Вся синева неба - да Коста Мелисса
Она отвечает отрывисто:
— Они забрали Тома.
Они так и сидят в холодной прихожей пристройки. Ни у него, ни у нее нет сил подняться и дойти до комнаты. Эмиль прикрывает Жоанну белой простыней, на которой он очнулся, потому что она дрожит всем телом, как в тот вечер, когда он нашел ее на пляже.
— Расскажи мне про Тома.
Она поднимает на него растерянные глаза. Щеки перепачканы. Губы приоткрываются и задают вопрос:
— Что?
Он понятия не имеет, что делает. Он только хочет, чтобы она перестала дрожать и задыхаться. И он повторяет:
— Расскажи мне про Тома.
И добавляет, силясь улыбнуться дрожащей улыбкой:
— Ты говорила, что это был удивительный мальчик… самый умный из всех, кого ты знала.
Он с тревогой всматривается в ее лицо. Она перестала раскачиваться. Она как будто колеблется. Наконец тихо произносит:
— Хорошо.
И вот он переносится в Сен-Сюльяк, в каменный домишко, окруженный огородом, в погожий летний вечер.
Жоанна лежит на диване, ее большой круглый живот торчит в потолок, и ветер паники гуляет по маленькой гостиной. Леон суетится, собирает с пола одежду, берет связку ключей со стола, засовывает все в большую дорожную сумку. С улицы врывается Жозеф в берете.
— Готово, мотор работает. Можешь ее сажать.
Жоанна бледна, лицо в поту, лоб временами морщится. Начались первые схватки, все более частые. Пора ехать в больницу.
Эмиль удивлен, что она решила рассказать ему историю Тома Блю с их первой встречи в родовой палате. Но он не перебивает ее, потому что теперь она спокойнее и дышит легче.
Леон слишком нервничает, чтобы вести машину. За руль сел Жозеф. Он спокоен, как и Жоанна. Безмятежно улыбается. Ведет машину, насвистывая.
— Хороший денек для встречи маленького Тома, — говорит он, глядя на Жоанну в зеркало заднего вида.
Они уже выбрали ему имя. Вообще-то выбрала Жоанна. Том в честь Тома-Мизинчика. Одна из ее любимых детских сказок. Про пожилых мужа и жену, которые не могли иметь детей и пожелали ребеночка любого роста, пусть даже «не больше мизинчика». Том родился чудесным образом и получил имя Том-Мизинчик, потому что ростом был не больше мизинчика. Несмотря на маленький рост, он совершил много подвигов, самым славным из которых было чудесное спасение от смерти, когда его проглотила корова.
История делает скачок вперед. Жоанна, Леон и Том на веранде, выходящей на играющий красками огород. Том — удивительно спокойный ребенок, он почти не плачет. Леон умирает от беспокойства, спрашивая себя, нормально ли это. Жоанна же спокойна. Она отвечает, что уверена: Том-Мизинчик тоже не плакал.
Они поставили колыбельку на веранде, но Том никогда в ней не спит. Жоанна с первых дней держит его при себе. Это тихий младенец со светлым пушком на голове, с темно-синими глазами, уже отливающими карим. Он постоянно закутан в ярко-оранжевую повязку, которую Жоанна носила во время беременности. Леон неловок с ним, но Жоанна терпелива. Она учит его держать ребенка на руках, менять ему подгузник, укачивать. Жозеф держится в стороне. Он знает, что им троим надо привыкнуть друг к другу.
Они всё еще сидят на веранде, когда в дверь стучат, довольно грубо. Леон бледнеет. Он быстро объясняет Жоанне сдавленным шепотом:
— Это, наверно, моя мать. Она уже трижды просила показать ей Тома… Я не отвечал…
Жоанна ничего не говорит. Однако она помнит реакцию мадам Андре, когда та обнаружила ее беременность. Он не мог так поступить с нами. Теперь, когда Том родился, мадам Андре требует причитающегося ей по праву: визита к своему потомству.
Месье и мадам Андре входят на веранду в сопровождении Жозефа с суровым и хмурым лицом. Леон, белый как простыня, переминается с ноги на ногу.
— Добрый день, Жоанна, — говорит мадам Андре по обыкновению холодно.
Жоанна крепче обнимает маленького Тома и незаметно пятится.
— Мы пришли посмотреть на внука.
Тяжелое молчание повисает на веранде. Жозеф неподвижно стоит в дверях. Леон остается подле Жоанны и малыша, словно хочет отгородить их от родителей.
— Можно? — спрашивает мадам Андре, протягивая руку к ребенку.
Жоанна кивает, но продолжает крепко держать Тома. Месье и мадам Андре склоняются над ребенком, берут его крошечные ручонки своими большими пальцами, гладят щечку. Их лица, обычно хмурые и недовольные, расцветают неподдельной радостью.
— Вылитый Леон, правда?
— Точно.
— Я как будто вижу его младенцем.
Они не обращают никакого внимания на Жоанну, которая так и не выпустила Тома.
— У него его глаза.
— И его нос тоже, правда?
Леон не говорит ни слова и очень нервничает.
— Что-то ребенок очень тихий. Он никогда не плачет?
Они обращаются к сыну, тот пожимает плечами.
— Да, редко…
Жоанна по-прежнему невозмутима.
— Что это за грязная тряпка? — спрашивает мадам Андре, с отвращением морща нос. — Он подцепит микробы. Надо простирнуть ее в машине.
— Это набедренная повязка, — запинаясь, отвечает Леон.
— Что?
— Жоанна думает, что ее запах успокаивает малыша.
Все молчат. Жозеф выражает свое раздражение, цокнув языком. Жоанна отступает на шаг и говорит:
— Ему надо поспать.
Неловкость на веранде сгущается. Мадам Андре раздраженным жестом закидывает сумочку на плечо.
— Хорошо, мы уходим.
Жоанна смотрит им вслед с несказанным облегчением. Жозеф остается на веранде. Леон провожает родителей до дверей, ему неловко как никогда. Они даже не пытаются понизить голос, заявив на крыльце:
— Это наш внук. Она не помешает нам видеться с ним.
Леон не находит лучшего ответа, чем:
— До скорого.
—Эмиль хмурит брови, не понимая.
— Что же произошло у тебя с Андре, почему у вас были такие напряженные отношения?
Жоанна слабым голосом просит сесть на кухне и приготовить чай. Потом она ему расскажет.
Вода закипает, пуская большие пузыри в ржавой чугунной кастрюльке на кухне. Жоанна сидит на стуле. Эмиль принес и надел на нее свитер. Сам закутался в куртку. Ему холодно. Очнувшись давеча на белой простыне, он умирал от холода. Он не спрашивал Жоанну, что случилось, сам догадался. Он вышел за дровами. И, наверно, потерял сознание.
Он приносит кипящую кастрюльку на стол, медленными движениями наливает воду в чашки. Когда он садится напротив Жоанны, она продолжает свой рассказ. Говорит о табачной лавке, о перешептываниях им вслед, которые Жозеф будто бы игнорировал, о первом ужине у Андре и расспросах с подковыркой, о сцене, достойной мелодрамы, на рынке у прилавка цветочницы.
— А потом? — тихонько спрашивает Эмиль, протягивая ей чашку. — Андре еще переходили в наступление?
Они снова в Сен-Сюльяке, в начале сентября. Жоанна и Леон на веранде. У обоих надутый и слегка раздраженный вид. Жоанна сидит в плетеном кресле-качалке с Томом на руках. Леон стоит. Он очень напряжен.
— Не дуйся, — повторяет он.
— Они ни разу не приглашали меня к себе.
— Все изменилось…
— Они смотрели на Тома как на настоящую катастрофу всю мою беременность.
— Все изменилось, — снова повторяет Леон.
— Теперь они решили, что им нужен внук, и соизволят пригласить меня на ужин?
Жоанна спокойна. Она говорит ровным, но твердым голосом, не переставая качать ребенка на руках.
— Это я тебя прошу.
— Я говорю нет.
Леон удерживает раздраженный вздох. Он меняет позу, сплетает и расплетает руки на груди и наконец заявляет:
— Тогда я возьму на этот ужин Тома.
Жоанна смотрит на него так, будто он изрыгнул непристойность.
— Нет.
Они смотрят друг на друга. Взгляд Жоанны становится все жестче.
— Они имеют право его видеть, — настаивает Леон.
