Сергей Кузнечихин - БИЧ-Рыба (сборник)
– Шла бы ты, мама, отдыхать, а я покараулю, чтобы не выкипело, заодно и язык для заливного приготовлю.
Мать поскрипела табуреткой, повздыхала, поохала и согласилась. А кровать скрипела совсем недолго.
Маргарита открыла печку и попросила сигарету. Я протянул, а потом само собой получилось, что оказался в ее объятиях. Или она в моих? Губы у нее жадные, горячие. Сердце у нее колотится. А про мое и говорить страшно. И вдруг, чувствую, отталкивает. А за спиной слышу старухин крик. Не крик – лай.
– Ах ты кобель паршивый! – и другие не самые теплые выражения в мой адрес.
Дочка тоже заливается.
– Мамочка, милая, не виновата я, это он набросился…
Ну прямо как в комедии «Бриллиантовая рука».
Только не до смеха. Нырнул в свою каморку, рухнул на кровать, голову подушкой накрыл, лежу, боюсь пошевелиться.
Маргарита, видимо, тоже голову под подушку спрятала.
А мамаша еще долго причитала. Сначала ругала: неймется, мол, дуре, – потом жалеть начала, почему все напасти на нее, несчастную. И мне досталось, наслушался про себя такой правды, таких угроз и проклятий наслушался… Думал, что с кочергой ворвется, но обошлось. Угомонилась. А я так и не уснул.
Утром, не умываясь, сбежал на завод. И очень не хотелось, чтобы рабочий день кончался. С какими глазами возвращаться? Что меня ждет? Даже представить не мог.
А часам к трем заявилась на завод Маргарита. Разыскала. И через проходную без пропуска проникла. Для красоты преград не бывает.
Возникла передо мной с грустным лицом и виноватой улыбкой. Прости, мол, что так получилось, мать – женщина строгих правил, ей нас не понять, а нам от этого не легче. Маргарита у меня прощения просит. Я – у нее. Но как дальше быть? Я не знаю. И она – не представляет. Повздыхала. Даже приобняла меня, как бы в поисках защитника. Прижалась осторожненько. И ретивое мое взыграло. Не так, как прошедшей ночью на кухне, но дыхание успело взять разгон. И даже какая-то надежда мелькнула. А она отстранилась и говорит:
– Может, подарить ей какую-нибудь недорогую тряпочку. Жадность у старушек любой гнев усмиряет. Увидит и поостынет. Пойдем в магазин, посмотрим, – и снова приобняла.
Я быстренько переоделся. Идем по улице, она меня под руку держит, щебечет, как давно не была в родном городе, и с грустью замечает, что ничего в нем не меняется. В магазине, без лишних блужданий, провела меня к женской одежде и посоветовала купить индийскую кофточку. Я толком и подарок-то не рассмотрел, доверился ее вкусу. Когда зашел разговор, как вручать, она сказала, что у нее это мягче получится, а потом добавила, что мне вообще лучше не показываться матери на глаза и переселиться в гостиницу. И на ходу придумала, как это сделать: она уводит мать в гости к родственникам, а я в это время забираю свои вещи и переселяюсь, потом она обязательно навестит меня и заодно договорится с дежурной, чтобы мне выписали нормальные квитанции, дежурная многим обязана их семье, поэтому сложностей не возникнет.
До конца командировки оставалась еще неделя. Не буду скрывать – ждал и верил.
Не пришла.
Подозреваю, что и кофточку брала не для мамаши. А мне пришлось занимать деньги у местных мужиков, чтобы за гостиницу расплатиться и обратный билет взять. Квитанцию выписали, как будто я в люксе жил. Были уверены, что не стану возражать.
Да, чуть не забыл: когда забегал к ним в дом забирать сумку, на подоконнике стояли две тарелки с заливным языком. Очень хотелось попробовать, но испугался.
Бедный паспорт
Говорить о секретных заводах – все равно что рассказывать старые анекдоты. Этим уже трудно удивить. Спроси любого, кто рядом живет, и он тебе растолкует, какие пакости там производят, а если на территории магазин с дефицитами есть, так и потайной ход покажет. Но в меня еще в пионерском возрасте вколотили, что болтун – находка для шпиона, поэтому о секретах, на всякий случай, не будем. Да и скучно это, интереснее – о секретарях, то бишь о тех, кто эти секреты охраняет.
Я уже вроде жаловался, что очень серьезные люди, глядя на меня, приходят в тихое бешенство. А мне что делать прикажете? На их выпивку рот не разеваю, в кумовья не набиваюсь, а если уж по работе случай сводит, так я не виноват, у меня начальник есть, и не один, к сожалению.
И приходит в нашу контору бумага с одного хитрого завода: просят установить и запустить регуляторы. Дело привычное, только у шефа моего допуска нет. У меня – тем более. А без допуска на такие заводы не проникнешь. Начальник вызывает кадровика. Тот является с бланками и приказывает нам заполнить их печатными буквами. Интересуемся, к чему такие сложности. Повышает голос: приказы, мол, не обсуждаются. Не он законы устанавливал, и не нам их отменять. Анкета длиннющая: кто с кем, кто от кого… Короче, биография, переходящая в порнографию. А у меня же и дедушка, левый эсер, два срока отмотал, и дядька, красный командир, враг народа. Дядьку, правда, реабилитировали, а деда – забыли. Спрашиваю у шефа, как быть. А у того свои родимые пятна – матушка из поволжских немцев, в деревне Каргино под Енисейском ссылку отбывала.
– Зато, – говорит, – у меня папаша остяк, а это все равно что большевик с дореволюционным стажем, а может, еще и понадежнее.
Шеф написал, что не судился и родственников за бугром не имеет. Я взял его анкету и воспользовался, как шпаргалкой. Отдали бланки кадровику и уехали в командировку. Возвратились через месяц, отчитаться не успели, а секретарша уже в кадры гонит. Не прошли наши сочинения. Нет, родственников наших не разоблачили, но шеф что-то не очень аккуратно исправил, а у меня нашли три грамматические ошибки. Кадровик выговорил нам, пригрозил, что если снова испортим бланки, будет требовать, чтобы лишили премии. Заполнили по второму разу, и шеф укатил в отпуск к своей остяцкой родне. Двух недель не прошло, вызывает начальник. Так, мол, и растак, но пришла очень серьезная телеграмма, езжай без допуска, оформят в процессе, не пустят – возвратишься, но совесть наша будет чиста. Не о совести он, конечно, переживал, другое прикрывал, ну да ладно.
Хитрый завод снаружи ничем не отличается от любого другого. На то он и хитрый. Но вся наивность до первой двери, за которой тебя встретит румяный гладковыбритый молодец. Даже в заводоуправление не пустили. Вызвали по телефону энергетика и велели ждать. Потом велел ждать энергетик. Потом энергетику кто-то велел ждать, и мы ждали вместе. Наконец поднялись к нему в отдел. Посадил меня в уголок на расшатанный стул, дал журнал «Крестьянка» и удалился за фанерную перегородку к телефону. Секретничает, а слышимость – как на озере в лунную безветренную ночь. Самый главный из охраны, как я понял, отлеживался на больничном, надорвался на тяжелой работе, занемог, а замы боятся ответственность на себя взять. Энергетик канючит, что план срывается, а тем по барабану, достаточность режима важнее производственной необходимости. И так не в дугу, и этак поперек оглобли. Начальники на Руси плохие, но это не самая страшная наша беда. Самое страшное, что заместители и помощники еще хуже. Если не трусливый, так пакостливый, если не тупой, так ленивый. Случается, что все эти опивки в один стакан слиты. Однако хитрый энергетик отыскал-таки слабую доску в непроглядном заборе. Слышу, внушает кому-то:
– Чего нам бояться, это же всего-навсего слесарь. За инженера без допуска я бы и просить не стал, образованный человек всегда представляет определенную опасность, вдруг чего разнюхает. А здесь нормальный слесарь, он, кроме своих регуляторов, ни в чем не разбирается… – Еще чего-то плел, потом вышел из-за перегородки потный, но довольный и говорит: – Слесарям везде у нас дорога, дуракам везде у нас почет.
Разрешили выписать временный пропуск, но перемещаться по территории только под присмотром сопровождающего лица.
На другой день выяснилось, что лицу этому несколько за тридцать, но при фигуре. Татьяной Ивановной звали. Я спросил, почему она без ружья. Отвечает, что дамский пистолет всегда при ней, и сумкой передо мной помахала, чтобы я чего дурного не подумал. В общем, нормальный человек женского пола.
Каждое утро встречала меня на проходной и провожала в котельную, а там пристраивалась где-нибудь в уголке и писала свои бумажки, а потом и вязать приспособилась, если начальства рядом нет. В обед, чтобы я по пути в столовую головой не вертел или нечаянно не забрел в цех основного производства, тоже сопровождала. А вечером сдавала под расписку.
Как я в одиночку, без шефа, с регуляторами возился, рассказывать, полагаю, нет надобности. Скажу одно: бардак на котельной ужаснейший. Встречал я, конечно, и страшнее, но там алкаши кочегарили, а здесь все тверезые, как телеграфные столбы, и под охраной. Может, для того и службу содержали, чтобы позор скрыть?
Дожили до субботы. Я бы и поработать не прочь, командировочные для Родины сэкономить. А моя конвоирша на пятидневке. Пришлось и мне сачковать. Выбрался в город с достопримечательностями ознакомиться. Заглянул на базар. И нос к носу, здравствуйте, Татьяна Ивановна. Имя ее специально другое называю, мало ли чего, завод все-таки секретный. Увидела меня, обрадовалась, у нее полная сетка даров осени.
