Василий Аксенов - Новый сладостный стиль
Босс «Рогов и Копыт», явно пребывающий в похмельной мизантропии, пояснил немногословно:
– Завхозов. Партнер.
Подали счет. Не заглядывая, Саша махнул подпись. У Завхозова в тухлых зенках мелькнуло восхищение: вот так и нам надо жить в новой России!
Казалось бы, расходиться пора, но компания не унималась. Русского человека пригласить легко, проводить трудно. Поднялись опять к АЯ опустошать внутренний бар. Вскоре большинство уже валялось на коврах да на диванах. Парочками, а то и группками запирались в спальне и в ванной. Голосили повзводно «Надежды маленький оркестрик», «Не оставляйте стараний, маэстро!». Англоязычные подружки недоуменно прислушивались: посреди нестройного хора слышалось знакомое слово «Моцарт», откуда оно?
– Бутлеров, ты не возражаешь, если я останусь с Корбахом? – спросила Двойра.
Хозяин блестящего суаре начал подвывать:
– Не надо, Двойра, я ведь уже не тот.
Кто-то все-таки подсунул гитару. Ну-ка, Саша, тряхни стариной! Он вдруг, неожиданно для самого себя, запел «Старуху Фидель», то есть почти парафразу к когда-то нашумевшей «Старухе Изергиль». Восторга новое сочинение не вызвало. Среди снисходительных взглядов прошелестела фразочка: «Выдохся на чужбине». АЯ покатился по ковру и докатился до Завхозова.
– Каким способом собирались меня ликвидировать, товарищ Завхозов?
– Олег, – поправил его безликий.
– Так каким способом, Олег?
– Обсуждались разные варианты, – припоминал Завхозов. – Яд. Мазь. Радиоактивное излучение. Направленный взрыв. Ну…
АЯ заглядывал в советское лицо, иногда клал подбородок на плечо палача. Тот сидел на ковре, обхватив руками колени. Двадцатипятитысячные часы «Картье» украшали запястье, скупо и трогательно покрытое славянским ковылем.
– Да я что, Саша? – Он пожал плечами. – От меня не так много и зависело. Но вообще-то я за традиционные методы.
– Утюгом по башке, да? – пытливо вглядывался Корбах.
Ковыльные бровки поднялись: дескать, вот так догадка! Мне нравится твое чувство юмора, Саша.
Тут Тих подсел, держа в ладонях три стаканчика с крепкой смесью.
– Ну-ка, хлопцы, аллюром! Три снаряда по товарищам! – Он явно повеселел: успел поднабраться, пока Ширли любезничала с Тесфалидетом в глубинах президентского апартамента под витающим в полумраке портретом Александра Блока.
Зазвонил телефон. Кто-то перекинул АЯ бесшнурную трубку. Звонил Стенли Корбах.
– Саша, я тебя по всему миру ищу! Через десять минут включай CNN! Берлинская стена рухнула!
– Хорошие новости для Завхозова! – крикнул Саша и пальцем ткнул сначала в электронную женщину Нэтали Салливан: дескать, оттащите и включайте!
Оказалось, что Стенли как раз там, на месте. Только что привез на «Галакси» Ростроповича с виолончелью. Слава уже пилит. Стена падает. Кусками. Народ лезет в дырки с Востока и с Запада.
Фонтаны «Советского Шампанского»! История свершается! Отель «Bel Age» сотрясался, как будто вдоль калифорнийского брега прошла новая дрожь, что, впрочем, не исключалось. «Надежды маленький оркестрик» гремел, как гигантский хор Советской Армии.
Только к утру компания стала разбредаться. Саша смотрел, как они тянулись через паркинг-лот к своим машинам; феллиниевская процессия. В центре паркинга девушки-молодушки и девушки-старушки повели хоровод. Из подстриженного кустарника выбрались и уставились на танцующих три игуаны, четыре енота и пять койотов. Вся живая природа, кажись, понимала серьезность пришедших перемен.
9. Попытка генеалогического путешествия
Однажды Фухс показал Александру Яковлевичу некоторые результаты их изысканий, добытые с помощью компьютеров и софтвэар нового поколения. Фильтруется огромное количество информации. Попутно с Корбахами появляется множество других линий, а также суммируется уйма сведений по истории диаспоры. Вот вы все торопитесь, Саша, а зря. Я бы мог вам показать, например, как наша линия Корбахов—Фухсов подходит к ответвлениям рода Колонов, внутри которого в середине XV века родился Христофор Колумб. Я вижу, вас удивляет не столько Колумб, сколько связки между вами и мной. Ха-ха, это просто одна из тысяч неожиданностей, встречающихся на пути.
Их беседа проходила на четырнадцатом этаже нового корбаховского центра, что расположился на углу Пятидесятой-ист и Лексингтон-авеню, напротив издательства «Рэндом Хаус» в равновысоком небоскребе. Сотрудники, исчерпав свой сегодняшний запас генеалогического энтузиазма, разошлись, только лишь Фухс, похожий на миниатюрного Марка Твена, покручивался на своем кресле между компьютеров, поворачиваясь лицом то к параллелепипеду яркого заката, то к трапеции мутного неба, в котором уже поднималась луна. Ни той, ни другой геометрической форме еще не удалось убедить Фухса в тщетности его усилий.
Если у будущей голливудской знаменитости есть полчаса, Фухс может пригласить его совершить путешествие от его прапрадеда Гедали Корбаха в более, если так можно выразиться, отдаленные времена. Известно, что Гедали сам создал свою процветающую пушную торговлю. Родился он в 1828 году, в семье скорняка, от которого не унаследовал ничего, кроме умения выделывать шкуру на мех, сбивать мездру, квасить, выминать, да еще унаследовал запах кислятины, не покинувший его даже в достатке.
Так говорил Лайонел[198] Фухс, который, судя по его имени и по внешности с бакенбардами, и сам имел отношение к чему-то пушистому.
Этот ремесленник, ваш прапрапрадед Мордехай Корбах, является первым человеком в роде, чья фамилия звучит точно как ваша. «Х» на конце возникло, очевидно, в связи с переездом семьи из Голландии в Германию, точнее, в Лейпциг, где проживала многочисленная и почтенная семья Бахов. Будущий скорняк родился в конце XVIII, или в 1795, или в 1798. Его отцом был Иеремия Корбейт (в некоторых записях, впрочем, называемый уже Корбахом), довольно крупный банкир; прибавьте еще одно «пра» к слову «дед». В Лейпциг он переехал из Амстердама за семь лет до рождения Мордехая, очевидно, в связи с наследственным разделом имущества. Последующий переезд семьи из Германии в Польшу был похож скорее на бегство. Существуют довольно ясные документы, свидетельствующие о захвате банка властями Саксонии, и менее ясные – о погроме в доме Корбахов. Вполне возможно, что эта катастрофа была инспирирована высокопоставленными должниками банкира.
В результате этого крушения сыновья банкира рухнули на несколько ступенек сословной лестницы вниз. Имя Корбах прочно закрепилось лишь за скорняком Мордехаем, тогда как два его брата мелькают в архивах Лодзи под фамилией Корбат. От них, по всей видимости, пошли восточноевропейские фамилии типа Корбач, Корбачевский, Корбабутенко, Корбут, Корбис. Этими ветвями мы пока что не занимаемся, но вскоре возьмемся и за них.
Давайте держаться основного ствола. Можно сказать, что Корбейты и очень близкие к ним Корбейт-Левиты XVIII–XVII веков были голландцами. Основное наследование сейчас прослеживается достаточно четко благодаря сохранившимся коммерческим и финансовым записям тех времен. Вы можете просто нанизывать, как четки, все больше и больше приставок «пра». От отца Иеремии, Халеви Корбейта, в обратном порядке: Мозес – Ниссон – Магнус – Иехуда – Иммануэль – Элиас – Леон – Сантаб – Эзра. Они занимались корабельным подрядом для королевского флота и коммерческих судов, а это был большой бизнес тогда в Голландии. Откуда прибыл в Амстердам Эзра Корбейт? Разумеется, из Испании. Он принадлежал к семье «анусим», или испанских маранов,[199] но поколение спустя, благодаря исключительно либеральной атмосфере Амстердама, Корбейты вернулись к иудаизму.
Здесь возникает важный стык между разными культурами: арабами Севильи, сефардами и теми, кого впоследствии стали называть «ашкеназим». Без компьютеров мы бы, конечно, потеряли след голландских Корбейтов, однако, просеивая горы информации, в том числе и архив инквизиции (вообразите себе стоимость этих работ, и вы воскликнете: слава Стенли!), мы натолкнулись на сведения об отъезде некоего Эзры Корбаха предположительно в Голландию. Это открытие потащило за собой массу других. Впервые мы увидели имя Кор-Бейт через черточку, а в списках прихожан барселонской синагоги оно было написано на иврите. Это подтвердило наши догадки о происхождении имени от древнего прозвища Холодный Дом. В странах с жарким климатом такое прозвище носило скорее позитивный, чем негативный характер.
Продолжаю. Вы, кажется, еще не смотрите на часы? В период испанско-арабско-еврейского «золотого века»… А, вы уже смотрите на часы! «Извините, Лайонел, Стенли ждет меня в аэропорту. Мы летим в Будапешт на выездную сессию фонда. К „золотому веку“, я надеюсь, мы вернемся позже».
Фухс вздохнул: «Что ж, возьмите на прощанье хотя бы это. – Он вытянул из принтера шестифутовой длины лист бумаги, на котором содержалась генеалогическая схема от Ге– дали до Эзры с ответвлениями и россыпью мужских и женских библейских имен. – В немецкой части вы найдете момент соединения Корбейтов с Фухсами», – печально произнес исследователь.