Дино Буццати - Избранное
— А что потом?
— Да то, что я — негодяй, преступник! Потом она постарела, и мотор перестал тянуть — то одно откажет, то другое… И никто больше не глазел на нее на улице. И я все чаще начал подумывать: а не пора ли ее поменять? Не могу же я вечно ездить на этой разваливающейся на ходу мышеловке… Теперь ты понимаешь, какой я подлец, какая свинья?.. А вчера после бара на виа Москова знаешь, куда я собирался? Продавать ее, чтобы потом купить новую… Нет, это ужасно, я хотел загнать за сто пятьдесят тысяч свою жену, которая ради меня отдала жизнь… Теперь тебе ясно, почему она покончила с собой…
ПАДЕНИЕ СВЯТОГО
Перевод Г. Богемского
После обеда святые имеют обыкновение прогуливаться по висящей в воздухе на высоте в миллиарды световых лет широкой галерее, между двух стеклянных стен в алюминиевых переплетах. Потолка как такового нет. Им служит бездонное небо. Да и к чему потолок, ведь там, наверху, дождей не бывает.
В стене слева — если идти к воротам рая — имеется много больших квадратных проемов, и через них в галерею проникает изумительный райский воздух, одного глотка которого было бы достаточно, чтобы наполнить несказанным блаженством любого из нас, смертных, и по сей день обремененных таким грузом счастья, что не выдерживают его наши слабые плечи. Так вот, сквозь эти широкие проемы откуда-то издалека доносится пение праведников: пожалуй, чтобы составить себе некоторое представление, его можно сравнить с крестьянскими песнями, которые по деревням иногда еще слышатся к вечеру у нас на Земле и заставляют плакать сердца; только райское пение во много, в миллион раз красивее.
С правой же стороны стена вся сплошная, без отверстий. Однако через прозрачнейшее стекло можно окинуть взглядом холодные и горящие светила Вселенной, мириады вращающихся в вечном движении туманностей. Оттуда же можно различить большие и малые звезды, планеты и даже их спутники, ибо зрение у тех, кто попадает в эти края, не знает пределов.
Разумеется, никто или почти никто из святых не смотрит в нашу сторону. Какое дело до нас тем, кто уже навсегда избавился от забот этого мира? Ведь святыми просто так, ни с того ни с сего, не становятся. Но если один из них во время прогулки, не прерывая беседы, плавным шагом приблизится к стеклянной стене справа и ненароком бросит сквозь нее взгляд и увидит звезды и все остальное, что к ним относится и под ними находится, никого это не удивит и не возмутит. Напротив. Отцы церкви порой даже рекомендуют созерцать картину мироздания, ибо сие укрепляет веру.
И вот случилось так, что святой Гермоген в один прекрасный вечер (мы употребляем слово «вечер» чисто условно, поскольку там, на небесах, не бывает ни вечера, ни утра, а один лишь свет и вечное блаженство), болтая с приятелем, подошел к правой стене и бросил взгляд сквозь стекло.
Святой Гермоген — весьма достопочтенный старец (разве его вина, что происходил он из высокопоставленного семейства и, прежде чем Господь призвал его к себе, был знатным вельможей?). Прочие святые над ним безобидно подтрунивали, видя, с какой тщательностью он облачает свое эфирное тело в райскую тунику, приобретая величие, какое не снилось и Фидию в его лучшие времена. Не думайте, будто на небе не существует маленьких человеческих слабостей, ведь без них самая что ни на есть освященная святость подобна была бы жалкому неону, который светит, да не греет.
Так вот, совершенно непреднамеренно Гермоген слегка прищурился, просто чтобы еще разок взглянуть на то место, откуда он пришел, то есть на изрытую, вздыбленную, искореженную Землю — извечное обиталище человека. И опять-таки абсолютно случайно среди тысяч разных земных штуковин увидел комнату.
Комната находилась в центре города, была просторная, но почти пустая, все здесь говорило о бедности. Свет большой лампы, свисавшей с потолка, падал на молодых людей — восемь юношей и девушек, — расположившихся следующим образом: девушка лет двадцати, веселая и очень красивая, оперлась о спинку дивана, на котором сидели двое юношей, двое других стояли перед ними, слушая с сосредоточенным видом, остальные — две девушки и парень — устроились у их ног прямо на полу; из старенького проигрывателя лилась мелодия Джерри Маллигана. Один из сидящих на диване говорил о себе, изрекал какие-то глупости насчет своих планов на будущее, великих, благородных свершений и тому подобное. Этот, насколько можно было понять, художник изливал перед публикой душу, рассказывал о том, что его глубоко волновало, рвалось наружу, хотя касалось лишь его одного; он ораторствовал так страстно, с такой надеждой и верой в будущее, что все остальные, заражаясь настроением, думали о себе, предавались собственным, быть может, наивным, бессмысленным мечтам; все они в то мгновенье или в тот час словно зачарованные воспаряли к грядущим дням и годам, к тому таинственному свету, что поздней ночью медленно занимается над черным обрывом крыш, к первым проблескам нарождающегося дня, к славной, удивительной судьбе, которая их ожидает.
Святой Гермоген бросил всего один взгляд, мельком, краем глаза. Но этого оказалось достаточно.
До того как он взглянул на прежнюю родину — Землю, у святого Гермогена было одно лицо. Когда же он вновь обратился к своему другу, лицо у него вроде бы осталось прежним и в то же время совершенно изменилось. Едва ли кто-либо из нас заметил бы происшедшую перемену. Но святые к таким вещам очень чутки. Поэтому приятель спросил его:
— Гермоген, что с тобой?
— Со мной? Ничего, — ответил Гермоген, и это не была ложь, ибо святые не лгут, просто он и сам еще не понимал, что с ним.
Однако в ту самую секунду, когда он произносил эти три слова («Со мной? Ничего»), Гермоген вдруг ощутил, что безмерно несчастлив. Он тотчас же привлек к себе общее внимание, потому что святые мгновенно замечают, едва кто-нибудь из них лишается душевного покоя и благодати.
Попытаемся теперь с христианским состраданием разобраться, что происходит у него в душе. Что может сделать несчастным святого? Отчего он вдруг лишился своего вечного дара?
Он, хотя и мельком, увидел юношей и девушек, стоящих на пороге жизни, вспомнил свою молодость, свои пылкие чаяния — оказывается, он еще в состоянии это вспомнить. О, эти юные силы, порывы, слезы, отчаяние, эта дерзкая мощь юности, перед которой открыты необозримые просторы будущего.
А он тут, наверху, в эмпиреях, где нечего больше желать, где вокруг одно блаженство — сегодня, завтра, послезавтра и во все последующие дни, вечное, бесконечное, блаженство во веки веков, он им уже сыт по горло. Да…
Да, молодость прошла. Минули тревоги, неуверенность, нетерпение, тоска, иллюзии, лихорадка, влюбленность, безумие.
Гермоген побледнел, застыл неподвижно; приятели в испуге отшатнулись от него. Он стал чужим для них. Он уже не был святым. Он был несчастен. Руки опустились бессильно.
Тут его увидел и остановился поговорить с ним случайно проходивший мимо Господь Бог. Он похлопал его по плечу и спросил:
— Ну, что с тобой, старина Гермоген?
Гермоген показал пальцем вниз.
— Я взглянул туда и увидел комнату… тех ребят…
— И загрустил об ушедшей юности, да? Захотелось стать одним из них?
Гермоген утвердительно кивнул.
— И ради этого ты готов отказаться от жизни в раю?
Гермоген опять кивнул.
— Но что ты знаешь про них? Они мечтают о славе, а их, возможно, ждет безвестность, грезят о богатстве, а будут голодать, жаждут любви, но будут обмануты, рассчитывают жить долго, а может, завтра умрут.
— Неважно, — ответил Гермоген, — зато пока они могут питать любые надежды.
— Но ведь все их надежды для тебя уже сбылись, Гермоген. И этого теперь никто не отнимет, это навечно. Ты не находишь, что твое отчаяние бессмысленно?
— Да, Отче, но у них, — он снова указал на этих незнакомых молодых людей, — все еще впереди — и хорошее, и плохое. Что бы там ни было, они полны окрыляющих надежд. А я… Какие могут быть надежды у святого, у праведника, вечно пребывающего в небесной благодати?
— Что правда, то правда, — вздохнул Всевышний. — Отсутствие надежды — большой недостаток рая. По счастью, — добавил он, улыбнувшись, — здесь столько всяких развлечений, что этого, как правило, никто не замечает.
— А мне что же делать, — спросил святой Гермоген, переставший быть святым.
— Ты хочешь, чтобы я отправил тебя обратно, вниз? Хочешь все начать сначала, не заботясь о последствиях?
— Да, Господи, прости меня, но я хочу именно этого.
— А если тебя ждет неудача? Если на сей раз божья благодать тебя минует? И ты не сможешь уберечь душу?
— Что поделаешь, все равно здесь мне уже не будет покоя.
— Что ж, раз так — иди. Но запомни, сын мой, мы будем тебя ждать. Наберись мудрости и возвращайся.
