Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2010)
Мне понравилась эта проза – с её сказовостью, юмором, немножко лукавой интонацией, явственным отсылом к традиции, наконец, авторским отношением к героям. Может и правда, именно таким письмом и сподручнее цеплять, зафиксировать точнее всего наше дикое время? Схожим, кажется, образом потрудился в соседней галактике и Петр Алешковский (см. его “Институт сновидений” и “Старгород”). Там, правда, совсем другая энергетика, да и жанр – посюрнее .
Николай Богомолов. Несколько измерений биографии. – “Знамя”, 2010, № 4 < http://magazines.russ.ru/znamia >.
Рецензия на книгу Андрея Арьева “Жизнь Георгия Иванова” (2009). Разумеется – местами – в сравнении с “Георгием Ивановым” Вадима Крейда (серия “ЖЗЛ”, 2007).
“Арьев несколько суховат, но за этой сухостью стоит твердое знание. А Крейд беллетристичен и этим как будто привлекателен. Вот, скажем, главка о Сологубе: (1)Последний раз они свиделись в сентябре 1922 года. За несколько дней до своего отъезда за границу Георгий Иванов пришел на Разъезжую, 31, попрощаться(2). Все легко и изящно, если забыть, что с осени 1921 года Сологуб жил совсем не на Разъезжей, а на набережной Ждановки. Или о превратностях судьбы, постигших Иванова с Одоевцевой в Биаррице: Крейд несколько раз упоминает местную газетку, но совершенно явно никогда ее не видел. <…> Сравните: краткая биографическая канва в книжке Крейда составляет 5 страниц, а в книге Арьева – 26. Но, может быть, самое главное – что автор рецензируемой книги пошел не по опробованному многими и многими пути, сравнивая Иванова прежде всего с литературными (1)генералами(2), а попытался понять дух эпохи, увиденной во всех ее мелочах, до забытых всеми поэтов и событий. И сразу же открылось очень многое”.
Впрочем, дальше Богомолов и спорит с некоторыми оценками А. А.
Владимир Гандельсман. Цирковой артист. – “Знамя”, 2010, № 4.
О, “когито” блеснувший коготок,
вцепившийся в моё существованье,
застрявший в нём! Что значит слово “Бог”
как не Его дыханье?
Что может быть прекраснее, чем снег
и дерево в ветвящемся ознобе?
Жизнь жительствует, мёртвый человек
не одинок во гробе.
Не новая ль звезда вонзилась в синь,
как бы с земли взметённая шутиха?
Не гаснет Твой небесный свет. Аминь.
Неотвратимо. Тихо.
(“С похорон”)
…Юрий Кублановский сказал мне, что стихотворение В. Г. “У стены”, вошедшее в эту подборку, поразило его примерно так же, как в своё время поразило пастернаковское “В больнице”. Посмотрите.
Сергей Гандлевский. Общее место. – “Иностранная литература”, 2010, № 3 <http://magazines.russ.ru/inostran>.
“Заветная мечта многих: занавес жизни опускается, и мы, томясь и ликуя, постигаем смысл и пафос оконченной (1)пьесы(2) и назначение сыгранной нами (1)роли(2)... Но все это – лишь (1)угадайка(2), более или менее талантливая, игра ума и сотрясение воздуха для достаточно здоровых людей. Перед лицом настоящей смерти во всем ее кромешном одиночестве, ужасе и безобразии, как она описана на соседних страницах Филиппом Ротом и Свеном Дельбланком, лучше всего умолкнуть, хотя бы на ритуальную минуту. Чтобы потом снова взяться за домыслы и гадания. Природа наделила нас бесценным даром – легкомыслием, чтобы нам все-таки жить-поживать, а не цепенеть ежеминутно от ужаса. Как бы высоко кто-нибудь ни мнил о себе, но, если он не вовсе болван или безумец, его нет-нет да посещает вроде бы безнадежная мысль, что мир, со всеми его концами и началами, не умещается в его черепной коробке. (Я бы и врагу не пожелал один-единственный денек пожить в мире, смысл и устройство которого в ладу с моим разумением: наглядные причинно-следственные связи, казарменные симметрия и справедливость – и прочие унылые прелести...) Мысль о маломощности человеческого рассудка только с виду грустна и безнадежна: она – залог самых невероятных упований... в том числе и на смерть”.
Это – из предваряющего тематический номер эссе. Тема: “Memento mori”.
Андрей Десницкий. Оживут ли они? – “Фома”, 2010, № 3 <http://www.foma.ru>.
“Уверен, что в их отношениях с человеком есть нечто такое, что не может пропасть в Царствии, потому что оно светлое и настоящее. Если в Царствии мы надеемся пить доброе вино (вообще-то Христос об этом ясно сказал) и читать умные книги, я не вижу причин, почему там не будет моего кота. Не вообще какого-то кота, а конкретно моего кота. Я прекрасно понимаю, что все это до некоторой степени метафоры: и вино, и книги, – и не берусь ничего утверждать. Но я вижу, что в отношениях человека и животного есть нечто такое, что напрямую имеет отношение к Царствию, и мне трудно поверить, что это будет перечеркнуто так же, как инстинкты муравья.
Словом, ничего я об этом не знаю. В Библии не написано ни так, ни эдак – понимай как знаешь. Мнения есть разные, и мое мнение, субъективное и недоказуемое: раз любовь бессмертна, то и любовь, в том числе между человеком и животным, – тоже”.
Это мнение известного ученого-специалиста по библейской филологии размещено внутри большого исследования Марины Журинской “Всех их создал Бог”.
Анджей Дравич. О Константине Паустовском. – “Мир Паустовского”, 2009, № 27 <http://www.mirpaustowskogo.ru>.
“В его отношении к жизни и поведении было нечто такое, что многие называли (1)польскими чертами(2). <…> Оба родства – физическое и духовное – сыграли в сближении Паустовского с Польшей свою роль”. Ученый и переводчик русской литературы Дравич написал о Паустовском целую книгу.
Во всех отношениях вышел польский номер : и статьи поляков о К. П., и очерк Галины Корниловой о польской бабушке писателя? и польские поэты в русских переводах, и стихи наших поэтов о Польше. Тут же современная польская проза. На первой странице обложки – Паустовский и Ярослав Ивашкевич, на четвертой – памятник Мицкевичу в Кракове.
Вот пишешь все это, а перед глазами – кадры апрельского траура в Польской Республике, как совпало.
И еще: в этом номере поминают многолетнего директора Московского литературного музея-центра К. Г. Паустовского и основателя настоящего журнала Илью Ильича Комарова. Светлая ему память.
Владимир Зюськин. Плач иволги. Документальный рассказ об одной судьбе. – “Проталина”, Екатеринбург, 2009, № 4 (07).
Немного чудной, в высшем смысле провинциальный журнал, который действительно, как здесь пишут в “приглашении к чтению”, “наполнен голосами самобытных, порой малоизвестных, но, главное, честных авторов”. Необычное оформление: фотографии героев напечатаны очень крупно, на всю журнальную полосу: поневоле получается – глаза в глаза.
“Плач иволги” – это рассказ о поездке автора очерка в город Первоуральск, в психоневрологический диспансер к Валерию Климушкину, – когда-то – новомирскому автору, обласканному и напечатанному Твардовским. А еще это мотив последнего сочинения-реквиема Климушкина, которое его жена, увы, не отдала редакции “Проталины” для публикации. Поэтому 70-летие В. К. здесь отметили перепечаткой старого (и очень хорошего!) рассказа “На реках вавилонских”. Между прочим, иволга из тех птиц, которых пересвистеть невозможно: это хорошо знал, например, композитор Огинский. Очень долгий звук. Фотографии, сделанные на территории диспансера, поневоле напомнили мне известные фотоснимки Владимира Яковлева и Варлама Шаламова.
Вячеслав Вс. Иванов. Перевернутое небо. Записи о Пастернаке. – “Звезда”, 2010, № 2 (окончание) <http://magazines.russ.ru/zvezda>.
“…Пастернак рассказал, что после воронежской ссылки Мандельштам приезжал к нему в Переделкино. Он старался уверить Пастернака, что тот недооценивает Сталина. На Пастернака он произвел впечатление сумасшедшего.
Но вернусь к тому дню, когда я с Якобсоном приезжал в Переделкино к Пастернаку. Когда мы подходили к его даче, Якобсон сказал, что был только что у Эренбурга. Тот сообщил ему, что присуждение Пастернаку Нобелевской премии – дело, в Стокгольме уже решенное. Но у Пастернака об этом Якобсон не стал говорить.
Спустившись вниз из кабинета, где мы слушали рассказ о разговоре со Сталиным, сели за стол. Предались воспоминаниям. Пастернак продолжил ту начальную часть своего рассказа, только что нами слышанного, где речь шла о том, какие стихи ему нравились в молодости. По его словам, у Петровского – поэта, долго жившего на Дальнем Востоке, – ему казалась удачной строка: (1)И пел, как пуговица, соловей(2). Он думал, это неожиданное сравнение. А оно на самом деле было обычным: слово (1)пуговица(2) было употреблено в диалектном значении: пуговица, пуголка – колокольчик, пришиваемый к одежде (чтобы пугать).
