Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта
Или был только шелест сентябрьских твоих златотканых, златопарчовых, златохладных,
златосеребряных, златодымчатых, златотягучих, златозадумчивых рощ?..
…Русь! Слеза ты моя!.. — повторял я…
Я глядел на златоплещущие леса и думал о том, что у японцев есть всенародный праздник цветущей сакуры-сливы, когда все японцы в блаженном забытье созерцают цветущее дерево…
А Русь — это страна неоглядных лесов, страна золотых, неистовых, целительных листопадов, и нам нужен Праздник Листопадов…
И чтобы в эти золотистые, бархатистые, шелковистые, парчовые дни мы бежали бы из обреченных городов и бродили в опадающих дубравах, осыпанных золотыми, нежными листьями…
О, как бы дети и старики полюбили эти Праздники Листопадов!..
…Русь! Слеза ты моя… Золотая… листопадная…
И вот только сейчас, от этой сыновней боли, потери, Ты, вечная матушка-Русь, кроткая, незнакомая, сокровенная, таинственная впервые наго, остро, болезно, мучительно, радостно открылась, распахнулась мне… доверчиво…
Эти черные, как запекшаяся рана, обугленные, словно побывавшие в огне войны, деревеньки с трогательными именами: Едрово… Пнево… Ручьи… Самогонки… Колодцы… Листопады… Грибки… Зайцево… Песенки… Паны…
Эти непроезжие, трясучие, дремучие дороги, давно уже никуда на земле не ведущие, а только уходящие в Царствие Небесное что ли?..
Потому что деревеньки, к которым вели эти дороги, уже повымерли, уже подгнили, уже подплыли, уже пали в конские щавели, лопухи, бурьяны, уже они от одиночества насмерть соскучились, обрушились, измучились…
Россия сельская, деревенская, святая, избяная, кормильная повсеместно пустела и уходила в траву…
Россия сельская, как подгнившая изба, опускалась в траву, шепталась с травой и становилась травой…
…О Боже!..
Повсюду в полях стояли остовы полусгнивших заводов, фабрик, тракторов, комбайнов, брошенных военных городков… страшно было глядеть на это гниющее железо…
Особенно печальны были заброшенные элеваторы, из которых, как жизнь, как кровь, ушло утекло зерно…
Хлеб ушел с Руси… Повсеместно Русская Цивилизация, Русская История люто превращалась в Природу…
И я вспомнил стихотворение поэта Z:
ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ ХРИСТА НА РУСЬ
Здесь ночью бурьян дорастает до звёзд,
Здесь жены и дети пьют водку,
Но именно здесь пойдёт по водам Спаситель Христос,
Отринувши смерть, как лодку…
Да… Только Иисус Христос спасёт Русь!..
Да…
Русь моя… Одна Ты живёшь по заповедям Христа… Одна Ты осталась — овца — средь хищных народов…
Всё Ты, бессеребреница, отдала другим народам: землю, умное оружие, деньги, золото, нефть, газ, лес… красивых жен, дев, талантливых ученых, голосистых певцов и новорожденных детей…
И осталась нищая, босая, беззащитная на великом историческом ветру… Одна овча средь влков…
Одна — нищая, безвинная, улыбчивая, Великая стоишь перед миром, как Твой Спаситель Христос пред Синедрионом и Пилатом…
А что было у Спасителя, опричь белой ослицы, белого хитона-милоти, оливковой ветви в руке и пальмовых сандалий на пыльных ногах?.. И Вечной, как Сам Спаситель, Плащаницы…
Воистину!..
Ай, Русь! Не победили тебя татары! Французы! Немцы! коммунисты…
А победили Тебя бесы-демократы и великие забвенные травы! травы! травы!..
Да! да! да…
Повсюду было победное восстание варвара-сорняка!..
И в городах, и в деревнях…
…Русь! Слеза Ты моя!.. Трава Ты моя!..
И такие вымахали травы — что не видать Тебя!.. как дитя…
Ау! Где ты, старуха изба с веселыми, ситцевыми геранями?..
Да куда я?.. Да и сам я уже трава…
Но!..
Впервые от сыновней сиротской боли я почуял, полюбил обреченно, смертно, до сердечных колебаний, замираний и перебоев, с великой разрывчивой, раздирающей любовью — эти согбенные деревеньки, эти готовые к закланью пилами и топорами леса, эти непроезжие, потерявшие обличье, как пианицы, сироты, дороги и тропы…
Сироты-дороги… Сироты-тропы… Сироты-леса… Сироты-деревни…
Я много ездил по миру, много видел стран и пейзажей, но этот — русский — один неслыханный в мире! — волнует, сладко коробит, мучит меня…
И эти коровы-сироты, забывшие о пастухах и стадах и задумчиво заблудившиеся в травах диких… и недоуменно глядящие на русскую травяную пустыню…
И это, чье-то, на северном, ледяном ветру-“сиверко” бельишко убогое, пронзительное, приблудное, а родное, нутряное, как своя кожа, живое, что сушится сиротливо на гнилых, осевших веревках на золотом ветру, и кажется, что много лет уже некому снять его, ибо в самогонных избах безлюдно и сиротливо, да и траченое, многажды поправленное, штопанное, покошенное это белье давно пора выбросить в нескошенную траву, а не любовно штопать да стирать…
Но и его сладко жаль, жаль, жаль…
Так хочется уткнуться в него и рыдать… как в подол матери дитя…
И тут я вспомнил, что это был день 21 сентября, День Рождества Богородицы Заботницы Покровительницы Руси…
И я вспомнил еще одно стихотворенье поэта Z:
День Рождества Богородицы
Отчего в одну ночь зазолотились дубовые рощи яхромские, икшанские,
И иные рощи Руси осенней, рощи, чащи златокишащие, златоворожащие, златолетящие?
От осеннего ветра листобоя? От журавлиного, летучего инея, ивня, ползучего хлада, хлада, хлада?
Отчего осенью журавли улетают?
Иль не хотят желтеть, златеть, упадать, как листья от осеннего хлада?
А отчего дубовые рощи в одну ночь охвачены, опалены трепетным лиющимся златом?..
Это День Рожденья Богоматери…
Это Она — Покровительница, Странница, Запоздалица, Таинница, Заступница, Молитвенница, Хозяйка Руси –
Пришла в русские рощи, чащи, дубовые дубравы,
И тронула их камышовыми, предивными, чудотворными, чародейными перстами,
Как трогала новорожденное Дитя перламутровыми, жемчужными, бессонными
перстами.
И от Ея жемчужных, родильных, кормильных перстов дотоле изумрудные дубравы зазолотились
в одну ночь всеблагодарно…
И посыпались летуче, тягуче повально серебро да злато…
Матерь!.. Мати!..
Сколько ж выпало Тебе блаженно странствовать, скитаться,
Чтобы все дубравы на Руси златым огнем затеплить, зажечь, аки лампады, свечи величальные, венчальные…
…Я вышел из машины где-то в любимом моем суздальском ополье.
И тут вдруг почувствовал острую, молниеносную боль в левом плече…
Я испуганно поглядел на бескрайнее, пустынное поле: вдруг это инфаркт? И кто поможет в поле необъятном безлюдном?.. О Боже!..
И я глядел, задыхаясь, маясь новою стреловидной болью, уже не душевной, а плотской, — на неоглядные поля и думал о неуютности, необжитости русских равнин…
И о том, что русский человек из-за этих бесконечных, монотонных, неумолимых, звероватых просторов, равнин, холмов и лесов — самый одинокий, затерянный человек в мире…
И я впервые подумал о том, что великие русские излюбленные наши дали и хляби глушат, развеивают всякую нашу любовь друг к другу…
Как лютые северные ветры необоримо погашают маленькую свечу этой любви в бедной руке…
А русский человек на этом вечном необъятном ветру сам, в одиночку, истово ищет свою тропу, свою — только ему открывающуюся истину! — и это алчное, гордое стремленье к “последней истине” превышает простую, инстинктивную любовь к своим кровным братьям — в отличие от других народов, которые любовь к “своим” ставят выше морали и даже выше любви к Богу…
И сколько же нас, русских, должно на этой необъятной равнине остаться, чтобы мы, наконец, полюбили беззаветно друг друга, учуяв ужас полного исчезновения земного? А?..
И потому Руси нужен Царь-батюшка или лютый Тиран…
В Царе-отце мы любим друг друга, а Тиран заставляет нас любить друг друга…
Да…
…Но я стою в пустынном поле, маясь, рушась от боли, — и кто поможет?
И кого тут звать на помощь в равнодушном поле, поле, поле? В глухом народе?..
А на Руси крик доносится, как шепот, а шепот, как немота…
Только Господь тут поможет…
О Боже, помоги!.. Не дай сгинуть в поле…
…Но потом боль ушла, и я вдруг понял, что меня пронзила, просквозила древняя, дотатарская Золотая Игла-Стрела!..
Золотая Стрела любви к своему народу…
Это Святокнязь Владимир Креститель эту стрелу послал во всякую русскую душу, и доселе летит, трепещет Она!..
О Боже! Да?.. Да!..
И нет нигде на земле для тебя таких щемящих золотых лесов, и холмов, и равнин…
И вот сама Богоблаженная Богородица нынче бродит, покоится, нежится, дышит, как некогда на святом Афоне дышала очарованно Она, в этих чудотворных, златых борах, лесах и тихо навещает, как больных в больнице, еще не вымершие, еще живые, еще трепещущие русские мои деревеньки-свечечки.
