Гурам Дочанашвили - Одарю тебя трижды (Одеяние Первое)
— Я не знал, великий маршал, что у них всего десять драхм осталось, думал, еще не истратили деньги, и нельзя допускать, чтоб они купили столько оружия, куда б это годилось..
— И я о том толкую, недоумок, как вы дали им купить столько оружия, как проглядели? Накрыли бы сначала торговца и вытряхнули из него душу...
— Если истратили б все деньги, не дались бы нам в руки, чем рисковали б, грандис...
— Сцапали б торговца, когда они отправились к каатинге, кретин.
— А мы еще не знали тогда, грандиссимохалле, у кого они скупали оружие, понятия не имели...
— Узнали же потом.
— Когда узнали — уже поздно было, грандиссимохалле, им уже подсыпали снотворного, когда подсел торговец.
— Обождали б, пока подойдет к ним торговец! И вообще обязаны сразу брать под наблюдение, брать на учет всех неизвестных, шныряющих по городу, весь чуждый, пришлый элемент! Сколько раз таскались они из города к каатинге, пока не перетаскали все оружие — на такую огромную сумму!.. Отвечай!
— Может, их много было сперва... и враз перетащили оружие до каатинги.
— О-о... тупица! Чем больше их было б, тем легче было б обнаружить.
Полковник упрятал голову в плечи, прилип глазами к полу. Маршал передернулся, сунул руку за пазуху и гневно прошелся по комнате.
— Не нравишься ты мне что-то в последнее время, мой Федерико, — маршал чуть-чуть смягчил тон, и мишурно блестящий полковник по-собачьи уставился на него в ожидании словесной кости-подачки. — Совсем из ума выжил, возясь со всеми своими женщинами, до того отупел, что оправдаться не способен, хотя это проще простого. Мог бы, скажем, возразить мне, что посылать с этим дурачком трех людей было куда рискованнее, если б один из трех осволочился и позарился на деньги, потеряв голову, пристукнул бы двух других вместе с дурачком, трахнул бы камнем во сне. Сохранись в твоей башке хоть крупица ума, убедил бы меня, что послать дурачка с одним человеком было трижды безопасней, надежней, чем с группой в три человека, согласен, мой полковник?
— Да, грандиссимохалле! — обрадованно воскликнул полковник, позволяя себе чуть выпрямиться.
— Туп ты все-таки, туп! Признаёшь, что среди стольких людей у тебя не нашлось и трех надежных, верных?!
В луже сидел полковник, сник.
А великий маршал снова зашагал по комнате, прищурив глаза, прикидывая что-то в уме.
— Хорошо, успокойся, Федерико, — смилостивился он наконец. — Как великодушно говаривали древние, что было — то было, пора заняться твоей добычей — предадим голодранцев лютой пытке, заставим развязать языки, но сначала применим угрозы, обещания, попробуем добром добиться своего, сладкое слово — великая сила. Пытки озлобляют иных так, что звука из них не выбьешь. А пастухи эти — дурачье, по-моему, обведем их вокруг пальца. И перекупщик оружия тут?
— Разумеется, да, конечно, он уже выложил мне все: встречались они в разных местах, по ночам, и, что очень важно и приятно, оказывается, сбагрил им списанные, негодные ружья...
— А разрешение на торговлю оружием было? Что-то не припомню, чтоб я подписывал...
— Да, грандиссимохалле. — Полковник смутился, отвел глаза.
— Не понял — было или нет разрешение?
— Не было, грандиссимохалле.
— Так вот, Федерико, он тоже совершил преступление, и если мы ничего не добьемся от пастухов добром, то в назидание им торгаша будем пытать у них на глазах.
— Да, грандис...
— Они узнают его — общались с ним, торговались, а видеть муки знакомого особенно мучительно.
— Да, гранди...
— Приведите в чувство мерзавцев этих, время не терпит. И перенесите на время в роскошное помещение — в восьмой номер. Как проснутся, накормим вкусно, подарим на время что-нибудь ценное, дадим вкусить хорошей жизни, а если не соблазнятся — бросим в нижнее помещение, там острей почувствуют, от чего отказались, и, надеюсь, образумятся... К каждому приставь по три искусных ножеметателя, слышишь?
— Да, грандиссимохалле.
— Потому что угрозу смерти они должны видеть и во время приятной беседы. Не мешкай, немедленно перенеси обоих в восьмой номер. Будь с ними медоточив, мой полковник, покажи им и силу свою, и возможность, однако — в меру. Если ничего не добьешься, сообщи, когда переведешь их в застенок, сам понаблюдаю за всем тайно. Посмотрим, Федерико, проявишь ли ум, постарайся выпытать все в восьмом номере.
Полковник, воодушевленный, молодцевато выпятил грудь.
— Есть постараться, грандиссимохалле...
Вечерело. На пригорке стояли две женщины — Мануэла и Мариам, устремив взгляд за лежащую впереди равнину, но никто не появлялся. С тех пор как Старый Сантос вместе с посланным за ним Иносенсио доставил в Канудос груженую арбу, со стороны каатинги никто не показывался. Две женщины ждали на пригорке. Смеркалось.
У Мануэлы обрывалось сердце, но рядом с Мариам стеснялась вздыхать, переживать... Мариам стояла, обхватив ребятишек за плечи, — семья ждала Зе Морейру.
Через силу переступил порог ослепительно роскошной полутемной комнаты полковник Сезар, приниженно, пристыженно опустил голову. Пальцы маршала Эдмондо Бетанкура холодно, понимающе забарабанили по подлокотникам кресла.
— Не уломал?
— Нет, гранд...
— Ничего-ничего не добился?
— Ничего-ничего, грандиссимохалле... Невежи, ослы упрямые...
Великий маршал не очень учтиво скинул с ляжек пригревшуюся Аруфу.
— Еда понравилась?..
— И не прикоснулись ни к чему, гранд...
— Побоялись, что отравлена?
— Нет, грандиссимохалле, я сам отведал у них на глазах из каждой тарелки.
Великий маршал спокойно постоял у шторы, оглядел через щелочку-глазок небольшое пространство под окном.
— Сильно изменились в лице, когда намекнул на подземный проход?
— Притворились, будто смешно им, грандиссимохалле... Лицемеры.
— Отвернись к стене.
Великий маршал выдвинул ящик стола, налил на ложечку темную жидкость из пузырька, выпил, сказал спокойно:
— Перевести их в застенок. Повернись. Я буду там же, просто одетый, в качестве рядового исполнителя. Усадите их в мягкие кресла, чтоб удобнее было наблюдать им за муками торговца. Пытать беспощадно — чтоб стены дрожали от воплей. Понятно?!
— Слушаюсь, гранд...
— Иди, приступай.
Меж двумя малышами лежала Мариам; не смыкая глаз, думала о Зе. На подушке Мануэло Косты покоилась ладонь жены его, Мануэлы, сморил-таки ее сон, — что ж, восемнадцати лет была всего. И точил Пруденсио до блеска наточенный мачете, и в ночной тиши зловеще, свистяще шелестело лезвие его ненасытного оружия. И точило сомнение Жоао Абадо, беспокойно вздрагивали во сне канудосцы, снова душил привезенную с собой колоду Сантос, и единственный, кто спал безмятежно, был дон Диего. А меж белоглинными домами медленно, тяжело ходил Мендес Масиэл, мрачный, мрачнее ночи, конселейро канудосцев.
Когда вынесли то, что осталось от торговца оружием, полковник обернулся к трем капралам, сидевшим на скамейке у стены, и как бы между прочим, равнодушно проговорил: «Что скажете, вакейро, не побеседовать ли теперь с вами?» — и сидевший с правого края скамейки капрал, переодетый великий маршал, слегка кивнул. У ног его лежал Кадима, не отрывая клейкого взгляда от двух других побелевших со страха настоящих капралов. Ровно, независимо сидели на краешке кресел Зе Морейра и Мануэло Коста, а в двух шагах перед ними валялся якобы случайно оставшийся глаз торговца. Возле своих чудовищных орудий стоя передыхали четыре палача. На затылке держали руки десять лучших телохранителей маршала, и каждый бывший там был взят ими на прицел, кроме самого Эдмондо Бетанкура, разумеется.
— Пожалуйста, сударь, извольте, — сказал Мануэло Коста.
Недоуменно посмотрел на него Зе — не знал он и не скоро суждено было узнать, что надумал Мануэло, и удивился еще более, когда Мануэло предложил:
— Вообще-то лучше я сам скажу вам сперва кое-что.
Снова кивнул сидевший справа капрал, но на этот раз поспешно, и полковник воскликнул:
— Пожалуйста!
— Но при нем ничего не скажу, пока не свяжете еще покрепче.
Кровь ударила в голову Зе, так нежданно оскорбленный ближайшим другом, гневно замахнулся было на подступившего палача, но не позволила цепь — в локтях стягивала руки за спиной.
— Вас, конечно, интересует, как добраться до Канудоса и уничтожить канудосцев, верно? — простодушно спросил Мануэло, но куда наивней ответил полковник:
— Нет, что вы, хотим лишь наставить их на путь истины, исправить хотим. Всего лишь.
— Это хорошо, только я вам ни капли не верю.
У Зе, уже связанного с головы до пят, отлегло немного от сердца.
— Ну почему! О, мне не верить! Как можно... — прикинулся огорченным полковник, но Мануэло оборвал:
