Розамунда Пилчер - Сентябрь
Лотти что-то с ней сделала. Его самый жуткий сон оказался правдой и теперь совершается у него на глазах. Лотти удалось как-то тайком пробраться обратно в Страткрой и исподтишка, когда Эди не видела, напасть на нее. Эди лежит где-то в доме. Вернее всего, на полу в кухне. С тесаком для разделки мяса, вонзенным сзади в шею, в огромной луже крови.
Генри открыл было рот, чтобы закричать, но у него вырвался только дрожащий, безголосый писк.
А Лотти уже у окна, отодвинула занавеску, смотрит наружу, прижав к стеклу страшное лицо. Сейчас подойдет к двери и… набросится на него.
Генри заставил свои ноги прийти в движение, стал пятиться дальше, а потом повернулся и побежал. Так бежишь в страшном, вязком сне. Но теперь он точно знал, что от этого сна ему не удастся проснуться. Он ничего не слышал, кроме собственного гулкого топота и свистящего дыхания. Дышать было трудно. Генри на бегу сорвал вязаный шлем. Голову и щеки остудил холодный осенний воздух. Ум прояснился. Впереди глазам Генри предстало убежище — сверкающие витрины миссис Ишхак, пестревшие, как всегда, яркими коробками стирального порошка и красными ярлыками сниженных цен.
Генри вбежал в магазин.
Долгий рабочий день миссис Ишхак подходил к концу. Ее муж высыпал из кассы всю дневную выручку и удалился в подсобное помещение, где ежевечерне подсчитывал наличность и, подсчитав, запирал в сейф. Миссис Ишхак прошла по торговому залу, заполняя на полках зияющие пробелы в рядах пакетов и жестянок, проделанные за день покупателями. И теперь, взяв швабру, принялась мести пол.
Когда дверь магазина вдруг громко стукнула, она немного удивилась. И, оторвавшись от уборки, недоуменно направила к порогу взор своих подведенных глаз под вздернутыми бровями. Когда же она увидела, кто ее посетитель, то удивилась еще больше.
— Ген-ри?
У него был ужасный вид: забрызганное грязью пальтишко, которое велико ему на несколько размеров, шерстяные носки съехали из-под коленок на щиколотки, ботинки в глине. Но ее не столько обеспокоил беспорядок в его одежде, сколько испугало состояние самого ребенка. Задыхающийся, мертвенно бледный, он на секунду остановился на пороге, а потом захлопнул за собой дверь и привалился к ней спиной.
— Ген-ри, — миссис Ишхак выпустила швабру. — Что случилось?
Но он еще не отдышался и не мог произнести ни слова.
— Почему ты не в школе?
У него задрожали губы.
— Эди умерла.
Миссис Ишхак сначала не разобрала, что он говорит, и он повторил, на этот раз сорвавшись на крик:
— Эди умерла!
— Но я…
Из глаз Генри хлынули слезы. Миссис Ишхак протянула к нему руки, и он весь подался к ней. Она наклонилась, крепко прижала его к своей шелковой груди, придерживая ладонью затылок.
— Нет-нет, — тихо бормотала она. — Это неправда.
Но он, истерически рыдая, твердил свое, и тогда она стала утешать его на своем языке, на бесписьменном диалекте качи, на котором говорили друг с другом в семействе Ишхак. Генри и раньше слышал эту мягкую речь, когда миссис Ишхак утешала Кедиджу или ласкала, посадив себе на колени. Он не понимал ни слова, но постепенно успокоился. От миссис Ишхак так чудесно, удивительно пахло, и розовый шелк платья приятно холодил лицо.
Но надо же ей втолковать. Он отстранился, заглянул в ее недоумевающее, растерянное лицо.
— Эди умерла.
— Да нет же, Генри, нет.
— Нет, умерла.
Он слегка ткнул ее кулаком в плечо, сердясь на ее непонятливость.
— Почему ты это говоришь?
— У нее в доме Лотти. Она ее убила. И украла ее новый жакет.
Миссис Ишхак теперь смотрела не растерянно, а тревожно, нахмурив лоб.
— Ты видел Лотти?
— Да. Она у Эди в спальне, и она…
Миссис Ишхак распрямила спину.
— Шамш! — позвала она мужа взволнованным громким голосом.
— Что такое?
— Скорее иди сюда.
Он вышел. Миссис Ишхак дала ему подробные многословные указания на языке качи. Он стал задавать вопросы; она отвечала. Потом он опять ушел в подсобное помещение, и стало слышно, как он набирает какой-то номер по телефону.
Миссис Ишхак принесла стул и заставила Генри сесть. А сама опустилась рядом на колени и взяла его за руки.
— Ген-ри, — сказала она, — я не знаю, как вышло, что ты вернулся, но послушай, что я тебе скажу. Мистер Ишхак сейчас звонит в полицию. Они приедут на патрульном автомобиле и увезут Лотти обратно в лечебницу. Им уже сообщили, что Лотти без позволения ушла от врачей. И они ее ищут. Ты меня понял?
— Да, но Эди…
Миссис Ишхак стерла своими мягкими пальцами льющиеся по щекам Генри слезы, краем розового кисейного шарфа, покрывавшего ее лоснящиеся черные волосы, высморкала ему нос.
И сказала, успокаивая:
— Эди в Балнеде. Она там сегодня ночует. Она жива и здорова.
Генри заглянул в лицо миссис Ишхак: а вдруг она говорит неправду? Просто чтобы его успокоить?
— А вы откуда знаете? — спросил он у нее.
— Знаю, потому что по пути она зашла сюда купить вечернюю газету. И рассказала, что ей позвонила миссис Эрд, твоя бабушка, сообщила про Лотти и велела не оставаться в доме одной.
— Значит, Ви тоже боится Лотти?
— Не боится. Миссис Эрд не из таких, которые боятся. Она просто беспокоилась за твою любимую Эди. Так что видишь, все в порядке. Никому не угрожает опасность.
Из подсобного помещения было слышно, как мистер Ишхак говорит по телефону. Генри попробовал прислушаться, но не смог разобрать ни слова. Мистер Ишхак кончил разговаривать, повесил трубку. Генри ждал. Мистер Ишхак вышел в зал.
— Ну, все улажено? — спросила его жена.
— Да, я сообщил в полицию. Они направляют патрульную машину. Через пять минут она будет в деревне.
— Они поняли, куда ехать?
— Да. Они знают, — мистер Ишхак посмотрел на Генри и ласково улыбнулся. — Бедный мальчик. Перепугался. Но теперь все позади.
Они были с ним очень добры. Миссис Ишхак все еще стояла на коленях, держа его за руки. И Генри понемногу перестал дрожать. Подумав, он спросил:
— А можно, я позвоню Эди?
— Этого никак нельзя, потому что ваш телефон в Балнеде испорчен. Эди еще из дому заявила в Аварийную, а там сказали, что пришлют мастера только утром. Но мы немного погодя, когда ты выпьешь чего-нибудь горячего, пойдем с тобою вместе, ты и я, в Балнед, и я тебя доставлю прямо к твоей Эди.
Только тут Генри окончательно поверил, что Эди жива. Что она в Балнеде и ждет его. И сознание, что теперь он уже скоро будет с нею, оказалось выше его сил. Губы у него искривились, как у маленького, глаза переполнились слезами, а он, измученный, ничего не мог с этим поделать. Миссис Ишхак опять крепко обняла его, прижала, тихо повторяя: «Ген-ри, Ген-ри», — и долго держала так, а он безудержно рыдал, уткнувшись в ее шелковую ароматную грудь.
Наконец он выплакался и только изредка еще всхлипывал напоследок. И тогда миссис Ишхак принесла ему кружку горячего шоколада, сладкого, коричневого, пузырящегося, и к нему — большой бутерброд с джемом.
— Скажи мне, — спросила она, когда Генри уже совсем успокоился и приободрился, — ты ведь так еще и не ответил на мой первый вопрос: почему ты здесь, а не в школе?
Генри, держа в ладонях теплую кружку, посмотрел в черные блестящие глаза миссис Ишхак. И объяснил ей:
— Мне там не понравилось. Я убежал. Я вернулся домой.
Часы на каминной полке показывали без двадцати девять, когда Эдмунд вошел в гостиную в Крое. Он ожидал застать там толпу гостей, но нашел только Арчи и с ним незнакомого мужчину, в котором методом исключения без труда угадал Грустного Американца Конрада Таккера, причину своей размолвки с Вирджинией.
Оба были ослепительны, в вечерних костюмах, Арчи просто молодцом, давно его Эдмунд таким не видел. Они дружески беседовали у камина со стаканами в руках, Конрад Таккер в кресле, Арчи спиной к огню, прислонясь к тяжелой чугунной решетке. Когда дверь открылась, они прервали разговор, обернулись, увидели Эдмунда и встали ему навстречу.
— Эдмунд!
— Боюсь, мы неприлично опоздали. Были разные происшествия.
— Вовсе вы не опоздали, как видишь. Никто еще не явился. А где Вирджиния?
— Пошла наверх снять манто. А Алекса с Ноэлем будут через две минуты. Алекса вдруг в последнее мгновение вздумала мыть волосы, когда я уезжал, она их подсушивала. Почему об этом заранее было не позаботиться, одному Богу известно.
— Заранее они не умеют, — безнадежно заметил Арчи с высоты своего жизненного опыта. — Эдмунд, ты ведь еще не знаком с Конрадом Таккером?
— Нет, как будто бы. Здравствуйте.
Они обменялись рукопожатием. Американец был одного с Эдмундом роста, широкоплечий и крепкий на вид. Его глаза за стеклами очков в толстой роговой оправе твердо встретили взгляд Эдмунда, и Эдмунд ощутил совершенно не свойственное себе смятение.
