармин? Делать нечего, я проиграл именно сангрию, и придется ее отыскать. Толкнув дверь почтовой конторы, он остановился: прохладный ветер коснулся его лица, и какая-то не слишком внятная мысль мелькнула, махнула хвостом и ушла на дно. Под потолком медленно крутился старомодный вентилятор с деревянными лопастями: сквозняк звякнул колокольчиками, подвешенными над конторкой, карта мира, закрывавшая стену, потеряла одну кнопку и теперь шевелила свободным уголком. Маркус подошел к стене, наклонился, нашел кнопку на полу и воткнул ее на место, прямо в Берингов пролив. За конторкой кашлянули, что-то упало и покатилось.
Маркус хотел было постучать пальцем по стеклу, но не смог оторвать глаз от карты и двинуться с места. В верхней части Южной Америки, недалеко от Панамского канала, темнело едва заметное пятнышко, как будто случайно чиркнули карандашом. Он подошел поближе, присмотрелся и понял, что берег принадлежит Колумбии.
Пятнышко было грязно-алым, будто подсохшая царапина, оно приходилось на зазубренный край лагуны, с одной стороны от него был Сан-Онофре, а с другой – Картахена. То, чего нет, тихо прозвенели колокольчики над конторкой. Маркус с трудом перевел дыхание. Отрывки из блога флейтиста встали у него перед глазами, осмысленные и четкие, словно нотные листы, все четыре отрывка, аккуратно процитированные Петрой.
Моим паролем станет то, чего нет!
Вот оно. В блоге говорилось, что слово для пароля флейтист нашел, когда вспомнил открытку с крестинами. Открытку, на которой нет отца. Все есть, и мать, и бабка, и священник, а отца нет. Какой же я непроходимый идиот. Девять букв, красным по белому, девять букв от носа до кормы, пять тысяч шестьсот сорок восемь миль, поплыву туда и найду своего внука. Пеникелла собирается плыть за моря, он думает, что его сын приехал из дальних краев. Он думает, что в колумбийском городе у него невестка и внук, а может, и не один. У него в Картахене семья.
И только сын Диакопи, ливийский флейтист, знает, что нет никакой Картахены. Нет и никогда не было. Деревенские разговоры, толки-перетолки в тратториях. Искажение истины, враки, мистификация, фуфло.
– Я могу воспользоваться вашим компьютером? – тихо спросил Маркус, не узнавая своего голоса. – Мне только одну вещь проверить, две минуты.
– Ради бога, – сказали из-за стекла. – Это бесплатно. За деньги только принтер.
Маркус включил допотопную громадину, терпеливо переждал мерцание и гудение, набрал адрес в поисковой строке, загрузил знакомую страницу и вбил в окошко для пароля название клошаровой лодки.
Cartagena.
Пароль неверный. Прислать вам пароль на почту?
Разочарование затопило его так быстро, что руки свело сразу обе, пальцы заныли и сжались в кулаки, как будто он хотел нанести экрану хороший хук слева. В этот раз он был почти уверен, все так внезапно сошлось, такие озарения не бывают случайными!
Некоторое время он стоял перед картой, покачиваясь с носка на пятку, чувствуя, как ветерок шевелит ему волосы на затылке. Потом вернулся к компьютеру, перестал дышать и медленно вбил в окошко новый пароль.
