Морли Каллаган - Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу
— И этот Россо охотится за Чоуном?
— Ну, примерно…
— И Чоун думает… Ну, черт побери! — Он рассмеялся. — Чоун ненормален?
— Вовсе нет. С чего вы взяли?
— Это все-таки уж слишком.
— О чем вы?
— Он думает, что и война подстроена? — Он снова засмеялся.
— Не смейтесь. Он абсолютно нормален. А о войне, возможно, знает больше нас с вами. Но, конечно, он не верит тому, что о ней говорят политиканы и генералы.
— Погодите минуту… Извините. Эти подручные Россо… Что натворил Чоун?
— Ничего. Дело во мне.
— В вас?
Солнечные блики играли на тихом синем море, и ее глаза были устремлены на какую-то точку в дали, где небо и море смыкались в легкой дымке. Наконец она сказала:
— Кому-нибудь здесь следует что-то знать про меня… на всякий случай. И я предпочту, чтобы это были вы. Именно вы. Хорошо?
И ровным, спокойным тоном она начала рассказывать о себе. Этот благовоспитанный тон в солнечной монотонности дня, клонящегося к концу, вызывал у него ощущение, что он не узнает ничего, кроме голых фактов.
Прежде ему следует получить некоторое представление о ее жизни. О том, что даже в колледже как-то отъединяло ее от соседок по общежитию. Ей нравился колледж, она упивалась атмосферой интеллектуальности. Всегда была немножко влюблена в какого-нибудь преподавателя литературы, назначала свидания какому-нибудь мальчику из Амхерста или знакомилась с каким-нибудь йельским студентом, который любил поэзию. А по субботам и воскресеньям, работая над очередным рефератом об Элиоте и Одене, она вдруг утрачивала интерес к ним и грезила о волнующем беззаконном мире своего отца. И по субботам она начала ездить в Нью-Йорк. Деньги на это у нее были. Отец водил ее по ресторанам и ночным клубам, где собирались люди, живущие спортом и около спорта. И рядом всегда был Джетро Чоун, присматривавший за ней, как распорядился ее отец. Если какой-нибудь остряк позволял себе лишнее, тяжелая рука Чоуна опускалась ему на плечо: «Ну, хватит, парень». И у нее возникало такое ощущение, словно она — фамильная драгоценность, принцесса в притоне, которое не проходило, даже когда с ней была подруга из колледжа.
Она рассказала, как отец взял ее в Европу и в Париже они зашли в один из маленьких клубов, где выступают боксеры-любители. На отца большое впечатление произвел средневес, которого звали Робер Риопель, совсем еще мальчик, красивый, наивный, очень одинокий, с большими природными данными. У этого французского мальчика был трогательно благородный характер. И он проникся к ее отцу доверчивой симпатией. Как бы то ни было, отец оплатил его проезд в Америку, поручил его старому менеджеру, на которого полагался, — Уайти Ангеру, и отправил выступать в Монреаль, где для него, француза, не возникало трудностей с языком. Ее отец ничего от этого не получал. Ну, кроме одного: удовольствия наблюдать, как с блеском оправдывается его мнение. Но теперь это вообще стало главным удовольствием его жизни, а деньги у него были. Уайти Ангер заключил с мальчиком контракт, получил деньги, чтобы тренировать его и не торопить, пока он осваивал основы, и вскоре Риопель стал любимцем монреальских болельщиков. А потом — еще года не прошло — Уайти Ангер написал отцу, что продал Марти Россо долю в контракте Риопеля, чтобы мальчик мог выступать в «Гарденс».
— Чему вы улыбаетесь? — спросила она.
— Вы говорите прямо как спортивный репортер.
— Но ведь я и хочу стать спортивным репортером. Я же вам говорила.
— Я думал, вас интересует поэзия.
— И до нее дойдет очередь.
— Безусловно, — сказал он. — Ну, и что же Россо?
Бывал ли он когда-нибудь у Линди на Бродвее? Ну, во всяком случае, как-то вечером, когда она была там с мальчиком из Амхерста и приятелем отца, она услышала, как кто-то из завсегдатаев сказал: «Почему я не пишу про Россо? Конечно, о нем будут писать — распахнутся шлюзы, и я тоже напишу. Ну а пока у меня есть жена и внуки». Рука Россо дотягивалась до всех больших спортзалов в стране — всемогущая и страшная. И вот теперь окружной прокурор начал расследование махинаций игорного синдиката с центром в «Гарденс». В прошлом Россо отсидел пять лет за убийство по неосторожности, а кроме того, ему предъявлялось и обвинение в умышленном убийстве, но он сумел выкрутиться. И потому с Россо никто себе лишнего не позволял.
— Извините, — сказал он: по палубе, бесцельно поглядывая по сторонам, брел маленький бородатый йоркширец, и он направился к нему.
— Нечем заняться, а? — спросил он. — Считайте, что вы в плавании для поправки здоровья.
— Здоровье у меня хорошее, сэр.
— Только хотели бы чем-нибудь заняться?
— Я не прочь, сэр.
— Вы же хороший моряк, а хорошему моряку всегда найдется дело. — И он похлопал его по плечу.
— Мистер Гроум… — сказала она.
— Что, мисс Биксби?
— Что это — нормальное отношение к такому человеку… или это вы?..
— Простите, я не понял…
— Неважно. Ну, так о ставках, о подстроенных боях…
Опершись на поручень и глядя в воду, она продолжала: владельцы больших спортзалов все знали, что так или иначе сотрудничают с Россо, используют его боксеров. Один из таких владельцев, разбогатевший нефтяник из Сент-Луиса… она училась в колледже с его дочерью, отличной наездницей… Так вот, этот богатый человек давал показания окружному прокурору, и было видно, что дружба с Россо ему очень льстит. Вы подумайте! Никто ничего не желал говорить, никто ничего не знал. Нравилось ли этим богатым людям пощекотать себе нервы? Или они попросту боялись? Но надо вернуться немного назад. Ее отец жутко рассердился, что Уайти Ангер взял Россо в долю, но, с другой стороны, он понимал, как хочется Риопелю драться в «Гарденс». И он знал, что Риопель фальшивить не будет. Ну, Риопель начал выступать в «Гарденс» и выигрывал бой за боем — и все нокаутом.
— Но это я мог бы узнать и из газет, — перебил он.
— Да, конечно. Факты. Я перечисляю факты.
— А вы и Чоун?
— Дайте я буду рассказывать по-своему, — сказала она.
На солнце наплыло большое пухлое облако, блеск на воде погас, она стала шиферно-серой, и по палубе потянуло холодом, но облако поплыло дальше — и вновь засияло солнце.
— Вы знаете чемпиона в среднем весе Гуса Дехорла, боксера Россо? — спросила она.
Ах, знает? Тогда он должен знать и Джимми Джонсона, который был чемпионом, а потом ушел с ринга. Очень хорошо. Про Джонсона ее отец говорил, что лучшего боксера в его весе не бывало ни до, ни после. Голосом светской девицы она растолковывала ему тонкости, словно знала, что о закулисной стороне бокса он не имеет ни малейшего представления.
Ну, три года назад Джонсон снова начал драться, продолжала она, и за шесть-семь разминочных боев вошел в прежнюю форму. Чемпион, Дехорл, уже два года не защищал своего звания, и боксерская комиссия предложила ему либо принять вызов, либо сложить с себя звание. Ну, был организован матч. Конечно, не с Джонсоном. Дехорл предложил встречу Риопелю. Хорошая разминка перед решительным боем с Джонсоном, а местом встречи выбрали монреальский стадион — ради болельщиков Риопеля, которые его прямо на руках носили. У нее была подружка, Мишель, которая до колледжа училась в школе монастыря Святого Сердца и в это время была в Монреале. Ну, они с отцом поехали в Монреаль посмотреть бой Риопеля, а Мишель пришла к ним в номер в «Ритце» в воскресенье вечером и ужинала с ними.
— Мишель пришла в дикий восторг от компании, которая окружала отца, — сказала она.
Но богатый человек может обзавестись любыми друзьями — с высоким положением и с низким, умными и безмозглыми, ведь верно? А тут был полный набор боксеры, игроки, менеджеры, газетчики, — и все пили за счет ее отца, других таких любителей выпить на дармовщинку в мире не найдешь. Все элегантно одеты и с дамами любезны донельзя — с той тяжеловесной, серьезной, почти чопорной галантностью, которая по-своему очень забавна. А Джетро Чоун и вовсе заворожил Мишель своей тщательной манерой выражаться. Она сказала, что от глаз Джетро ее бьет дрожь, ну, и конечно, он все время бдительно держался возле них.
«Готов отдать за тебя жизнь, правда?» — пошутила она.
Уайти Ангер выглядел встревоженным. Он отвел отца в сторону, но тут же решил ничего не говорить. А потом попытался еще раз В конце концов, уже уходя, он сказал уголком губ: «Через шесть месяцев будет матч-реванш». В тот момент ее отец не понял, что за этим кроется. Он уже поговорил с Риопелем, и мальчик, обняв его, сказал, что он оправдает его мнение. Риопель любил ее отца.
Позднее в тот же вечер отец с Чоуном повезли ее и Мишель «по притонам», как выразилась Мишель. Они отправились в ночной ресторанчик Слиткина и Слоткина. Он знает это заведение? Фантастически шутовские личности, специализируются на том, чтобы грубить клиентам. Для близких друзей они держат маленький бар, остающийся открытым еще долго после того, как ресторан закрывается. В глубине бара стоит длинный стол, и за ним в углу сидел маленький человек с жирными черными волосами и испуганными злобными глазками. Она не может забыть, как этот человечек все кивал и кивал ее отцу, чтобы он подошел. Фамилия его была Койл. Между матчами они, чтобы сделать ему приятное, называли его тренером Риопеля. В эти пустые месяцы он был на посылках у Россо, выполнял всякие его поручения. Служил он Россо уже много лет и делал, по словам Чоуна, все, что ему приказывали, работал на него, обеспечивал голоса в Нью-Йорке во время выборов, то тут, то там пускал в ход нож или подстраивал избиения. Но потом заболел и попал в больницу. Чоун сказал, что у Койла вышли из строя почки и теперь у него трубочка. Ну, и конечно, Россо перестал ему платить. Он страшно нуждался. В конце концов ее отец пошел к Койлу и сел рядом с ним. Несколько минут спустя она увидела, что Койл вдруг испуганно вскочил и быстро ушел. Ее отец сидел белый, а в глазах у него горела ярость. Он сказал им, что Койл долго бормотал про «него» (Койл всегда называл Россо только «он»): если «он» его, Койла, обратно не возьмет, ему остается только умереть с голоду. И тут Койл проговорился, что бои Риопеля в «Гарденс», его знаменитые нокауты, все были подстроены. Риопель про это не знал. Его ни во что не посвящали. Просто его противник ложился. Койл был уверен, что ее отец знает про это. Сгорбившись в кресле, отец угрюмо задумался, а потом сказал про Риопеля: «Бедный, милый, честный, верующий сукин сын! Это ему сердце разобьет, бедному мальчику. Такая мерзость».
