Вся синева неба - да Коста Мелисса
Жоанна встает с ребенком на руках.
— Они не увидят его без меня.
— Куда ты?
— Подальше от тебя.
— Жоанна!
Он идет за ней в спальню, где она кладет Тома на кровать, чтобы перепеленать. Леон смотрит на нее. Ее движения спокойны и точны. Она аккуратно распеленывает ребенка. Она научилась этому сразу, с первой минуты с Томом. Полная противоположность ему. Надо сказать, что ребенок необычный. Он никогда не плачет. Может часами просто лежать в коляске. Не лепечет. Не гукает. Почти не шевелится. Леон не раз пытался поймать его взгляд, заставить улыбнуться, вызвать у ребенка подобие интереса, но это напрасный труд. Он всегда невозмутим и смотрит в пространство. Жоанна иногда бывает такой. Неужели Том уже на нее похож? Как бы то ни было, его смущает этот недостаток взаимопонимания с ребенком.
— Ты должна позволить им видеться с Томом…
Застегнув на малыше подгузник, Жоанна со вздохом опускается на кровать. Она закрывает глаза, словно собираясь с силами, чтобы противостоять. Когда она снова их открывает, во взгляде у нее читается бесконечная грусть.
— Я знаю, — тихо говорит она.
В комнате повисает тишина. Младенец Том молча смотрит в потолок. Леон решается:
— Ну и как же нам быть?
Она тихонько встает. Застегивает на ребенке боди, надевает на него серые штанишки.
— Ладно, я пойду.
—Жоанна держится в стороне, молча сидит в углу гостиной Андре. Хрустальная люстра слабо освещает комнату. Со стола не убрано. Бокалы еще наполнены красным вином. Трое Андре склонились над маленьким Томом в колясочке. Мадам Андре извлекает его оттуда с жутким довольным урчанием.
— Иди сюда, мой малыш. Иди к бабуле.
Уложив его на колени, она с восторгом смотрит на мужа и сына.
— Смотрите, как ему хорошо у меня на ручках.
Муж и сын кивают. Они садятся рядом с мадам Андре, не сводя глаз с ребенка. Сначала они привычно ищут сходство между Леоном и его сыном.
— Его нос!
— А глаза-то…
— Да, конечно, глаза…
Потом начинают звать его.
— Том?
— Томми?
— Улыбнись нам. Покажи, как ты умеешь улыбаться.
Они изощряются, зовя ребенка, но тот остается невозмутим, неотрывно глядя на люстру под потолком. Мадам Андре обращается к Леону, как будто Жоанны здесь нет:
— Он уже улыбается?
Леон пожимает плечами.
— Я… Не то чтобы…
Ерзая, он поворачивается к Жоанне.
— Он улыбается?
Сам он никогда не видел его улыбки. Жоанна подтверждает, качая головой:
— Нет. Еще нет.
Мадам Андре продолжает ее игнорировать, настойчиво спрашивая Леона:
— Он не улыбается даже ангелам?
У Леона вид полного идиота.
— Ангелам… как это?
Мадам Андре цокает языком, окинув его умильным взглядом.
— Что ты, милый, это делают все младенцы. Рефлекторные улыбки. Во сне или просто в пространство. Это называется улыбаться ангелам.
Леон слегка краснеет и опять пожимает плечами.
— Нет, я… Я никогда не видел.
Тут мадам Андре наконец поворачивается к Жоанне. Видно, присутствие невестки вдруг стало полезным.
— А вы, Жоанна? Вы уже видели, как он улыбается ангелам?
Она качает головой. И добавляет, заняв оборонительную позицию:
— Но он любит смотреть в небо. И выглядит очень сосредоточенным.
Мадам Андре не скрывает своей тревоги.
— Ему уже три месяца. Он должен улыбаться.
Жоанна не отрываясь смотрит на свои руки. Она умирает от желания забрать своего малыша, вырвать его из рук этой ведьмы, считающей его умственно отсталым, и унести домой. Но вместо этого она сидит как пай-девочка, замкнувшись в вежливом молчании.
Когда маленькому Тому исполнилось полгода, Жоанна вышла на работу. Днем с ним сидит Жозеф. Состояние его здоровья еще ухудшилось. Он все сильнее задыхается, гуляя по своему огороду, и не может долго стоять у кухонного стола, когда стряпает. Жоана тревожится.
— Не перенапрягайся, папа. Если тебе трудно с Томом, я могу перейти на полставки.
Он обещает щадить себя. Однако, вернувшись с работы, Жоанна всегда застает Жозефа посреди гостиной в окружении деревянных кубиков, которые он сам вырезал для маленького Тома, или десятков бумажных птиц, которых сложил, пытаясь его развлечь. Он запускает их через комнату, надеясь вызвать интерес маленького Тома. Но это не работает. Том так и сидит невозмутимый. Зато он, кажется, с удовольствием слушает сказки, которые Жозеф читает ему целыми днями.
Однажды вечером новая ссора разражается между Леоном и Жоанной в темноте их спальни.
— Мы должны показать его врачу.
Усталый вздох Жоанны ясно дает понять, что речь об этом заходит не впервые.
— Оставь его в покое. Он развивается в своем ритме.
— Он не издает ни звука. Другие дети в его возрасте хотя бы лепечут.
— Перестал бы ты слушать свою мать.
— Это говорит не только моя мать.
— Вот как?
Жоанна напряжена, ее ладони лежат плашмя на одеяле.
— Я поговорил с коллегами-учителями. Они тоже находят удивительным, что он не издает никакого лепета.
Ответа нет. Жоанна хмуро замкнулась в упрямом молчании.
— Он не смотрит на меня, Жоанна. Этот ребенок никогда на меня не смотрит. По-твоему, это нормально?
Леон не хотел говорить так раздраженно.
— Он… Он смотрит на все.
— Он смотрит на все, но не на нас!
Жоанна отказывается слушать Леона. А между тем она знает, что он прав: у Тома странный взгляд, затуманенный, какой-то отсутствующий. Ей тоже не удается поймать его взгляд, во всяком случае надолго. Но это не имеет никакого значения. Том — ее малыш. Может быть, он отличается от других детей его возраста, но это не причина таскать его по врачам.
— Жо, — настаивает Леон. — Ты никогда об этом не думала?
Она вздрагивает в простынях рядом с ним.
— Думала о чем?
— А что, если он другой? Что, если он… неполноценный?
Леон говорит это с ужасом. Жоанне же не страшно. Жоанна спокойна и упряма.
— Он другой. Но я никогда не считала, что быть другим — неполноценность.
— Ты же знаешь, что я хочу сказать.
Жоанна тяжело вздыхает.
— Я должна была догадаться.
Леон садится в постели.
— О чем ты должна была догадаться?
— Что моему сыну никогда не дорасти до Андре.
Он яростно протестует:
— Это подло, Жоанна!
Она больше ничего не отвечает. Леон ощупью ищет ее руку в темноте, а когда находит, она не высвобождается.
— Жо…
В ответ — молчание.
— Я хочу ему только добра. Ты же знаешь.
И тихий, сдавленный голосок Жоанны наконец звучит:
— Тогда дай ему жить. Дай ему развиваться в своем ритме. Дай ему стать мальчиком, которым он хочет быть.
Леон сдается, кивая в темноте.
— Хорошо.
Жозеф этим летом лежит в постели по предписанию врача и под строгим присмотром Жоанны, а маленький Том научился ходить. Жоанна была права, он развивается в своем ритме. Он скачет среди рассады помидоров и дынь, падает на кучи земли и смотрит на небо, а может быть, на летающих птиц, никто не знает, куда устремлены его загадочные ореховые глаза. Он срывает цветы, и Жозеф ласково ворчит.
— Постреленок! — кричит он, вставая из качалки на веранде.
Прибегает, улыбаясь, Жоанна, берет Тома за ручку и уводит, объясняя на ходу:
— Жозефу очень дороги эти цветы, малыш Том. Мы же не хотим его огорчать, правда?
Она одна может это делать. У Тома развился странный рефлекс, если кто-то подходит слишком близко или пытается его тронуть: он делает резкое движение ручонкой, отталкивая чужие руки. Словно наносит удар в пустоту. И грозно хмурит бровки. Он не любит, когда его трогают. Жозеф привык. Он больше не пытается к нему приближаться. Разговаривает с ним на расстоянии метра, стоя на коленях, чтобы быть одного роста. А вот Леон очень страдает от этого. Жоанна это знает.
