Гюнтер Грасс - Собачьи годы
Нерифмованный этот гимн не остался без последствий: автора, невзирая на хромоту, отправили обезвреживать мины сперва на неумолимо приближающийся восточный фронт, а затем, после высадки неприятеля в Нормандии, с той же миссией на западный; тем не менее разжалованный фельдфебель на воздух не взлетел.
Был когда-то черный кобель немецкой овчарки по кличке Принц, его тоже перевели вместе со штаб-квартирой Вождя в Растенберг, в Восточную Пруссию; ему тоже повезло, он тоже не подорвался на мине; а вот дикий кролик, за которым он погнался, прямо на мину и угодил, одни клочки остались.
Как и прежняя ставка Вождя, «Волчье логово» к северо-востоку от Винницы, восточно-прусская штаб-квартира тоже была окружена заминированными лесами. Вождь и его любимый пес жили весьма уединенно в запретной зоне «А» так называемого «Волчьего редута». Чтобы обеспечить Принцу хороший выгул, главный псарь ставки, большой чин, обер-шарфюрер СС, владевший до войны знаменитым собачьим питомником, выводил собаку гулять в запретные зоны I и II, тогда как самому Вождю приходилось безотлучно находиться в тесной зоне «А», потому как то и дело надо было проводить заседания военного совета.
Скучная была жизнь в штаб-квартире Вождя. Вечно одни и те же бараки, в которых был расквартирован батальон сопровождения Вождя, штаб оперативного руководства и где размещались призванные к докладу на военном совете посетители. Некоторые развлечения сулили разве что въездные ворота в запретную зону II с их всегдашней толкучкой.
Вот там-то все и произошло: за внешним периметром ограждения неподалеку от часовых откуда ни возьмись появился кролик, те с хохотом принялись его гонять, что и заставило черную овчарку на миг забыть все премудрости дрессировки, освоенные в собачьем питомнике: Принц вырвал поводок, метнулся мимо все еще гогочущих часовых за ворота, перемахнул с волочащимся поводком шлагбаум въезда — кролики морщат носы, зрелище, которое не в силах вынести ни одна собака — и начал преследование своей сморщившей нос добычи, которая, к счастью, имела достаточный гандикап, ибо когда она достигла заминированного леса и разлетелась в клочья от взрыва мины, взрыв этот псу почти ничем не угрожал, хотя и сам он в это время уже на несколько прыжков удалился на минное поле. Осторожно, шаг за шагом, его вывел оттуда главный псарь.
После того, как составленный рапорт прошел по инстанциям, — сперва его просмотрел и снабдил своими пометками обер-группенфюрер СС Фегеляйн[308], а уж потом бумага легла пред очи Вождя, — главного псаря разжаловали и перевели в тот же самый штрафной батальон, где разжалованный фельдфебель обезвреживал мины.
Бывший главный псарь где-то к востоку от Могилева сделал один неудачный шаг; а вот фельдфебель, когда батальон перебросили на запад, на своей хотя и прихрамывающей, но, видно, счастливой ноге перебежал к союзникам. Его то и дело переводили из одного лагеря для военнопленных в другой, покуда он не осел, наконец, в английском лагере для военнопленных-антифашистов, ибо мог с гордостью предъявить свою солдатскую книжку, куда были занесены все его взыскания, равно как и причины оных. Вскоре после этого — пластинка с «Сумерками богов» уже давно ждала своего часа — он вместе с группой единомышленников основал в лагере театр. На импровизированной сцене он, актер по профессии и призванию, сыграл главные роли в немецких классических пьесах — слегка прихрамывающего Натана, зубоскрежещущего Геца[309].
А вот бомбисту, который уже несколько месяцев назад завершил репетиции с портфелем и бомбой, так и не удалось угодить в лагерь для антифашистов. Не удалось ему, впрочем, и само покушение, потому что он, недоучка, не был бомбистом по профессии и призванию, не шел ради успеха дела на все и до конца, а, надеясь после удачного исхода предприятия сберечь себя для будущих больших и славных дел, малодушно смылся прежде, чем бомба ясно и отчетливо скажет свое «да».
Вот он стоит между генералом Варлимонтом и морским капитаном Ассманом, покуда совещание у Вождя все длится и длится, — стоит и не знает, куда приткнуть свой портфель. Офицер связи частей тылового обеспечения завершает отчет о положении с горючим. Перечисление недостающих материалов — резина, никель, бокситы, марганец, вольфрам — затягивается. Везде нужны шарикоподшипники, и нигде их нет. Кто-то из министерства иностранных дел — уж не посланник ли Хевель? — поднимает вопрос о возможных последствиях для Японии ухода в отставку кабинета Тодзио[310]. А портфель все еще не подыскал себе укромного местечка. На повестке дня между тем уже новая дислокация десятой армии после отхода из Анконы и укрепление боевой мощи четырнадцатой армии после падения Ливорно. Генерал Шмунт просит слова, но говорит все время только Он. Куда же девать портфель? Свежее известие с фронта вносит оживление в группу офицеров у стола со штабными картами: американцы прорвались в Сен-Ло! Быстро, пока не дошла очередь до восточного фронта с обсуждением положения к юго-западу от Белостока, наш заговорщик абы как сует портфель под планшетный стол, на коем разложены разрисованные мудреными значками и отметками карты генерального штаба, вокруг коих спокойно расположились господа Йодль, Шерф, Шмунт, Варлимонт и переминаются с пятки на носок в своих хромовых сапогах, вокруг коих беспокойно крутится черная овчарка Вождя, потому что хозяин ее, тоже беспокойно, ходит туда-сюда, останавливается то тут, то там, это отклоняет, того с костяным пристуком по столу требует, и без умолку говорит о недостающих сейчас сто пятьдесят вторых гаубицах, а затем об отличной двадцать первой гаубице заводов «Шкода»:
— Имела систему кругового обстрела, и без хвостового лафета очень бы сгодилась для береговых укреплений, например, в Сен-Ло.
Вот ведь память! Имена, цифры, расстояния, и все это как попало и вперемешку, а, главное, все время на ходу, с неотлучной овчаркой у ног, повсюду, но только не возле портфеля, что стоит в ногах у генералов Шмунта и Варлимонта.
Одним словом: бомбист подкачал. А вот бомба не подкачала, взорвалась минута в минуту, завершила несколько высших офицерских карьер, но не устранила из мира ни Вождя, ни его любимую собаку. Ибо Принц, который, как и все собаки, пространство под столом считал своей вотчиной, давно уже обнюхал этот одинокий портфель, а возможно, даже услыхал в его нутре жутковатое тиканье — как бы там ни было, но даже беглое обнюхивание пробудило в нем нужду, которую хорошо воспитанные собаки справляют только на улице.
Внимательный адъютант, что стоял у двери барака, заметил беспокойство собаки, слегка — ровно настолько, чтобы Принц мог проскользнуть — приоткрыл дверь, затем аккуратно и так же бесшумно снова ее затворил, но за все эти предусмотрительные и тактичные манипуляции, увы, вознагражден не был; ибо когда бомба сказала «Пора!», когда она гаркнула «Баста! Амба! Хана!», когда она в портфеле сбежавшего тем временем бомбиста произнесла свое «Аминь!», ее осколки неоднократно поразили внимательного адъютанта, но ни один даже не задел ни Вождя, ни его любимого пса.
Курсант-доброволец Харри Либенау — из большого мира заговорщиков, генеральских штабных карт и неуязвимого облика Вождя мы снова возвращаемся в предместье Лангфур — узнал о неудавшемся покушении из включенного на всю мощь репродуктора. Репродуктор даже назвал имена главного злоумышленника и других заговорщиков. Но Харри очень обеспокоился судьбой собаки по кличке Принц из рода Харраса; ибо ни в специальном сообщении, ни в единой газетной строчке, ни даже в шепотках всеведающей молвы ни словом не говорилось о том, принадлежит ли собака к числу жертв или ее, как и ее хозяина, уберегло провидение.
Лишь в следующем выпуске «Еженедельного обозрения» — у Харри уже лежало в кармане мобилизационное предписание, он расстался с ладным курсантским мундиром, наносил прощальные визиты и, поскольку надо было убить еще неделю времени, часто ходил в кино — лишь в следующем выпуске «Еженедельное обозрение», хотя и мельком, но все же дало знать об овчарке по кличке Принц.
Панорамирующей камерой со средней дистанции показали штаб-квартиру Вождя с разрушенным бараком на заднем и живым и невредимым Вождем на переднем плане. А у сапог Вождя, чье лицо под низко надвинутой фуражкой казалось слегка опухшим, но оставалось похожим, терся черными боками, навострив черные уши, кобель немецкой овчарки, в котором Харри без труда узнал потомка пса столярных дел мастера.
А неудачливого заговорщика и бомбиста все равно казнили.
Была когда-то маленькая девочка,
лесные цыгане подкинули ее некоему старшему преподавателю по имени Освальд Брунис, когда тот сортировал в здании заброшенной фабрики слюдяные камни. Девочка, которую окрестили именем Йенни, росла и с возрастом становилась все толще и толще. Ее плюшечная полнота выглядела неестественно, Йенни пришлось из-за нее много выстрадать. Уже сызмала толстая девочка брала уроки игры на фортепьяно у учителя музыки по фамилии Фельзнер-Имбс. У Имбса была седая волнистая шевелюра, которая требовала щетки не меньше часа в день ежедневно. Чтобы избавиться от полноты, Йенни по совету учителя музыки брала уроки балета в настоящей балетной школе.
